Огни Новороссийска (Повести, рассказы, очерки) - Борзенко Сергей Александрович. Страница 76

— Я был ранен, но оставался при армии. Никогда не забуду неожиданную танковую атаку неприятеля, поддержанную пикирующими бомбардировщиками, артиллерией и пехотой, и свое крайнее изумление, когда на ближайшем танке увидел свастику. Грешным делом, я подумал: уж не кошмар ли мне снится, но бегущие офицеры и несколько снарядов, разорвавшихся вблизи, вернули меня к действительности. Трудно было верить своим глазам, но перед нами был авангард немецкого Африканского корпуса.

— Пойду узнаю, как здоровье девочки, которую вы спасли, — сказала генеральша и исчезла за дверью.

— Мы громили итальянцев у Бэда Фомме, а Эрвин Роммель, этот выскочка, любимчик Гитлера, уже сидел за картами разваливавшейся Итальянской империи в Африке, пытаясь сшить ее, как расползшийся по швам сюртук… После первого боя мы почувствовали разницу между Грациани и Роммелем. У немцев было преимущество перед нами в бронесилах, и наступали они стремительно, без передышки, как заводные, стараясь обойти наш левый фланг — пустыню, окружить нас и уничтожить. Мы поспешно оставили Бенгази, — генерал вздохнул. — Было жаль бросать склады с продовольствием. Беспорядок при отступлении был ужасный, хуже, чем у легионеров Муссолини. Армии умеют наступать, но ни одна армия в мире отступать как следует не умеет. Это парадокс, но это так.

Вернулась женщина, сказала:

— Девочка жива!

Хлебников внимательно посмотрел на некрасивую англичанку, подумал, что на таких женщинах женятся из деловых соображений, и ему стало жаль генерала.

Раздалась серия глухих ударов, будто в землю били тысячепудовые кувалды. Где-то в углу, ударяясь о графин, жалобно застонал стакан. Брови англичанки поползли вверх:

— Когда же кончится этот ужас? Люди живут в бомбоубежищах или ютятся поблизости от бомбоубежищ. Москвичам лучше, у них колоссальное метро и, наверное, нервы покрепче наших.

Хлебников снова взглянул на женщину, она как бы раскрылась и стала ближе.

— В довершение ко всему немцы сожгли при Чаррубе две большие колонны автоцистерн, и мы испытывали недостаток горючего, — как бы не слыша жену, продолжал генерал. — Неразбериха была полная. Генерал-лейтенанты О’Коннор и Ним глупо, как мальчишки, попали в плен.

Генерал поморщился, подошел к шкафу, вделанному в стену, достал с нижней полки карту, развернул ее на столе, ткнул пальцем в маленький кружок на берегу моря.

— Как видите, крепость Тобрук оказалась единственным местом перед Египтом, где можно было остановиться и оказать настоящее сопротивление. Она находится на асфальтированном шоссе по дороге к Нилу. К тому же это последний порт на нашем театре, где можно выгружать боеприпасы. Тобрук годился как опорный пункт для маневрирования при нашем повторном наступлении. Роммель все это понимал, бестия, и попытался взять крепость с ходу, но ему это не удалось. Тобрук до сих пор в наших руках. Поезжайте в Тобрук… — Генерал посмотрел на своего собеседника.

— Это совсем не то, — сказал Хлебников с досадой. — Воевать надо не в Африке, а во Франции, нужно поскорее форсировать пролив, открывать второй фронт, чтобы помочь Красной Армии. Вся эта история, рассказанная вами, лишь задерживает на неопределенный срок вторжение в Европу, распыляет силы. Так воевать нельзя.

— Я целиком с вами согласна, — поддержала Хлебникова генеральша.

— Атака на укрепленное немцами побережье Европы будет безуспешна. Наступление против «Атлантического вала» сейчас подобно стратегическому самоубийству, — ответил генерал.

Взглянув на него, Хлебников понял, что англичанин высказал не свои, а чужие слова, повторяемые где-то довольно часто, и пожал плечами.

— «Атлантический вал» — миф, созданный Геббельсом. Пустая затея! Ширма! Я сам городил его своими руками. Несколько тысяч военнопленных лопатами копают землю. Мы не видели ни одной строительной машины.

Из репродуктора, висящего на стене, прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги. За дверью зашумел народ.

— Вы жаждете бить фашистов. Какая вам разница, где вы будете колотить их: на Дону или на побережье Средиземного моря? — спросила женщина.

