Охота на охотника (СИ) - Демина Карина. Страница 28

Глава 13

...Лизавете выпало имя.

То есть, всем они выпадали, но чужие ей были мало интересны, однако сама жеребьевка неожиданно увлекла.

Комната.

Столы для игры в лото и карточки, которые девушки выбирали серьезно, вдумчиво, будто бы от самой этой игры что-то да зависело. Рассаживались они неспешно, а Анна Павловна не торопила. Она сидела в кресле, держа на коленях холщовый мешочек с нумерами.

- Между прочим, - произнес кто-то нарочито громко, - всегда полагала, что убийце место в тюрьме, а не во дворцовых покоях...

- Это вы, милочка, жизнь плохо знаете, - Анна Павловна потрясла мешочек. - Не говоря уже о законах.

Лизавета заняла место между Авдотьей и Снежкой, которая карточку держала на весу, еще и к груди прижимала, а взгляд ее вновь был рассеян.

- Но все знают, что Гнёздина человека убила!

- Все - это кто? - голос Анны Павловны сделался холоден, но девицы зашумели, зашептались, а Лизавета ощутила на себе неприязненные взгляды. От них захотелось под столом спрятаться, но она велела себе сидеть ровно.

Лист свой разглядывать.

И вообще...

...последнее испытание, как им сказали... бал и после объявление... вручение наград и все такое, но...

- Он заманила несчастного в кусты, а после лишила жизни! - продолжала упорствовать темненькая девица, с которой прежде Лизавете не случалось пересекаться.

- Зачем? - полюбопытствовала Анна Павловна.

- Что значит, зачем?

- Мне показалось, что раз уж вы так хорошо осведомлены, то сумеете приоткрыть нам завесу и этой тайны, - Анна Павловна потрясла мешочек, и бочонки в нем застучали друг о друга. - Зачем этой девушке кого-то заманивать в кусты?

- И-известно, зачем!

- Мне - нет...

- Затем, - темненькая покрылась пунцовыми пятнами. - Затем, что... падшие женщины в кустах... чем они занимаются?

- За птицами наблюдают? - Анна Павловна чуть склонила голову. - Здесь водятся редкие виды. Скажем, камышовая овсянка. Удивительная птица... я сама, помнится, всю ночь в кустах просидела, чтобы ее услышать... так?

Девица кивнула и кто-то сдавленно хихикнул.

- Значит, баронесса увлекла в кусты неизвестного мужчину, желая поделиться с ним впечатлениями? Скажем... от пения камышовой овсянки. Да?

Темненькая часто моргала.

- А потом его убила... почему?

- Н-не знаю...

- Точно, не знаете? Или же полагаете, они поспорили... скажем, мужчина не разделил ее восторга... порой мужчины бывают на удивление бесчувственны, - насмешка стала откровенной. - И это так расстроило несчастную баронессу, что она не нашла ничего лучше, как убить его... как? Застрелила?

- Н-нет...

- Задушила? Не стесняйтесь, нам ведь тоже любопытно...

...Лизавета живо представила, как пытается удержать в руках толстую Гришкину шею.

- Н-нет... от-травила...

- Ага... отравила... какая коварная девушка... настоятельно советую держаться от нее подальше, а то вдруг вам тоже пение камышовой овсянки не нравится... что ж... у кого есть номер двенадцать?

Взметнулось три руки, но первою была Алисия Трубовецкая.

И бочонок распался в ее руках на две части.

Тонкая бумажка.

Имя... Лизавете оно ничего не сказало, а вот Авдотья хмыкнула:

- Не повезло... знаю я его, премерзкий старикашка, зато плавильни у него отменные. Мастеров собрал самых лучших, платит им прилично, они и рады работать, пускай и дерет Буражский в три шкуры. Он меня сватать пытался за своего старшенького, но я папеньке сказала, что в первую же неделю этому старшенькому мозги вышибу...

...снова бочонок.

И рук поднимается уже меньше, и Лизавете видится в этом страх, желание отсрочить неизбежное. Однако этот бочонок оказывается цельным, и сколько Петровская ни крутит его, не спешит распадаться. Она и на зуб попробовала, а после, плюнув, поставила на карточку.

