Белла (ЛП) - Грэм Уинстон. Страница 43

Демельза сплюнула, как будто к языку что-то прилипло.

— Меня поражает, что ты заметил все, чем я занималась! Ты что, загибал пальцы на руке, отсчитывая моих собеседников, а другой рукой неуклюже шарил по корсету Харриет? Да это... это возмутительно...

— Что возмутительно?

— Что ты возлагаешь вину на меня, когда своим поведением вызвал шепотки по всему залу. Почему это я...

— Вина — неверное слово, — возразил Росс, — и я бы вызвал на дуэль любого, кто попытается доказать, что у меня было не рождественское настроение, а иные мотивы...

— Что ж, меня ты не вызовешь на дуэль, хотя могу поспорить, я стреляю не хуже тебя!

— Разве что стрелами из бумаги...

— Ты поцеловал... На скольких людей ты нацеливал свои стрелы из бумаги? Ты поцеловал...

— Да, я поцеловал мать Амадоры, Клоуэнс, Морвенну, саму Амадору и Харриет! И... и я двадцать раз поцеловал бы тебя, если бы у меня получилось к тебе приблизиться в такой давке.

— Красивые слова, но...

— Да, и я повторю их много раз. Я великолепно провел вечер и еще надеюсь, что мы хоть на несколько часов вздремнем. Уже сегодня мне надо поехать в Труро.

Демельза села на кровать.

— Какая она?

— Кто?

— Египетский бог, ты еще спрашиваешь!

— Мне понравился ее корсет, он затянут туже твоего. Ну хорошо, раз уж в столь поздний час мы решили это обсудить, то она... мне нравится. Она непростая штучка. Не забывай, я не поругался с Джорджем ни разу за весь вечер. Разве это не достижение? Разве не этого тебе хотелось больше всего? Мир на земле и доброжелательность к мужчинам.

— А также доброжелательность к женщинам? Я видела, как он наблюдает за тобой. Наверное, Харриет получит нагоняй.

— Совершенно уверен, она сама разберется.

— Когда ты отплясывал с ней, то я поневоле вспомнила, сколько бед случилось из-за твоей любви к его первой жене.

Росс медленно сел рядом с ней на кровать.

— Да, Боже мой. Но то чувство было очень и очень глубоким и серьезным. А это пустяк. Озорство. А кто вообще посадил нас вместе за обеденным столом?

— Амадора, наверное, она же не знает нашу историю.

Росс взял ее за руку. Демельза хотела высвободиться, но потом передумала. Поочередно он легонько прикусил каждый ее палец.

— Все прекрасно, — сказала Демельза.

— Знаю.

Они помолчали. Затем Демельза сказала:

— Тот портвейн не так хорош, как наш.

— Почему всегда говорят «весенняя лихорадка»? Почему не «рождественское безумие»?

— Ты уже назначил ей свидание?

— Иисус Милосердный! Я же сказал, что это ничего не значит.

— В деревне пойдут слухи.

— Ну и пусть. Меня тошнит от сплетен. Тошнит от этой деревни, хотя я не уеду отсюда ни за какие коврижки. Поцелуй меня.

— А это вряд ли.

— Ты истощена после тридцати двух лет брака?

— Предложи это как-нибудь в другой раз, а не после того, как успел потискать разных женщин.

— Какое к черту тискать! Я тебе не Хью Бодруган!

— Если поразмыслить, то сходство значительное.

Легкое подрагивание кровати свидетельствовало, что Росс либо икает, либо хохочет.

— По правде говоря... — начал он.

— Ох, вот это уже звучит лучше!

— По правде говоря, на приеме мне пришло в голову, что есть смысл подавить старую вражду. Через пятьдесят все так же будут приливы и отливы, прямо как сейчас, все так же будет дуть ветер и палить, а мы все уйдем — или почти все. Стиснув зубы, я мог бы пожать руку Джорджу.

— Но вместо этого ты подлил масла в тлеющие угольки, тиская его жену.

Он склонил голову на плечо Демельзы, не такое уж приветливое.

— Мне кажется, Белла великолепна, — отозвался Росс.

— Получается, ты совершенно переменился на ее счет.

— Отличная мысль — кстати, кто это придумал? — отличная мысль сыграть «Танец цветов». Хотя бы его я станцевал с тобой!

— Ну да.