— Разница большая, миссис, — ответил Хлебников. — Лучше драться за населенные города Европы, чем за тысячи километров бесплодной пустыни. Ну что ж, спасибо вам за рассказ, господин генерал. — Его лицо выразило страдание, красивый рот перекосился. — Если вы не хотите отпустить меня в Советский Союз и не будет высадки во Франции, я готов ехать в Тобрук. Может, это хоть в какой-то самой маленькой степени поможет моей Родине. Все лучше, чем сидеть в Лондоне. Только обязательно передайте о моем отъезде советскому послу. Дайте честное слово солдата, что передадите.

— Даю, даю! — сказал англичанин с чувством облегчения. Он вздохнул, как человек, отбывший, наконец, неприятную повинность.

Транспортным самолетом по трансафриканской воздушной линии Хлебников, Шепетов, Чередниченко и Агеев со своими товарищами-танкистами, одетые в английскую военную форму, в мае 1942 года прилетели в Египет. Кто из них когда-либо думал попасть в эту далекую и такую, по книгам, загадочную страну? Но во время войны все бывает, и никто не удивился, увидев на горизонте пирамиды, похожие на донбасские терриконы. Солнце светило по-летнему. Под легким морским ветерком дрожали широкие листья пальм. Египтяне ходили в белых сорочках, без пиджаков.

Прилетев в Александрию, окруженную сетью тросов с аэростатами заграждения, русские узнали, что после недельного ожесточенного боя гарнизон Тобрука, включавший 70-ю дивизию, Польскую бригаду и 32-ю бронебригаду, прорвал кольцо окружения у Эль-Дуде и соединился с авангардом Новозеландской дивизии, сделавшей вылазку ему навстречу.

Худущие мальчишки-арабы — продавцы газет — орали во все горло на обсаженной пальмами набережной Корниш: «Тобрук освобожден!» За газетами стояли очереди, покупатели не брали сдачи.

Шепетов ворчал:

— Выходит, напрасно мы болтались в воздухе тысячу километров, прибыли к шапочному разбору.

Чередниченко, посмеиваясь, успокаивал друга:

— Булы б руки, работа знайдеться.

В порту русские увидели, как гигантские подъемные краны выгружали нивелировочные машины для устройства дорог, новые танки «Валентайны» и «Матильды», предназначенные для поддержки пехоты.

Хлебников осмотрел вооружение, пощупал броню. Советские танки были лучше. Солдат с белой жестяной кокардой, прицепленной с левой стороны черного берета, горделиво заметил:

— Эти машины обеспечат нам победу. Броня на них толще, чем на танках-крейсерах. Немецкие снаряды будут отскакивать, как горох.

Чередниченко ухмыльнулся.

Город поражал цветной рекламой на арабском, английском и французском языках, двухэтажными трамваями, гортанными криками шарбатли — босых уличных продавцов с бутылями холодного лимонада и призмами искусственного льда, призывно гремящих в медные тарелки.

От двух раненых зенитчиков, доставленных морем из. Тобрука, Шепетов узнал, что крепость защищают австралийцы. Дела у них из рук вон плохи. Солдаты обороняются гранатами, изготовленными из пивных бутылок, налитых бензином; пушки все трофейные, захваченные у итальянцев. Людей донимает чертовская жара, блохи, мухи и мельчайшая пыль, губящая зрение, портящая оружие. Пикирующие бомбардировщики с утра до вечера висят над портом. Команды грузчиков при налетах прячутся в прибрежных пещерах. Суда разгружают ночами, но немцы бомбят и ночью, сбрасывая мелкие бомбы.

Хлебников, у которого было письмо из военного министерства Великобритании к командующему 8-й армии генералу Охинлеку, узнал от коменданта Александрии, что командующий находится при штабе корпуса, обороняющего Сиди Резех.

Хлебников решил ехать туда.

Утром с колонной автомашин, нагруженных артиллерийскими снарядами, русские танкисты и сопровождавший их английский майор поехали к фронту, туда, где небо затянули черные тучи дыма.

Блестящее под солнцем недавно заасфальтированное шоссе тянулось вдоль железной дороги, несколько раз пересекая ее, то подымаясь над ней, то опускаясь. Хлебников внимательно присматривался к местности и до первой остановки, находившейся в 80 километрах от Александрии, насчитал несколько аэродромов со множеством бомбардировщиков «балтимор».