Охота на охотника (СИ) - Демина Карина. Страница 8
Патрули.
Солдаты.
Маги... оцепление двойное. Менталисты, которых стянули отовсюду, откуда только можно, с одною задачей: не дать толпе сорваться. И они, одетые в штатское, будут гулять, будут сливаться с этой толпой, поднимать чарки и произносить здравицы.
Славься Империя.
Славься...
Сто лет... и двести, и всю тысячу...
...только не удержат, потому как тот, кто затеял игру, знает про всю эту мышиную возню, и не пугает она его, напротив...
...чего они не поняли?
Чего не рассчитали.
- А из остального... в письмах покойной ничего нового. Там сплошные вздохи и стенания. Кровь на розе принадлежит девушке. В общем, тут снова пусто. С той, которую Стрежницкий подстрелил, тоже работаем.
Димитрий поморщился, потому как голова опять заныла.
- У меня такое чувство, что нас за нос водят.
- Идем, - Лешек протянул руку. - У нас есть еще время... и знаешь, мне давно казалось, что стоит побеседовать с отцом.
Милостью Божию Его императорское величество Александр IV, самодержавный властитель всея Арсийской империи, а также земель Ближних и Дальних, островов Венейских и трех морей пребывал в том меланхолично-мрачном настроении, которым травились пиявки.
Они, посаженные на высочайшее чело, дабы оттянуть дурную кровь, а с нею и мысли беспокойные, ибо именно в них по разумению многих и заключались болезни, наливались краснотой и отваливались. Целители качали головами, а франкский аптекарь, удостоенный высочайшей чести продемонстрировать тайное свое знание, цокал языком.
- Видеть? - он с восторгом поднимал очередную раздувшуюся пиявку и крутился на пяточках, дабы все собравшиеся сполна смогли оценить ее страшный вид. - Вот она, болезнь! Внутря!
Пиявка отправлялась в банку.
Придворные охали.
Вздыхали.
И переглядывались со значением: мол, недолго уже осталось царю, коль от крови его пиявки дохнут. А стало быть, пришло время не только подумать о будущем, но и сделать что-нибудь, дабы это самое будущее не упустить.
- Папенька! - цесаревич кинулся к постели, выбивши щипчики из рук аптекаря. Те щелкнули, отправляя в полет очередную красную пиявку.
Кто-то охнул.
Кто-то взвизгнул.
- Не помирай, папенька! - цесаревич шмыгнул носом и кулачком его вытер. А писарчук, за его императорским высочеством к самой постели пробравшийся, платочек сунул.
- Не буду, - пообещал император, глаза прикрывая.
- И пиявок не губи, - цесаревич отколупал начавшую набухать пиявку и сунул ее в руки писарчука, а тот, не удержавши этакое подношение, выронил к вящему неудовольствию аптекаря. - Все ж живые твари... жалко их...
- Сии твари есть зосдать Господь дабы здоровить сильно! - воскликнул франк, пиявку подымая. Ее он отправил в банку к дохлым товаркам. - Они пить дурная кровь. И когда выпить весь, ваш отец жить!
- Совсем весь кровь? - уточнил Лешек, пытаясь сковырнуть черную склизкую тварь, которая непонятным образом оказалась на собственной его ладони.
- Весь!
- Если весь кровь выпить, тогда что останется? - пиявка не поддавалась, выказывая неестественную для своего вида прыть.
Придворные зашептались, то ли обсуждая новую для себя мысль, то ли Лешека, то ли аптекаря, который на цесаревича взирал с немалою укоризной.
- Не, - Лешек пиявку-таки ухватил. - Нельзя, чтобы весь кровь пиявкам...
Он вручил несчастную аптекарю, и та, ловко крутанувшись, плюхнулась на белое запястье последнего, приникла жадно. Небось, не кормили для пущего эффекту.
Император же застонал.
И Лешек, взявши батюшку за руку, завопил:
- Папенька, не помирайте пока! У меня именины!
...и надо полагать, сия фраза в скорости разлетится по двору, а то и не одна, этак к вечеру будут пересказывать речь, которую цесаревич изволил произнести над бренным телом батюшки. Впрочем, чем бы они не тешились, абы в заговоры не влезали...
