Ты станешь моей княгиней? (СИ) - Шатохина Тамара. Страница 6

— Ядом.

— Что, простите? — растерялась я.

— Ядом ослабленный. Меня укусила змея. Я рассек рану, чтобы с кровью ушел яд, а потом потерял сознание. Меня ищут, но здесь, конечно, не найдут. Попробую встать. Если смогу — уеду сразу же.

Ну вот, вроде воспитанный, адекватный человек, хотя обращение на «ты»… И уедет скоро. А сколько всего хотелось узнать, например:

— Как змея могла укусить так высоко? Она упала с дерева? Или вы сидели?

— Змеи, которые прыгают, охотятся на людей, особенно — на детей. Затаившись, выслеживают, как разумные. Они уничтожали население целых хуторов и деревень, пока мы не нашли способ узнавать об их приближении, а потом — способ не пустить за черту. Целые школы создавались в течении полутора лет по обучению людей, противостоящих этому злу — страшной опасности. Смертность детей стопроцентная. Взрослые иногда выживают, но редко. В местах, где они особенно злобствовали, не живет никто. Люди бегут из княжества, как будто оно проклято. Подальше от этого ужаса.

Мужчина говорил и говорил, как будто не мог остановиться. Жаловался человеку, обладающему некой, пусть и иллюзорной, властью в надежде на помощь? Или сказывался стресс после укуса?

— И вдруг сразу все змеи стронулись с места. Осаждающие поселения полчища змей стронулись с места и двинулись к северу. Не осталось ни одной. Одновременно с разных сторон им навстречу двигались змеи из других местностей и все куда?

— Куда? — выдохнула я зачарованно, слушая, как страшную сказку.

— Сюда. Вдоль границы территории Хранителя все кишит змеями. Что привело их сюда?

— Что? — заинтересовалась я по-настоящему.

— Есть мысли. С некоторых пор на территории княжества по вечерам над озерами и реками звучат песни. Разные все песни и на незнакомом языке. Поет один и тот же человек — женщина, — он требовательно подался ко мне, — песни очаровывают. Их хочется слушать и слушать, не прекращая. Голос завораживает, зовет.

— Да ладно, — искренне удивилась я.

— Точно. Я сам слышал. Душу продать готов был, чтобы увидеть и узнать ту, что пела. Хорошо хоть, что поет недолго. Только войдешь в настроение, так сказать, а она замолчала… Змеи ползут к ней.

— Нет!

— Да! Мои люди страдали, я создавал эти школы, я голову сломал, решая, что делать, а тут… Они ушли, и я должен был знать — куда, навсегда или на время, вернутся ли. Я со своими людьми шел за ними, буквально висел на хвосте, и вот — не уберегся, но теперь точно знаю, что к тебе они шли. Ты пела?

— Это я виновата, что ли? — поразилась я, — да я ни сном, ни духом об этих ваших змеях… И пою я так себе. Так что может быть, что это и не я была. Да какие реки и озера? Кто бы меня услышал из лесу? И пела я на нашем языке, а не на иностранном. Так что это не я была, скорее всего.

— Ты, Хранительница, ты. Вокруг твоей территории все забито змеями. Кишит просто. И я тебя не обвиняю, я в ноги тебе упасть готов, благодарить за избавление княжества от опасности, хотя, может и временное. Я жизнь свою тебе отдам, только найди способ уничтожить их совсем, или хотя бы задержать здесь подольше. Каждый день — это спасенные жизни, надежда на будущее.

Он говорил, а я задумалась. Отвернулась и, помолчав, ответила:

— Мне не сказали, в чем состоят мои обязанности здесь. Сейчас я думаю, что каждый Хранитель что-то делал неосознанно, как и я, и это было именно то, чего от него ждали. Я рада бы довести до логического конца то, что нечаянно спровоцировала и уничтожить эту гадость. Но я не волшебница и не специалист по уничтожению пресмыкающихся. Не могу вам ничем помочь, кроме того, что буду продолжать петь и удерживать их здесь. Судя по тому, что здесь их нет — мне ничего не угрожает, и петь я могу для них и для вас еще минимум два, а то и три месяца. Может, они за это время издохнут с голодухи, или вы найдете способ уничтожить их какими-то ядами или оружием. Больше обещать не могу ничего, даже если бы очень хотела.