Анна Павловна же достала следующий.

И еще один.

Бочонков в ее мешке было много, а имена попадались в каждом четвертом или пятом. Нет, порой они шли подряд, а порой, напротив, не выпадали долго, и Лизавета, которую тоже захватил тихий азарт лото, начинала думать, что особые гости закончились.

А потом имя выпало ей.

Стоило прикоснуться, и бочонок треснул, а на ладонь выпала махонькая бумажка.

- Иоганн Вольтеровский, - прочитала она вслух, чувствуя, как оборвалось сердце.

...он приходил к ним, тогда, еще в дом, который Лизавета искренне полагала своим. И этот дом был ему неприятен. Он не давал себе труда скрывать брезгливость и зажимал нос батистовым платочком, хотя в доме не воняло. Там никогда не воняло, матушка бы не допустило. А что запах сердечных капель кому-то неприятен, то...

...он был высок.

И неплохо сложен. Чувствовалась военная выправка, а еще привычка говорить снисходительно, будто всех, кто окружал его, Вольтеровский полагал недостойными собственной особы.

Глуповатыми.

Суетливыми.

Не такими.

Он держал этот платочек у носа и разглядывал Лизавету так, будто не мог решить, говорить с нею или же сделать вид, будто бы девицы этой оскорбительно злой, смеющей в глаза глядеть, вовсе нет.

- Триста рублей, - сказал он, вытаскивая из кармана чековую книжку. - Вам заплатят, если вы не будете подымать шума...

- Шума?

Тогда для Лизаветы все представлялось иным, невозможным.

Как поверить, что отец погиб?

Сильный.

Надежный.

Вечный, казалось бы, а взял и погиб. И матушка слегла. Она болела и прежде, но как-то невсерьез, поправляясь быстро и...

Черная ткань на зеркалах.

Сестры, которые бояться из детской нос высунуть. Тетушка со слезами и солями нюхательными бродит по комнатам, будто призрак. Целитель щупает маменькины бледные руки, оттягивает веки и качает головой, повторяя:

- Что ж вы, милая, так... о детях подумайте...

Она почти ничего не ест, только воду пьет и то, когда Лизавета заставит. А тут этот в костюмчике зимнем для малых визитов. Полосатое сукно. Две пуговички квадратных перламутровых. Из кармана цепочка для часов выглядывает, поблескивает алмазною крошкой.

На мизинце перстенек.

И родовое кольцо-печатка на правой руке.

Тонкие усики, будто карандашиком нарисованные.

- Триста рублей, - повторяет он, пожевывая губу. - За то, чтобы вы, милочка, перестали доставлять неприятности моим людям. Произошел несчастный случай. Ясно?

- Нет.

Это не было несчастным случаем. Лизавета знала.

Она спрашивала.

Сперва у папенькиных людей, которым он велел держаться в стороне, конечно, они ведь молодые и вообще... он никогда-то не перекладывал работу на чужие плечи, а тот паренек, перебравший вина и дурманного зелья, был всего-навсего работой.

- Милочка, - перед Лизаветиным лицом помахали чековою книжкой. - Ладно, я готов дать четыреста, больше эта мелочь все одно не стоит...

- Отец погиб.

А он не услышал. Он выписывал чек на комодике, которые папа и восстанавливал. Лизавета ему помогала, ей нравилось работать с деревом, которое даже неживым отзывалось на ее силу.

- Убирайтесь, - сказала она неожиданно жестко.

Она была вежливой девочкой. Ее так учили. Но теперь все изменилось и...

- Убирайтесь, - повторила, глядя в серые глаза, в которых читалось легкое недоумение. - И поверьте, я добьюсь, чтобы этого ублюдка осудили...

Дернулась губа.

И Вольтеровский сказал:

- Дура... потом вспомнишь, сама придешь просить... только, деточка, просить надо вовремя...

И похоже, что он нашел, кому сунуть эти четыреста рублей, если дело вдруг закрыли, а отцовы люди отказались выступать в суде.

- Понимаешь, дочка, - старый Михляй отводил взгляд. - Его все равно уже не вернуть... да и не добьешься ты ничего... купил наших, купит и судей... небось, хватит денег...

...исчезли одни бумаги, появились другие.