Кольцо с изумрудом (Фантастика. Ужасы. Мистика. Том III) - Фоменко Михаил. Страница 23

[Без подписи]

НОЧЬ В КАПИЩЕ

Рассказ-факт

Это случилось в Бомбее, куда я прибыл во время своего путешествия на Восток. Я был тогда молод и беспечен. В кармане у меня звенела солидная сумма в 10 рупий, а в душе жила решимость не оставлять ничего без внимания.

После довольно продолжительного скитания по городу, посетив «Королевский дуб» и главнейшие здания, мы с товарищами, усталые и несколько взволнованные, не спеша возвращались по направлению набережной. Я шел несколько позади своих спутников, так как по пути встречалось много такого, что привлекало мое внимание и возбуждало интерес.

Наконец, мы дошли до поворота улицы. В этот момент мои спутники были по меньшей мере шагов на 300 впереди, так что я был как бы совершенно один.

На углу улицы стоял один дом, воспоминание о котором никогда не изгладится у меня из памяти; между тем, по внешности он ничем особенным не отличался. Он находился несколько отступя, шагов на десять, от линии домов; перед ним рос большой развесистый банан. На расстоянии восьми футов от угла было закрытое ставнями окно, не имевшее рамы, причем я заметил еще, что одна из ставен была плотно приперта, а другая приперта только наполовину. Сквозь эту щель я увидал в ярко освещенном помещении туземца, обнаженного до пояса, отбивавшего с полным усердием низкие селямы (поклоны). «Кому мог он так низко и так усердно кланяться?» — мелькнул у меня вопрос, — я, недолго думая, подкрался к окну и заглянул в него.

Высоко на каком-то возвышении, в причудливого вида резном кресле наподобие трона, сидело самое уродливое деревянное изображение, какое когда-либо видели мои глаза. Это деревянное чудовище, отвратительное и уродливое до невероятия, казалось еще более безобразным от окраски, которой изукрасил его художник. «Так вот пред кем преклонялся замеченный мной в щель человек!» — подумал я. Вскоре для меня стало ясно, что этот человек был одним из многих молящихся в этом капище, так как я видел, как они проходили длинной вереницей по одному и по двое перед страшным божеством, преклоняясь перед ним. Я стоял, пораженный но столько ужасом, как любопытством. Чего мне было бояться, мне, молодому англичанину, в таком городе, как Бомбей, где власть находилась в руках английского правительства?

Но я не мог видеть всей комнаты или, вернее, залы, так как щель между двумя половинками ставней давала мне возможность охватить взглядом лишь небольшую часть помещения, а я хотел видеть все. Не задумываясь, я взобрался на широкий каменный выступ, опоясывающий на высоте трех футов от земли весь дом крутом, как это в обычае здесь, в Индии, и осторожно стал раскрывать ставень шире, стараясь заглянуть в ту часть залы, которая до сих пор все еще была скрыта от моих глаз, но совершенно упустил из виду свое ненадежное положение и тот риск, которому я подвергался, если бы меня заметили. Я машинально продолжал тащить ставень даже тогда, когда он уже перестал поддаваться моим усилиям. В этот момент ставень был уже более чем наполовину открыт, но, очевидно, петли его заржавели, и под напором моей руки они издали резкий, пронзительный визг, от которого мороз пробежал у меня по коже. В одно мгновение все внутри молельни погрузилось во мрак и разом стихло. Кругом воцарилась могильная тишина.

Необъяснимое тревожное чувство овладело всем моим существом: сердце стучало так громко, что я мог внятно слышать его удары, а страх последствий моей безумной неосторожности совершенно лишил меня способности владеть своими мыслями и обсуждать спокойно свое положение. Бессознательно, стараясь удержаться от падения назад и сохранить равновесие, я слишком подался вперед и полетел всей тяжестью своего тела внутрь комнаты, широко распахнув ставню.

Тяжесть падения моего тела на пол снова вызвала суматоху и движение со стороны моих врагов, какими я считал теперь поклонников уродливого божества. Судя по звуку топота ног, мне казалось, что все они общей массой устремились к окну, но жизнь на судне и кое-какие приключения на берегу уже научили меня хитрости и разным уловкам. И потому, шлепнувшись о пол, я вместо того, чтобы вскочить на ноги, покатился вперед, переваливаясь с одного бока на другой. Чья-то нога запнулась о мою ногу, и обладатель ее растянулся во всю свою длину на полу вдоль стены под окном. На него набросились тотчас же его единоверцы, очевидно, приняв за меня. Пока они возились в темноте, я поспешно бежал дальше, но теперь уже на четвереньках.

