Бойня (СИ) - Панасенко Дмитрий. Страница 9

В десятке шагов от автомобиля недовольно потрескивал корявыми сучьями небольшой костер. Над огнем весело булькал подозрительным буро-зеленым варевом слегка помятый, покрытый копотью котелок, установленный на собранные из покрытой ржавчиной арматуры треноги. Рядом с казанком на расстеленном на земле куске безнадежно пропитанного пылью и грязью стеганого пледа сидела девушка, скрестив ноги. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не бледность кожи, почти болезненная худоба, затравленный, словно у попавшего в силки, перепуганного насмерть кролика взгляд необычно крупных, редкого сиреневого цвета глаз, да тканевая повязка, закрывающая середину лица и ясно дающая понять, что у хозяйки отсутствует, по крайней мере, половина носа. В руках девчонка сжимала ложку, коряво выструганную из дерева.

В очередной раз помешав содержимое котелка, девушка осторожно лизнула отполированную долгим употреблением деревяшку, сморщилась и повернулась в сторону автомобиля.

— Почти, готово. Но на вкус редкостная гадость, и пахнет прогорклым жиром. Ллойс, а ты уверенна, что это вообще можно есть? Мы не отравимся? — Голос у девчонки оказался неожиданно звонким.

Из недр моторного отсека раздался громкий лязг и приглушенное ругательство. Склонившаяся над стальными потрохами грузовика фигура медленно распрямилась.

Копавшаяся в двигателе молодая женщина была полной противоположностью первой. Высокая, крепко сложенная, с грубоватым, сухим, но не лишенным привлекательности лицом. Плотно сжатые, казалось бы, прорезанные на коже острым ножом губы, уверенные, скупые движения, твердый и цепкий взгляд зеленых, будто молодая весенняя трава глаз, на дне которых плавали еле заметные оранжевые искорки. На покрытых загаром и почти по локоть машинным маслом предплечьях при каждом движении играли крепкие жгуты мышц. Скрестив руки на груди, женщина, не торопясь, оглядела окрестности, и только после этого повернула голову к костру.

— А почему мы должны отравиться? — Вопросительно подняв бровь, спросила она, наконец, глубоким грудным голосом. — Рыба, листья салата, корень лопуха. Всё проверенное, радиации нет, отравы тоже быть не должно. Вон, какая похлебка жирная получается.

— Это не салат, а крапива. И не рыба, а… У нее два рта было… И лапы… Восемь штук… И шерсть на спине… — Опасливо покосившись в сторону костерка, словно опасаясь, что пресловутая «рыба» чудесным образом оживет и выпрыгнет из глубины лениво булькающей на огне густой массы, девушка зябко поежилась. — А ещё она на меня бросилась… Из-под земли. Ллойс, давай выльем, а? Я еще лопухов накопаю и ягод соберу. Вон там малина растет, мелкая, правда, но все равно… — Неуверенно потеребив воротник явно великоватого, не слишком умело ушитого по фигуре, темно-зеленого брезентового комбинезона, девушка снова с подозрением глянула на котелок. — Мы недавно заброшенное поле проезжали. По-моему… Может, кукурузы собрать получится или картошки, ты мне только лопатку дай, чтоб копать… — Сглотнув набежавшую слюну, девчонка умоляюще посмотрела на скептически рассматривающую ее женщину.

— Дерьмо там, а не поле. Ферма заброшена, и всё давным-давно выродилось. Кукурузу птицы склевали. А ягода твоя фонит. Смотри: вокруг кустов даже траву всю перекрутило. Жуть! — Раздраженно бросив гаечный ключ в зев расстегнутой поясной сумки Элеум Ллойс, по кличке Нежить, устало помассировав переносицу, легко спрыгнула с мощного бампера-отбойника и принялась вытирать руки концом торчащего из-за пояса видавшего виды денимового шарфа.

