Серебряный волк - Гореликова Алла. Страница 3

— Да, мой принц, ты прав. Мы не можем выглядеть слабыми, потому что иначе нас ждет война. А чтобы не показаться слабыми, нам придется воевать. Нет, нам нужна сильная Таргала. Сильная — и свободная. Которая сможет сидеть занозой в глазах империи — и сопротивляться ей в случае чего. Иначе, ребята, мы бы сто раз уже ее завоевали… уж в последнюю войну — точно.

На выезде из Опадища, крохотной деревеньки, окруженной яблоневыми садами, Лека останавливает молоденькую девушку с ребенком на руках, девчонку совсем, пожалуй даже младше нас.

— Послушай, — спрашивает, — почему это ты одна?

А я смотрю на нее — и вспоминаю Васюрины рассказы.

Ребенок замотан, верно, в девчонкину юбку — ярко-зеленую в мелкий красный цветочек. А сама смотрится сущим чучелом — черный старушечий сарафан, большой, все равно что мешок на себя напялила, рубашка под ним рваная, замызганная — вроде когда-то белой была, а сейчас — травяные пятна, въевшаяся в ткань сажа… коротко остриженные волосы спутались, и цвет не разберешь за бурой дорожной пылью.

— Нас двое, — тихо поправляет девчонка. — Я и малышка. А еще дядька Джок…

— А отец?.. — Лека смотрит на ребенка. — А твои родители?

— Не знаю, — со странным равнодушием отвечает девчонка. — Какая разница теперь…

— Оставьте вы ее. — Рядом останавливается не то дядька, не то вовсе дедок — щуплый, седой, с бесконечно усталым голосом. — У них деревню сожгли. Родители как раз в лес пошли, хоть чего съестного поискать, да она ждать забоялась. И то, могли ведь и не вернуться. А дите не ее, соседское. Только они и спаслись, да еще бабка-травница. Девчоночка умница, даст Господь вместе устроиться — дочкой будет.

— А ты кто? — спрашивает Васюра. — Мастер?

— Менестрель я. Был менестрелем… кому это сейчас нужно. Джок меня зовут. Джоком-лютнистом звали, вот только лютня моя сгорела. А новую… не делают их теперь. Не до них, да и некому. Не нужны нынче менестрели, нужны солдаты. Я уж такими тропами шел…

— Таргала собирает ополчение? — Васюра подбирается.

— Да вроде как нет. Кто при деле, тех не трогают. Вот бродяг по дорогам — да, ловят. А куда мне воевать? Мы ведь и к жилью почти что не выходили, все равно ни хлеба, ни воды не дадут… Дочечка уж косу свою купцовой дочке за хлеб продала… ведь какая коса была, загляденье, а она говорит: «Ничего, все равно мешает только, а так хоть малышку покормим…»

— Я боялась, что и сюда не пустят, — произносит вдруг девчонка. — Я ведь в каждый трактир по дороге просилась, хоть кем, лишь бы кормили. Бабу Нику взяли, она травница, баба Ника… а я шла и думала — что, если и сюда не пустят? У нас говорят, что здесь только рады нашим бедам. А я шла и все думала — здесь ведь королевой наша принцесса, неужели не пустят?…

Ясек ругается сквозь зубы, спрыгивает с коня. Спрашивает у лютниста:

— Наугад идете?

— Да что ж, — Джок вздыхает, — в деревнях-то руки всегда в цене, вот только таких, как мы, нынче много. Дальше надо идти, а там, глядишь, и повезет.

— У меня мать отсюда недалеко. — Ясек глядит на девчонку, спрашивает: — Звать-то тебя как?

— Стефа… а малышку — Нинелей.

Ясек кивает. Повторяет:

— Мать у меня здесь недалеко. И сестренка, на тебя похожая. Не бросишь их, лютнист?

— Да ты что! Вместе шли… Опять же, девчоночка — умница. Поодиночке давно бы пропали, сгинули бы в гномьих краях, поминай, как звали.

— Хорошо, — кивает Ясек. — Сейчас пройдете Опадище и поворачивайте на север. Спрашивайте дорогу к монастырю Ии-Заступницы, никто не удивится, — и Ясек снова кидает быстрый взгляд на Стефу с малышкой Нинелей. — Туда верхом дня два отсюда, прикидывайте сами, за сколько пеши доберетесь. А от монастыря свернете к горам, пройдете сначала деревню монастырскую, потом через реку до кузни, а дальше земля моей матери. Там одна дорога от монастыря, не заплутаете. Спросите госпожу Ядвигу, а ей скажете, что Ясек прислал.

