Потомок древних королей (СИ) - Шатохина Тамара. Страница 16
— И это знаешь?
— Все я знаю! Показали не зря, видать, а чтобы предупредить. Ошибочка, мол, вышла. Так что Силы на меня не в обиде, ведун. Скажи своему другу, что сам сейчас слышал. Он мне командир пока, вот и все. Только поэтому и терпеть рядом буду. А я в столице себе тоже кого-нибудь найду, — понесло меня. Отчаянно захотелось сделать назло, чтобы ЕМУ так же, как мне тогда было. Может, поэтому и полезло из меня незнамо что: — Попробую — как это. Смотрелось заманчиво.
— Девочка, ты не такая, не нужно сейчас этого…
— Так смысл мне лягушкой холодной сидеть?
— А со мной не захочешь? — шевельнулся он навстречу.
— Могу! Бери! Только прямо сейчас бери или больше не предложу. Так ты ж не станешь — друг он тебе.
— А как же твоя любовь — крестьянин твой?
— Не дождался он меня… знаю как-то, — ответила, нервно скалясь, — вы, мужики, ждать не умеете! Как что-то там заболит, так сразу и «в гречку». А что нам болит — без внимания. Так что? Решайся, ведун. Пока я решилась.
— Сильно ты обижена… Пойми — он тебе не безразличен, раз чувствуешь такую обиду. Дай себе время и ему тоже, не спеши рубить с плеча. Ничего не нужно делать — просто подожди.
— Как хочешь. Тогда помоги одеться, лекарь, слаба я еще.
Откинула в сторону одеяло, потянула через голову пропотевшую сорочку, нарочно открываясь, отчаянно боясь оказаться не нужной никому, не желанной. Сидела, замирая, ждала… как поведет себя, что скажет? А ведун молчал и просто смотрел. На небольшую высокую грудь, на тонкий стан. На согнутую в колене длинную белую ногу. Дверь скрипнула, я не шелохнулась… Как во сне была, в каком-то оцепенении.
Знакомый воин стал в дверях — тот, который в столице чуть не зарубил меня саблей. Я медленно перевела взгляд на него, искала в его глазах то, в чем так нуждалась сейчас — находила. Сердце замерло…
— Нравлюсь? — спросила, глядя в полные восхищения серые глаза.
— Нравишься.
— Возьмешь за себя, воин? Верной женой тебе буду. Нетронутая я, не сомневайся.
— Возьму. Одевайся, милая. Ехать пора. На… прикройся…
Вынув из-под рубахи, бросил мне на колени женский плат… обручальный, знаковый. Я потрясенно смотрела на упавшую на колени ткань — тонкую, почти невесомую, драгоценную.
— Не в себе она сейчас, чуть не выгорела вся. Не слушайте, государь, пожалеет, как опомнится.
— Я сделаю все, чтобы не пожалела. Я жду. Выходи на двор.
Я одевалась… Слегка потряхивало от пережитого только что. Пошатывало от слабости. Силы небесные, что это было? Что на меня нашло, почему, зачем? Какой государь? У меня одежда богаче. Старший командир? Кто у нас главный над отрядами, как называют его? Спешила — меня ждали на улице. Вышла, осмотрелась. Юрас стоял перед тем воином, сжав кулаки. Оглянулись на меня:
— Подойди, Дарина. Он говорит — ты пара его. Что скажешь?
— Не знаю… он наговорит, слушайте больше. Он тут баб таскал — каждую ночь новую. Напоказ уходил и приходил утром. Про пару не знаю — я в них вообще не верю… Но, вроде, с парой так себя не ведут? Верно?
Юрас шагнул, заглядывая с мукой в мои глаза, отчаянно заговорил, приподнимая просящее руки: — Даринка, подожди, остынь… Прошу, только не руби с плеча, не надо… Хоть отложи на время. На малое время, милая. Мы душами с тобой обнимались, ты вспомнишь.
Всплывал в моей памяти очередной кусок того видения, проходил сейчас перед глазами. И сеча та кровавая снилась тогда — что была уже. Сердце замирало… и только одно сейчас было важно — кто из них возьмет на коня, даст тот желанный приют в своих руках — и телу, и душе?
— Я такого не помню, прости, командир. Скорее всего, и ты ошибся. Мы не целовались с тобой — я жизнь из тебя пила. Там не только звезды — искры из глаз сыпонут. А уж темнота и тишина точно обеспечены.
— Девочка, подумай хорошо. Я ведь за тобой ехал. С той еще поры забыть не могу. Если сейчас согласишься — назад дороги не будет. В тебе обида говорит… сейчас еще отпущу, потом — не смогу, — тяжело ронял слова тот воин.