- Подите все прочь, - Его императорское величество приподнялись на подушках. - Думать буду... о делах... государственных...
Лицо его было красно и раздуто. Бородка всклочена, а серьга в ухе поблескивала как-то слишком уж ярко, будто маслом ее натерли.
Но главное, ослушаться батюшку не посмели, и вскорости приемный кабинет его опустел, осталась лишь банка с пиявками, которые из этой банки норовили выползти.
- Гадость какая, - пробормотал Лешек, банку двумя пальчиками поднимая. Он перенес ее на слегка запылившийся столик и водрузил поверх бумаг. Кажется, кто-то что-то там просил, то ли титулов, то ли земель, то ли еще каких неотложных милостей.
- Не скажи, - Его императорское Величество потер шею. - Ишь, взопрел...
Он стянул через голову рубаху, которой и обтерся.
- Вот никогда не любил этой заразы... - Александр поскреб плечо, на котором расцвела красная сыпь. - Зато вышло, по-моему, убедительно...
- А это...
- Матушка твоя расстаралась. Сказала, полезно будет кровь почистить.
- Ага... от этой чистоты вон и пиявки дохнут, - проворчал Лешек, но больше для порядку, поскольку матушка точно не навредит, да и он сам не чувствовал отравы.
Его императорское Величество устроились в кресле, плеснули себе компоту, яблочного с клюквой, до которого весьма охочи были, пусть и являлся сей компот питием обыкновенным, лишенным всякого изящества, и велели:
- Говори уже...
Лешек ущипнул себя за ухо и вздохнул:
- Папенька... - разговор предстоял непростой. - Я вот... как-то... никогда и не спрашивал особо, как получилось, что ты... гм... как бы это выразиться, в императоры вышел... но теперь... ты же читал Митькины доклады?
Читал, тут и думать нечего.
Его императорское Величество могли притворяться болезными, однако чтобы вот так взять и на самом деле пустить дела самотеком, тем паче такие, которые большою кровью грозятся, невозможно это. А значит, слышал.
И думал.
И додумался наверняка до того, до чего и Лешек.
Вон, отвечать не спешит, крутит в пальцах кубок резной, губу покусывает, думает, стало быть.
- Родственничек, значится... - произнес император презадумчиво. - А сходи-ка в кабинету, там альбом стоит... знаешь, где.
Лешек знал.
Альбом, обтянутый черною кожей, украшенный тиснением, стоял на обычном своем месте. В руки он дался, но упреждающе кольнул иглою силы, мол, не шали. Весил альбом изрядно, и толщины был немалой.
Батюшка, впрочем, принял его с легкостью.
Провел ладонью по гладкой коже, коснулся кованых уголков, откинул застежку и велел:
- Садись...
Первый снимок Лешеку был знаком. Он стоял на батюшкином столе, промеж прочих, выделяясь из них какой-то особой невзрачностью.
- Папенька мой. И матушка, - снимок был темным, почти выцветшим и потому лица, что покойного императора, что супруги его, казались размытыми. - Тогда только-только начали дагерротипические карточки делать, но получалось худо. Помнится, батюшка сказывал, что они час позировали. Хотя если живописцам, то порой и поболе выходило.
Темные пальцы погладили изображение.
- Я копию заказал, уже когда магики научились создавать. Оригинал сгинул. Папеньку моего Господь щедро наградил детьми... мой старший брат Николай.
...на снимке был пухлый мальчонка в матроской рубашке, который ничем-то не напоминал императора. Впрочем, вот и другой, с которого на Лешека взирает надменный юноша в гусарском доломане. Он хорош собой и знает это.
- Его растили наследником, что, впрочем, не смогло изменить характера. Николаша был мягким человеком, доверчивым и полагающим, что Господь всегда заступится за невиновных...
...не заступился.
- Впрочем, иногда он становился удивительно упрям. Как правило, в крайне неподходящие для того моменты... - батюшка усмехнулся. - Алиса... они встретились случайно, и с первой же этой встречи ощутили изрядное родство душ. Хотя, помнится, родители не слишком обрадовались.
Прошлое открывалось.
Великая императрица была полновата, строга с виду и... неприятна? Пожалуй. Этой вот строгостью, а еще манерой своею поджимать губы, будто бы заранее не одобряла она все, чему становилась свидетельницей.