Зеленый жемчуг (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев". Страница 70

В конце концов, по хирургии ей еще в начале семестра поставили экзамен автоматом, посоветовав посвятить освободившееся время освоению современных методов лечения, а также фундаментальным дисциплинам. Туся штудировала химию и фармакологию, а генную инженерию и весь раздел эпидемиологии предпочла изучать в научном центре концерна Херберштайн, где могла не только освоить новейшие методики исследования на самом современном оборудовании, но и поработать с материалами отца, а также узнать хоть какие-то обрывки новостей о поисках Арсеньева.

В лаборатории она часто встречалась с Клодом. Несмотря на все возражения, молодого барса оставили на Земле учиться.

 — Война с Альянсом продлится еще не один год, — утешал расстроенного воспитанника Вернер. — На твой век хватит. Погеройствовал немного, пора и за ум браться.

— Учись, малец! — увещевал Клода Петрович. — Не для того мы с Саней тебя из дока вытаскивали, чтобы ты пушечным мясом остался.

Клод ослушаться не посмел и в гранит науки вгрызался с усердием проходческого щита, штудируя теорию и нарабатывая практику с таким же рвением, с каким на Ванкувере уничтожал ненавистных врагов. Тем более, что праздно шататься и квасить с сокурсниками он не имел никакого желания. Парни из университета его, конечно, уважали, но откровенно побаивались. Особенно после того, как он чисто на рефлексах отправил кувыркаться вверх тормашками двоих здоровых молодцев, решивших проверить быстроту его реакции.

 — Я предупреждал их, не лезьте, — досадовал Клод. — Я же могу невзначай и шею сломать.

Девушки смотрели на молодого героя с интересом, просили Тусю познакомить. Та лишь разводила руками: сердце Клода было уже занято.

Для него и Наташи Серебрянниковой, так звали дочь члена Совета, с которой он познакомился на балу, продолжением вечера в замке Херберштайн стала ночь в шале, положившая начало бурному роману. Влюбленный по уши Клод не мог взгляда отвести от своей избранницы и в буквальном смысле носил ее на руках, благо она не отличалась высоким ростом и своей хрупкой изысканной красотой походила на экзотический цветок.

Наташа же его просто боготворила, считая настоящим героем. Когда Клод был занят в университете или лаборатории, она могла часами расспрашивать Тусю, с которой в кампусе делила одну комнату, о его предпочтениях и привычках. Или просила в десятый если не в сотый раз в мельчайших подробностях повторить историю штурма института Энергетики и освобождения пленников Корпорации.

— Мой отец еще до начала противостояния несколько раз вносил в совет законопроекты по ограничению деятельности «Панна Моти», — словно оправдываясь, объясняла она, — но Совет их отверг, толком не рассмотрев, ибо сотрудничество со змееносцами приносило взаимную выгоду, и на то, чем пахнут деньги Корпорации, наши чиновники предпочитали внимания не обращать. Когда же в Совете спохватились, было уже поздно. Оставалось только вводить войска.

Как примерная студентка исторического факультета, Наташа внимательно следила за ходом конфликта на Ванкувере и в отличие от журналистов или Тусиных однокурсниц понимала, что война — это не только подвиги и приключения, но кровь, грязь и боль. Причем о грязи она знала не понаслышке, ибо на занятиях исторической реконструкции ей случалось по нескольку месяцев жить в палатках под проливным дождем в условиях, приближенных к быту раннего средневековья.

— Только почувствовав на своей шкуре все «прелести» традиционного уклада, — объясняла она целесообразность таких добровольных неудобств, — начинаешь понимать и уважать людей, которые в условиях постоянной борьбы за выживание ухитрялись мыслить, творить, создавать выдающиеся произведения искусства. Как говорит мой отец, основная цель реконструкции, как и всей исторической науки — познание себя и своего времени через опыт прошлого. А красоваться в причудливых нарядах или махать мечом может любой дурак.