— Что до рыбы… Эти штуки зобиками иногда называют. В здешних краях их полно. Устойчивая мутация или что-то вроде того. Летом в земле норы роют и в них прячутся, а зимой в сезон дождей вылезают. Стрекоз жрут, жуков да пиявок всяких. Ну и друг друга, не без этого. Всякую дрянь, в общем. Бока к следующей спячке наедают. Выглядят жутковато, конечно, но на самом деле они безобидные почти и как мне рассказывали, вкусные. Главное, шкуру снять да требуху аккуратно выпотрошить. — Губы наемницы сложились в кривоватую улыбку. — А родник чистый был. Радиации нет, химический анализатор в рамках зеленой зоны. Даже удивительно. До Мертвого языка километров сто, не больше. — С усмешкой постучав по укрепленному на обильно покрытом татуировками запястье пластиковому браслету-мультианализатору, наемница со вздохом покосилась на полуспущенное колесо фургона и рефлекторно почесала едва прикрытый коротковатой, давно нуждающейся в стирке, а лучше — замене, майкой мускулистый, обильно покрытый вязью татуировок живот, подошла к костру и опустилась на корточки. — Крапива, если обварить хорошенько, тоже съедобна, и вроде как, даже полезна. Там этих, как их… витаминов, полно. Так что, все в порядке.

— Но… — Девушка насупилась и снова с некоторой опаской поглядела на котелок.

— Не привередничай, Кити; какая разница… — Принюхавшись к содержимому котелка, наемница растянула губы в улыбке, облизнулась и, неожиданно стянув с себя майку, с отвращением зашвырнула её на ветки кустарника. — В дороге и жук — мясо, а мы уже четыре дня не ели. Если, конечно, той вороны не считать. Тем более, ты эту штуку уже три часа как варишь.

— Это я четыре дня, а ты — больше недели… — Девушка покраснела. — Просто… — Коротко глянув в сторону продолжающей задумчиво почесываться полуголой наемницы, Кити поспешно отвела взгляд в сторону и с трудом удержала тяжелый вздох.

— Чертова тряпка. Пусть хоть проветрится, что ли. — Пояснила, все же заметив движение девушки, Элеум. — Я уже хуже чесоточной. Хотя… — Наемница хитро прищурилась, и в ее глазах заплясали бесенята. — Был у меня знакомый, говорил: всё, что меньше сантиметра — не грязь, а всё что больше — само отвалится… Вонючкой его звали. Не знаю даже почему. Самое смешное, что он постоянно таскал с собой кучу портянок. И тоже никогда их не стирал, просто кидал в ближайшую стену и смотрел, какие быстрее отвалятся…

Кити устало прикрыла глаза. Ллойс не отличалась ни избытком скромности, ни сдержанностью, ни изяществом манер. А ее привычка шутить и хохмить в моменты напряжения и беспокойства…

Неприятности у девушек начались несколько недель назад. Сначала у путешественниц отказал обустроенный в кабине грузовика холодильник. Одна из трубок механизма просто лопнула, залив весь пол какой-то желто-голубой гадостью, и в фургоне два дня стоял отвратительный химический запах, от которого першило в горле и отчаянно слезились глаза. Это не было бы такой крупной проблемой, если бы к тому времени они порядком не углубились в «Мертвый язык» — пустошь, раскинувшуюся вокруг огромного черного, как смоль, озера, как сказала Ллойс, кратера от сверхмощной кобальтовой бомбы, отчаянно «фонящую», казалось, лишенную даже намека на жизнь пустошь. Кити не придала этому большого значения тогда. Но расстроенная поломкой и до того нервничавшая, гнавшая, как сумасшедшая, каждые полчаса посматривающая на тревожно попискивающий, налившийся гибельной краснотой браслет анализатора Элеум, казалось, решила выжать из себя и грузовика все соки…

Яма была небольшая. Будь это обычной неровностью, они бы ее даже и не заметили. К сожалению, углубление в земле оказалось наполовину занесенным черно-бурым песком фундаментом здания. Россыпью потрескавшихся бетонных плит с торчащими тут и там обломками арматурных прутьев. То, что они не перевернулись, можно было считать чудом. Путешественницы почти не пострадали. Не считать же серьезными травмами пару царапин и набитых о забранный снаружи решеткой триплекс кабины шишек. Но грузовик распорол четыре из восьми колес. Бешеный спринт сразу превратился в черепаший шаг. Каждые полчаса натужно ревущий двигателями стальной монстр вынужденно останавливался, и девушки принимались снова и снова латать полуспущенные покрышки. Казалось бы, что сложного: забить в прореху пропитанный каким-то похожим на густую смолу составом кусок капронового шнура, накачать в гигантское колесо очередную порцию напоминающей расплавленный гудрон жижи, несколько минут задыхаясь и истекая потом, прыгать на здоровенном, ржавом, отчаянно скрипящем ножном насосе… Помогали прыжки всё хуже и хуже. Новые дыры в покрышках появлялись быстрее, чем они успевали их заделывать.