— Да ты и сам передумаешь, как узнаешь все обо мне. Расскажу про себя — перепугаешься. Тут такое вылезло… — усмехнулась невесело.
Хорошо хоть плат спрятала, на плечи не набросила… вдруг и правда — сам от меня откажется?
Тот воин взял меня на коня. Просто подъехал, набросил на плечи свой плащ. А потом подхватил, не спрашивая, усадил перед собой, намостив перед этим и притянув к седлу одеяло. Укутал, обнял, повез…
А мне нужно было выговориться. И я рассказала ему все про свою семью… бабушку, маму, Милку. И про прабабку суккубу, чей дар во мне, похоже, пробудился. И что мне с этим делать — ума не приложу. Вроде нехорошее что-то в этом даре, а что — и не знаю. Пока ехали, размышляла вслух о том, как случилось все в той битве и что бы это значило? На что это похоже и повторится ли, если что? Он ничего не смог мне на это ответить, только обещал узнать, разобраться. Я верила ему, почему — не знала сама. И согласилась уехать с ним туда, куда позовет. Сама не понимала — что творю? Прошел ведь уже тот отчаянный запал, успокоилась…, мыслить стала разумно. Почему не боюсь, что потом пожалею? Рассматривала вблизи ровный нос, седые виски, твердый упрямый подбородок с ямочкой от шрама — жесткое, волевое лицо. Серые глаза, короткие русые волосы. Не красавец, но смотреть на него приятно.
— Нравлюсь? — улыбнулся он, опуская взгляд.
— Нравишься… Сколько тебе лет? А зовут как?
— Со вчерашнего дня пятый десяток пошел. Зовут Владисласом.
— Не скажешь, что сорок… Ты был женат? Дети есть?
— Был. Вдовый. Детей Силы не дали.
Провела рукой по чуть колючей щеке, пожалела по-женски…
— Я тебе рожу. Хочешь? Мальчика и девочку.
— Кто ж не захочет? На руках носить тебя стану, милая. Не будешь больше рисковать собой. Обидеть не дам никому… Дам тебе время — думай до возвращения. Когда к столице подъедем, скажешь, что решила. Ты не спеши… я пойму, если передумаешь. Для меня важно, чтобы не сгоряча ты решала, не с отчаянья. Засыпай, маленькая, я же вижу — носом клюешь. Удержу тебя… не бойся.
Обнимал бережно, смотрел с нежностью… Сейчас опять сбывалось то, что было мне назначено. И так же, как в том видении, грелась сейчас моя душа возле его души. Замирала в надежде…
ГЛАВА 19
Я все-таки уснула в его руках, а потом был привал. Мне даже неловко стало — не привыкла, чтобы со мной так вот носились, как с маленькой — кутали в теплый меховой плащ, кормили чуть ли не с ложечки.
Влад ехал в одной рубахе с меховой жилеткой, подпоясанной широким, на полживота, кожаным ремнем с пристегнутой саблей. На него даже смотреть было холодно. Я объяснила ему, что именно при такой беспечности можно застудить, и как трудно потом будет это вылечить. Он подсмеивался надо мной. На минуту стало обидно — как лекарку не воспринимает всерьез, как к малому ребенку относится… Потом подумала и решила, что ладно — побуду маленькой, раз ему это нравится. Мне тоже нравилось. Пусть решает за меня, оберегает, стережет — с меня не убудет.
После привала пересела на своего коня, саблю отобрать не дала и лук везла за плечом. Через грудь — ремень от жестко закрепленного колчана. Я в бою доставала стрелы из-за спины.
Под вечер все устали, ехали молча. Мороз крепчал, да еще понесло по снегу жесткую, сухую поземку. Ветер, хоть и не сильный, пробирался под неплотно запахнутую одежду. Я чуть не силой заставила Влада принять обратно его плащ. Так он накинул мне на бекешу одеяло, снятое с седла, завязав крепко концы, подоткнув, где смог. Отряд наблюдал, а я терпеливо принимала его заботу… смешной…
Для ночевки мне отвели маленький, по плечи мне, меховой шатер, крытый вощеной тканью. Внутри — и снизу, и с боков, и сверху надо мной нависал душистый длинный голубовато-белый мех. В самом верху — небольшой продых с ладонь, затянутый мелкой сеткой. В сшитый из такого же меха карман забралась, как в норку. Голову положила на свернутую бекешу и, согревшись, уснула, как умерла — без снов. Снаружи шуршала по жесткой ткани снежная крошка, а я, раскинувшись, распрямила спину, вытянула свободно ноги — было уютно и тепло.