Наташа, впрочем, сама неплохо фехтовала. А уж когда она мчалась на лошади во весь опор, у Туси замирало от ужаса сердце, а Клод просто млел. Тем более, что вечером, позаботившись о лихом скакуне и смыв едкий лошадиный пот, его возлюбленная преображалась в заботливую хозяюшку, способную из будничного обеда создать изысканное пиршество. Ее мать была родом из Прованса, где веками сохраняли секреты высокой кухни и уважение к национальной культуре. Поэтому помимо межязыка и нескольких мертвых наречий Наташа свободно говорила и по-русски, и по-французски, чем, конечно, несказанно радовала возлюбленного. Клод был настолько покорен и очарован, что спустя всего месяц после начала их отношений настоял на знакомстве с родителями и попросил руки своей избранницы.

Академик Серебрянников, кстати, известный космический археолог и соратник Арсеньева-старшего, конечно, не ожидал, что его дочь задумается о таком серьезном шаге, едва поступив в университет, да еще выберет в мужья ровесника. Однако пообщавшись с Клодом, изучив его послужной список, увидев количество наград, решил, что парень выгодно отличается от молодых оболтусов из окружения дочери и возражать против брака не стал. Мишель и Вернер тоже сочли, что их подопечному семейные заботы пойдут только на пользу.

— Ну вот, а ты оставаться не хотел, — улыбался Вернер. — Если до лета не передумаешь, глядишь, и две свадьбы сразу сыграем. Надеюсь, Алекс к этому времени уже вернется. А то как-то не по уставу лезть поперед командира.

— Да уж, он, пожалуй, передумает! — довольно провел по усам Петрович, словно смахивая с них крошки предстоящего застолья. — Наш малыш если что решил, то сразу в омут с головой, — добавил он, сравнивая женитьбу с безумным броском под винты буксира.

— Не знаю насчет омута, а головы тут по моему разумению нету, — посетовал Слава, искренне недоумевавший, как можно так рано и на корню загубить свою молодость.

 — Вот дает! — в один голос удивились Дин и Пабло, — Хоть бы с друзьями опытом поделился, как с такой скоростью девчонок кадрить.

Клод и в самом деле словно торопился жить, пытаясь между витками противостояния с кровным врагом охватить все стороны мирной нормальной жизни.

 — Может быть, он хоть от мести своей откажется, — выражала надежду Мишель.

Туся с некоторой горечью подумала, что Командор бы не отказался, а Клод в таких вещах ему подражал. Другое дело, что Феликс, а вместе с ним и Галка словно в черную дыру провалились. По каким только каналам не пытались получить о них сведения Цоца-Цола и Вернер, никаких следов обнаружить не удалось.

 — Если они все еще живы, в чем я почти не сомневаюсь, — успокаивал Тусю граф Херберштайн, — то наверняка находятся на одной из планет Рас-Альхага, могу даже предположить какой.

 — Не нравится мне все это! — сердито топорщил усы Петрович. — Затаился, стервец, явно какую-то очередную пакость замышляет, — имея в виду Феликса, добавлял он. — А мы мало того, что Сане не можем помочь, так еще и девочку нашу на этой раздолбайской Земле оставляем. Нас-то самих вот-вот куда-нибудь на внешнюю границу зашлют, чтобы на Земле не маячили и тайные делишки со змееносцами обделывать не мешали!

— Мы с Клодом не дадим Маргариту в обиду, — со всей возможной убедительностью заверил старшину Вернер. — К тому же тут и кроме нас, есть кому о ней позаботиться, я принял меры. Особенно если на горизонте появится Феликс.

 — И все-таки зря мы ее отдали на растерзание этих собак из межсети, — недовольно ворчал Петрович.

 — Командор говорил Пабло, что не стоит выкладывать трансляцию штурма офиса Корпорации в сеть, — вздохнул Клод. — Никто ж не надеялся, что мы выберемся оттуда живыми.

 — И все же я не понимаю, что Феликсу от меня еще нужно? — недоумевала Туся. — Все результаты исследований двенадцатилетней давности обнародованы, он с самого начала имел к любым материалам доступ, и с этих пор ничего не изменилось. Вернер же все в этот раз проверил.

В самом деле, граф Херберштайн, пока наблюдал за выздоровлением своих неожиданных пациентов на Лее, сделал все необходимые замеры, проверив образцы тканей Туси и Командора на генетическом и даже атомарном уровне. Ничего нового тут обнаружить не удалось. Что же касалось Тусиных способностей, то после рывка на платформу и помощи Командору во время перехода сквозь червоточину в ней будто что-то перегорело.