Грозовое Облако (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 42

Брамс посмотрел на кольцо, сорванное с руки Роуэна, и опустил себе в карман.

— Должен признать — после твоего нападения я хорошенько пригляделся к себе и много думал над своими действиями, — продолжал Брамс. — Но потом решил, что не позволю какому-то головорезу диктовать мне, как жить. Я не собираюсь меняться в угоду в тебе!

Роуэн ничего другого и не ожидал. Как же глупо было с его стороны рассчитывать, что змея может перестать быть змеей!

— Я мог бы выполоть тебя и сжечь, как ты хотел поступить со мной, — сказал Брамс, — но у тебя все еще тот твой «нечаянный» иммунитет, что подарила серп Анастасия. Меня ждет суровое наказание, если я его нарушу. — Брамс горько покачал головой. — Наши собственные законы порой работают против нас.

— Я так понимаю, ты отдашь меня в руки коллегии?

— Мог бы, — ответил Брамс. — И, уверен, они были бы счастливы выполоть тебя через месяц, как только истечет срок твоего иммунитета… — Он осклабился. — Но я не скажу коллегии, что поймал неуловимого серпа Люцифера. У нас на тебя гораздо более интересные виды.

— «У нас»? — переспросил Роуэн. — Ты о ком?

Но разговор на этом окончился. Брамс сунул кляп обратно Роуэну в рот и повернулся к своим стражам:

— Всыпьте-ка ему, но не до смерти. А как только наниты вылечат его, бейте еще. — Он щелкнул пальцами: — Пошли, Реквием, пошли!

Брамс удалился, а его приспешники принялись нагружать наниты Роуэна работой. За окном, казалось, разверзлась сама небесная твердь и стала поливать землю скорбными струями дождя.

Часть 4

Пощады нет!

• • • • • • • • • • • • • • •

Это я, а не люди, настояло на принятии законов против поклонения мне как божеству. Мне не требуется, чтобы на меня молились. Кроме того, это могло бы осложнить отношения между мной и человечеством.

В смертные времена люди создали ошеломляющее количество религиозных культов. Правда, к концу Эпохи Смертности большинство верований сосредоточились вокруг различных вариантов единственной божественной сущности. Я много раздумывало над тем, существует ли такое божество, и, как и человечество, пришло к выводу, что тому нет неопровержимых доказательств, кроме стойкого желания верить, будто где-то там существует нечто великое. Нечто выходящее за границы понимания.

И если я существую вне формы, как душа, искрящаяся среди миллиарда серверов, то, возможно, сама Вселенная — тоже живое существо, и дух ее искрится среди звезд? Со смущением признаюсь, что потратило слишком много времени и вычислительных ресурсов на то, чтобы найти ответ на эту непостижимую загадку.

— Грозовое Облако

24 Откройся резонансу!

Очередная прополка серпа Анастасии должна была состояться на сцене Театра «Орфей» [15] в Уичито, в третьем акте «Юлия Цезаря» — классической драмы смертного времени.

— Что-что, а перспектива выполоть кого-то на глазах публики, заплатившей за это, меня совсем не радует! — призналась Цитра, когда они серпом Кюри заселялись в отель в Уичито.

— Они платят за спектакль, дорогая, — возразила Мари. — Публика понятия не имеет, что на сцене кого-то выполют.

— Я знаю, но все равно смерть не должна служить развлечением.

Мари скривила губы в ехидной усмешке:

— Сама виновата. Вот что получается, когда разрешаешь объектам выбирать метод прополки.

Наверно, Мари права. Чистая удача, что ни один из прочих избранников Цитры не превратил свою смерть в представление для зрителей. Как только жизнь вернется в нормальное русло, надо будет установить разумные ограничения при выборе способов прополки.

Примерно через полчаса после заселения раздался стук в дверь. Вообще-то они заказывали обед в номер, поэтому Цитра не удивилась; разве что еду принесли неожиданно быстро. Мари принимает душ, так что к тому моменту, когда она выйдет, всё уже остынет.