Сознавая, что от моей ловкости зависит теперь сама жизнь моя, я спешил уйти от этой возбужденной толпы фанатиков, не зная куда, лишь бы только в данный момент избежать их рук. Пробираясь таким образом на руках и на ногах в глубь залы, я вдруг ударился слегка правым плечом о стену и побежал вдоль ее все так же на четвереньках, чтобы меня не было слышно. Между тем сутолока и давка у окна все еще продолжалась, как мне было слышно: очевидно, взволнованные туземцы все еще не успели обнаружить своей ошибки. Вдруг я ударился о что-то головой и, ощупав этот предмет, убедился, что то были каменные ступени. Недолго думая, я проворно стал взбираться по ним, сознавая, что каждая потерянная на размышления минута могла стоит мне жизни.

Продолжая ощупывать плечом и боком стену, я вскоре очутился подле вычурного трона безобразного изваяния. Теперь мне вспомнилось, что в то время, как я смотрел в щель ставен, я заметил дверь или, вернее, выход вправо от золоченого балдахина божества, и решил добраться до этого выхода, куда бы он ни вел. Ощупывая перед собой дорогу, я убедился, что между стеной и чудовищным изображением находится довольно широкое пустое пространство. Я поспешил пробраться в него и при этом сделал приятное открытие: отвратительное чудовище, служившее таинственным божеством этим фанатикам, было полое внутри и потому могло дать мне возможность укрыться на время от моих врагов. Как раз в этот момент в зале молельни мелькнул огонь и возня под окном разом прекратилась.

Едва дыша, я приютился внутри божества, которое оказалось достаточно объемистым для того, чтобы в нем могли укрыться даже двое таких юношей, как я. Запрятавшись как можно глубже в черное дупло чудовищной фигуры, я старался не шелохнуться, боясь выглянуть из опасения быть замеченным кем-нибудь из моих врагов и вместе с тем, ежеминутно ожидая, что меня найдут и тогда мне не миновать кровавой расправы…

Толпа в молельне теперь снова забормотала что-то сдержанным шепотом, среди которого можно было различить некоторые более властные голоса. Очевидно, явился какой- нибудь новый запоздавший член таинственного братства, а прорвавшийся в залу с его приходом луч света из смежного помещения обнаружил, что святотатца, осквернившего своим присутствием это святилище, уже не было здесь, что он исчез; все принялись бегать из угла в угол, разыскивая его повсюду и высказывая различные предположения.

С раннего детства я много читал о таинственных религиозных сектах Индии, о тех изуверах, которые измышляли для себя и других жесточайшие пытки для удовлетворения своих жестоких божеств, и я уже видел себя жертвой этих изуверов, оскорбленных в своем религиозном чувстве и потому беспощадных ко мне; почти с уверенностью ожидал я жестоких пыток и мучился заранее этой ужасной мыслью.

Между тем зажженные светильники, которыми теперь вооружились фанатики, несколько раз кидали на мгновение яркую полосу света в пустое пространство между идолом и стеной, и каждый раз у меня замирало сердце и мне казалось, что ярые враги уже увидели меня, что вот-вот они схватят меня и начнут мучить.

Минуты казались мне целой вечностью… Трудно сказать, сколько времени я не переставал чувствовать над собой меч Дамокла, но только, по всем вероятиям, было уже далеко за полночь, когда суетливые розыски, шлепанье босых ног по каменным плитам молельни и возбужденные речи молельщиков сменились тишиной. Затем опять возобновили прерванное было богослужение. Потом все смолкло, — и молящиеся стали постепенно покидать молельню. Скоро она совсем опустела. Тогда, выждав еще некоторое время, я осторожно выбрался из своего убежища, сел на ступени трона и стал разувать свои башмаки, затем, связав их между собой шнуровками, повесил себе на шею. Это я сделал, чтобы ступать неслышно по полу и, вместе с тем, очутившись на свободе, иметь башмаки при себе.