— А до гор там далеко? — спрашивает Джок.

Стефа прижимает к себе малышку.

— Это у вас дурак набитый в королях, — бурчит Васюра. — А мы с гномами не воюем.

Ясек выгребает из кармана горсть серебрушек, сыплет в ладонь менестреля. Снимает с шеи амулет, надевает на Стефу, говорит:

— Носи и не бойся ничего. Поняла, Стешка?

Девчонка кивает.

Ясек вскакивает на коня, бросает:

— Привет ей от сына передайте, да скажите — не скоро буду и писем писать не смогу. Пусть уж не тревожится.

— Я бы тревожилась, — говорит вдруг девчонка. — Нельзя так. Куда хоть едете, откуда вестей ждать?

— Да в Таргалу в вашу, чтоб ей! — Ясек машет рукой. — Ничего, не пропадем!

Стешка охает. Джок качает головой:

— Зря, ох зря!

— Надо, — выдыхает Лека. — Ничего… вернемся, Господь милостив.

Трогаем коней… Ясек пару раз оборачивается, машет рукой. Я чешу шрам на скуле, память о степняках. Думаю: как бы Таргала похлеще Степи не оказалась.

— Их никуда не пускали, — задумчиво произносит Васюра. — Они пробирались тайными тропами, потому что лютнист не хотел угодить в солдаты. Нет, ребята, нельзя вам самим ехать. Придется к каравану прибиться, иначе живо вместо Университета в ополчении окажетесь… вот только в купцов поздно вас рядить, а просто так в Таргалу сейчас не едут.

— Значит, нанимаемся в охрану, — предлагает Лека.

— Очень даже запросто, — поддерживает Ясек. — Уж, наверное, тем купцам, что едут в Корварену, не помешают лишние воины!

— И каждый наш шаг в сторону Таргалы будет оплачен, — киваю я, загоняя тревогу поглубже.

Наняться охранниками в караван оказалось до смешного просто. Вернулись в Опадище, там на постоялом дворе стояли груженные в дальний путь подводы, — и их хозяин, толстый чернобородый купец, уяснив, что трое окончивших службу воинов собрались ехать в Корварену, вцепился в нас голодным клещом. Не знаю, на какую он рассчитывал прибыль при такой плате за охрану… разве что всерьез полагал, что половину охранничков перебьют по дороге.

Купца звали Ракмаиль, в Опадище он остановился прикупить яблок, а караван вел аж из халифата. Вез вино, горный мед и сладости — это для голодающей-то страны! Впрочем, Ракмаиль не собирался сбывать свой товар на городском рынке: его ждал королевский управитель.

— Хвала Господу, — усмехается почтенный купец, поглаживая ухоженную черную бороду, — король Золотого полуострова пока не потерял аппетит, и его придворные тоже кушают по-прежнему.

— Кто бы сомневался…

Почтенный Ракмаиль собирается выехать из Опадища с рассветом.

Мы провожаем Васюру до Закатного тракта. Он немного мнется, вздыхает. Говорит, махнув рукой:

— Удачи вам, ребята!

И посылает Воронка в галоп.

Мы долго смотрим вслед.

Наутро караван трогается в путь. Нам определяют место в середине — под надзором проверенных людей. Впрочем, слишком уж на нас не косятся. Только раз, в первый день, подъехал Тувиль, старший из постоянных охранников, спросил:

— И что вы забыли в той Таргале? Там ведь тоска зеленая, ни тебе гульнуть, ни выпить… Если на заработки, так ведь что заработаете, все и прожрете, при тамошней-то дороговизне.

Таких вопросов мы ждали.

— Наследство, — коротко и словно бы неохотно ответил Ясек. — По правде сказать, безделица… папаша, жмот, упускать не хочет, а сам поехать побоялся. Ну, мы с ребятами все равно птицы вольные, я и сказал: «Половину нам, тогда смотаемся, утрясем дела».

— И согласился?

— А что ему оставалось, — ответил Ясек. — Других дураков не нашлось.

Дело, видно, насквозь понятное… во всяком случае, больше нас не расспрашивают. Только пошучивают — мол, много ли останется от нашей половины, если пройдемся отметить успех по корваренским кабакам…

Спокойное путешествие кончилось: Ракмаиль хоть и бережет тяжко впряженных битюгов, но все-таки лишнего отдыха не позволяет. Еще бы, каждый день пути — прокорм коней и людей, каждая неделя — дюжина серебрушек на охранников. Почтенный купец умеет считать деньги.