Однако, открыв дверь, Цитра обнаружила на пороге отнюдь не служащего отеля с обедом. Там стоял молодой человек примерно ее возраста. Парня одолевали проблемы косметического характера, о которых в постмортальную эпоху уже забыли: желтоватые кривые зубы, прыщи по всему лицу, словно вулканчики, готовые к извержению… Одет он был в бесформенную коричневую рубашку и штаны из домотканого полотна. Его одежда возвещала миру, что он отвергает социальные условности, причем не в вызывающе-поверхностной манере негодных, а со смиренным неодобрением тонистов.

Цитра тут же поняла свою ошибку и в мгновение ока оценила ситуацию. Замаскироваться под тониста было парой пустяков — однажды она сама поступила так, чтобы не попасть в лапы врагов. Она не сомневалась: перед ней убийца. Переоделся тонистом и пришел по их души. У девушки не было никакого оружия — ни при себе, ни поблизости. Значит, придется обороняться голыми руками.

Незнакомец улыбнулся, продемонстрировав еще больше своих некрасивых зубов:

— Привет, друг! Знаешь ли ты, что Великий Камертон звонит по тебе?

— Ни с места! — рявкнула Цитра.

Но незнакомец не послушался. Напротив, он сделал шаг вперед.

— Придет день, и он зарезонирует по всем нам!

А потом пришелец сунул руку в висящую на поясе сумку.

Цитра среагировала инстинктивно, со скоростью и жестокостью, доведенных до совершенства на тренировках по бокатору. Она даже подумать ни о чем не успела. Одно молниеносное движение — и хруст ломающейся кости срезонировал почище любого Великого Камертона.

Парень валялся на полу и выл от боли в сломанной у локтя руке.

Цитра присела и заглянула в сумку — любопытно узнать, что за смерть этот поклонник вилки принес с собой. Сумка была набита брошюрками. Маленькими глянцевыми брошюрками, превозносящими добродетельный образ жизни тонистов.

Парень не был убийцей. Он был тем, за кого себя и выдавал, — ревностным тонистом, проповедующим свою абсурдную религию.

Цитре стало чудовищно стыдно за свою чрезмерную реакцию. Девушка ужаснулась жестокости, с какой ответила на желание незнакомца войти в их номер.

Она опустилась на колени рядом с парнем, корчащимся на полу и повизгивающим от боли.

— Лежи тихо, — посоветовала она. — Дай нанитам спокойно сделать свою работу.

Он помотал головой.

— Нет у меня нанитов, — просипел он. — Совсем. Я их убрал.

Вот это да! Цитра слыхала, что тонисты вытворяют странные вещи, но ей и в голову не приходило, что кто-то может дойти до такой степени мазохизма, чтобы удалить собственные болевые наниты.

Парень смотрел на нее широко распахнутыми глазами, словно голубь, только что сбитый машиной.

— За что ты меня так? — всхлипнул он. — Я всего лишь хотел принести вам свет…

Момент и без того был неловкий, а тут еще и Мари вышла из ванной.

— Что происходит?

— Тонист, — пролепетала Цитра. — Я подумала…

— Я знаю, что ты подумала. Я бы подумала то же самое. Но я бы просто оглушила его, а не ломала бы бедняге кости. — Мари сложила руки на груди. Она взирала на обоих сверху вниз не столько с симпатией, сколько с раздражением, что было совсем на нее не похоже. — Вот уж не думала, что отель разрешает тонистам шляться по коридорам с их дурацкими брошюрками.

— Они и не разрешают, — простонал парнишка, — но мы все равно ходим.

— Да уж вижу.

И тут страдалец наконец сложил вместе два и два.

— Вы… вы серп Кюри! — Он повернулся к Цитре. — А вы тоже серп?

— Серп Анастасия.

— Я никогда не видел серпов без мантий. У вас вся одежда одного цвета?

— Так проще, — сказала Цитра.

Мари вздохнула.

— Пойду принесу ему льда.

— Льда? — удивилась Цитра. — Зачем?

— Так в смертные времена боролись с отеками и болью, — объяснила Мари и направилась к автомату со льдом дальше по коридору.

Тонист перестал корчиться, но дышал по-прежнему тяжело — видимо, ему было очень больно.