Как раз перед полуночью трио музыкантов дополнилось двумя барабанщиками, и когда часы пробили двенадцать, они заиграли «Танец цветов». Танец идеально соответствовал танцевальной площадке, поскольку вереница людей как раз двигалась вокруг огромного стола, танцоры трижды подпрыгивали, а потом трижды кружились. Круг за кругом заканчивался стуком и грохотом больших барабанов. Это длилось почти двадцать минут, а когда музыка вдруг завершилась на финальном ударе, все остановились, тяжело дыша — взмокшие, улыбаясь и смеясь друг над другом.

— Гениальная мысль, — повторил Росс. — Наверное, Джеффри Чарльз придумал.

— Да.

— Теперь Белла не орет, — продолжил Росс. — Так что я переменил мнение. Она не напрягается. Голос звучит чисто и ясно.

— Она пела всего лишь простые песенки. Белле не хотелось хвастаться достижениями.

— Может, мне как раз таки нравятся негромкие голоса, неважно, мужские или женские. И я так ей благодарен за исполнение той песни, которую ты впервые спела в Тренвите, когда мы только поженились. Спой ее для меня.

— Завтра, Росс. Думаешь, меня так легко перехитрить?

— Ага.

Они сонно разделись.

— Как тебе лейтенант Лейк? — спросил Росс.

— Подходящая компания для Валентина, мне кажется.

— Не слишком хорошая рекомендация.

— Он суетился вокруг Кьюби. Мне надо спросить у нее. Он сказал, что в Брюсселе они с Джереми играли на деньги.

— Джереми оставил долги, — ответил Росс.

Возникла короткая заминка.

— Как я поняла со слов Кьюби, Дэвид Лейк ей не по душе. Наверняка причина в картах. Ее брат отчаянно цепляется за свой замок и делает долги на скачках, поэтому Кьюби не одобряет азартные игры.

— Сегодня Валентин хотя бы вел себя прилично.

— Разве что явился нежданно-негаданно. Мне кажется, Джордж и Харриет могли бы переночевать у него в Тревонансе. Это ближайший по соседству дом, где есть свободные спальни.

Росс поразмыслил, какими осложнениями это грозит. Лучше не стоит. Но почему? Разве он весь вечер не делал упор на то, что настало время для примирения?

Когда Валентин с приятелем вернулись в Плейс-хаус, Дэвид сразу пошел спать, а Валентин взобрался на чердак, проверить Батто. Его история с «покупкой» молодой человекообразной обезьяны у моряка-ласкара была далека от достоверности (якобы Валентин бросил тому шиллинг). Прямо рядом с Арвенак-стрит в Фалмуте, у церкви, находился небольшой сквер, окруженный каменными домами со сломанными ступеньками, что вели до самого конца прямо на мастерскую по изготовлению парусов. Услышав громкий смех и пронзительный визг, Валентин заглянул туда и увидел группу мальчишек, которые кидались камнями в маленького пухлого шимпанзе, пока его предполагаемый владелец бегал вокруг с шарманкой и умолял их прекратить. Шимпанзе залез на дымоход, а хозяин коттеджа через чердачное окно пытался вытолкнуть животное оттуда рукоятью швабры. Он орал и ругался на мальчишек, потому что камни пролетали совсем рядом с ним. Визжала обезьяна.

— Эй! Прекратите! Хватит, говорю!

Валентин ударил тростью одного мальчишку по плечу, и град камней сразу прекратился, но проблема не решилась окончательно. Кое-кто стал прикидывать, можно ли потренироваться в меткости, избрав целью чужаков. Но богатая одежда и солидный вид Валентина заставил мальчишек отступить. Тогда вперед шагнул, покачиваясь, Дэвид Лейк, и ребятня рванула наутек по узкому переулку между домами. Шарманка затихла, только временами хныкал шимпанзе, которого свирепо тыкали в спину шваброй, и переместился по дымовой трубе еще выше.

— Он спустится, — произнес индус, обнажая зубы в покорной улыбке. — Есть захочет — и спустится.

Индус лихорадочно запрыгал, видимо, ожидая того же от обезьяны.

— Батто, Батто, это мой зверь. Я привез его из джунглей.

— Батто, — повторил Валентин. — Его так зовут? Мне он нравится. Батто. Батто. Славный мальчик.

Глазами-угольками обезьяна уставилась на незнакомца, позвавшего ее по имени, как будто оценивала создавшееся положение.

— Ну что ж, спускай его, — строго велел Валентин. — Попробуй хотя бы. Давай-ка взглянем на него поближе.