— Я тебя не обвиняю, — повторил мужчина, — и буду благодарен за любую помощь… Сейчас попробую встать и дойти до крыльца. У тебя здесь больше негде сесть толком.

Я в пришибленном состоянии подошла к нему и протянула руку.

— Вставайте, я помогу. Мне петь сегодня или можно сделать перерыв? Настроение не особенно, — оправдывалась я, — а как вас зовут? Как мне к вам обращаться?

— Старх.

— Очень приятно. Это сокращенное от Аристарха?

— Нет, просто Старх. Можно — князь. Я владею этими землями. А ты?

— А я — Даша, Дарья — полное имя. У нас принято сокращать имена, употребляя ласкательно-уменьшительную форму. Называйте Дашей — так короче.

— Не нужно, — отклонил мою помощь Старх, задумчиво глядя на мою руку, — если в состоянии встать — сделаю это сам. Думаю, что смогу… Лучше все-таки спеть, — вернулся он к злободневной теме, — я не настаиваю, конечно, но лучше не рисковать. Что может случиться — не известно. А так мы точно знаем, что они останутся на месте.

— Ладно, — неохотно протянула я, принявшись обдумывать репертуарчик.

Старх повернулся на бок и встал на колени, а потом и на корточки, опираясь руками о землю. Оттолкнулся и встал, пошатываясь. Постоял и, хромая, пошел к крыльцу. Идти было шагов десять, но они дались ему нелегко, судя по тому, как тяжело он осел на ступени.

— Ну вот… Спать тоже можно здесь, под крышей. Дашь чем укрыться и под голову что-нибудь. Я сейчас отсижусь немного и обихожу Ворона. Скоро ночь. А ты пока займись змеями.

— Почему я понимаю тебя, а ты меня? Мои песни звучат для вас на неизвестном языке, так ведь? — нечаянно, как-то задумавшись, перешла я тоже на «ты».

— Не знаю, но всему есть свое объяснение. Просто надо знать. Мы не знаем, что зря гадать?

— Принято. Отдыхай. Я ушла.

Я знала, что буду петь сейчас. Одну из немногих песен, слова которых невозможно забыть в принципе. Уж очень они на слуху. Достойные слова, кстати, и мелодия приятная. Поется легко. Хотя у нас ее поют, в основном, по сильной пьяни.

Присев на привычное бревно на берегу озера, я помолчала, вдохнула глубже воздух и запела. Сначала голос подрагивал от волнения, ведь теперь я знала, что меня слышат, а мнение одного слушателя почему-то было мне не безразлично… «Душу готов отдать был, чтобы увидеть и узнать ту, что пела…»

А вдруг дело было в особенности переноса звука на расстояние? Неестественном переносе, волшебном. А здесь, так сказать — натуральный продукт, и не особо качественный. Но постепенно песня затягивала и меня, я проникалась настроением и пела. Над водой неслось с печальной надеждой:

— Ой, мороз, моро-о-оз, не морозь меня-а-а…

Допев, посидела еще немного, подумала. Теперь князь понимает слова песни, это еще и осмысление произведения, а не только восприятие голоса. Не разочаровала ли я его? Глупый вопрос. Гадюки сидят на привязи и ладно. На этой оптимистичной волне и поплывем.

Над водой потянуло прохладой, под берегом на той стороне озера поплыл туман, медленно расползаясь вширь. В притихшем лесу протяжно прокричала неизвестная мне поздняя птица. Наступала ночь.

Когда я подошла к крыльцу, мой гость встал со ступеньки и сказал совсем не то, чего я ждала:

— Принеси мне сейчас постель. Я к Ворону.

Облегчение — вот, что я почувствовала. Хорошо, что ничего не сказал. Ну, не понравилось и ладно. Он стоял и смотрел на меня. Что-то надо было еще сказать? Молчание затягивалось, и я почувствовала неловкость. А-а… постель же… Кивнув ему, ушла взять одеяло и подушку. На доски крыльца можно будет постелить полушубок.

Я вернулась в дом, постелив ему на крытом крыльце и бросив на перильца сухую рубаху из местных запасов, и больше не выходила наружу, заперев дверь, как обычно. Много вопросов еще нужно было задать Старху. И много рассказать ему, например, о том, что попал он сюда случайно и проход будет закрыт для него, как и для всех других. И как выжил Ворон среди змей? Они жалят только людей? Или, пока они здесь на привязи, это не так уж важно?