Молот ведьм (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна. Страница 26

— Я тоже так подумал, но беседа с духовником выявила ошибочность такой позиции. У дьявола свои правила. Моего согласия на принятие сатанинских талантов не требуется. Мой духовник, отец Джулио, сказал, что мне откроется мир бесов, я буду знать то, чего никогда не изучал, сны мои будут вещими. А вот дальше… Дальше я могу стать колдуном, буду обязан, как и дядя, передать свой дар в последний час своему наследнику, и попаду в Геенну.

— Нерадостно.

— Весёлого мало, — покладисто согласился Винченцо, — но, так как я божественно свободен в деяниях, я могу избавиться от дара, передав его другому, или… бороться с дьяволом. А так как я всего лишь человек, то — взвесьте мои шансы и подсчитайте степень моего риска, Карло. При этом, заметьте, вопреки этим высочайшим рискам, желающие получить этот чёртов дар, судя по всему, найдутся мгновенно. Я могу передать его любому подлецу, вроде содомита Рокальмуто или подонка Нардолини. Возьмут. И судя по тайным желаниям Нардолини, одним убийством там дело не ограничится.

Банкир молчал. Джустиниани же методично продолжал.

— Видимо, я могу так же бесчестно, как дядюшка, передать дар сатаны первому встречному. Можно представить, чем это закончится для бедняги. В итоге, либо я отдаю его, либо служу бесам, как колдун, либо становлюсь бесноватым. Взвесьте мои шансы, Карло, просчитайте мои риски.

— Как банкир, я бы это выбросил, не задумываясь ни минуты, даже в убыток себе. Но что толку в подсчётах? Для вас первые два варианта невозможны.

— Невозможны? — спросил Джустиниани, заметив, что Тентуччи особо выделил последние слова.

Банкир кивнул.

— Есть принцип честности сделки. Обжулить, снять прибыль и удрать, — это прибыльно только при кратковременных соглашениях, как правило, мошеннических. Я же привык быть честным, потому что имею дело с долгосрочной перспективой. Здесь кристальная честность себя окупает, вам начинают доверять большие суммы. Оперируя ими осторожно, можно нажить в сто раз больше, чем плутовством. Но я заметил, что иногда принцип выгоды честности модифицируется в принцип честности как таковой. Потом — в благородство духа. Это у меня, чей дед купил дворянство. У человека же, подобного вам… Я иногда наблюдал за вами. Вы оставались абсолютно одинаковым в нищете, и в роскоши. Это редкость. При этом я видел, что вы страдаете от чужого горя, даже жалеете Гвидо. Следовательно, отдать зло кому-то вы не сможете, понимая, что оно будет использовано во зло. Но служить сатане… — Он покачал головой, — нет, вы только перед Богом склонитесь, ниже — никому. Аристократическая гордыня. Вот и остаётся…

— А борьба с сатаной — по-вашему, аристократична? — перебил Джустиниани.

— Конечно, в самом восстании против Бога — черты плебейства. Черти — это ведь пролетарии духовного мира. Аристократия не бунтует.

Джустиниани вздохнул и сквозь зубы пробормотал:

— Спасибо, Карло, — на его лице вновь, как в беседе с монахом, проступил упрёк Цезаря Бруту, но банкир оказался не сентиментальным.

— Вас ждут нелёгкие времена, Винченцо. При этом я хоть не отличаюсь сугубой храбростью и сражениям с нечистой силой не обучен, но… — Карло поднял глаза на Джустиниани, — в некотором роде… можете на меня рассчитывать.

Джустиниани смерил Карло Тентуччи долгим изумлённым взглядом и ничего не сказал. Делить с ним дары сатаны были готовы многие, чему тут удивляться, но найти союзника в борьбе с дьяволом — этого Винченцо не ожидал.

Глава 2. Заложник чести

Однако ничего не происходило. Не было ни пророческих сновидений, ни новых откровений, ни бесовских искушений. За три дня, прошедших от его разговора с Карло Тентуччи, не случилось вообще ничего. Или почти ничего. Разве что Джустиниани съездил в Кампо-Марцио и нашёл там дом Батистини — подлинную руину около сгоревшей часовни, побродил по развалюхе, зашёл и в заброшенную часовню. Вход зарос крапивой и чертополохом, под сводами с писком носились ласточки. Ну, и о чём это говорило?

Всё остальное время Винченцо почти не выходил из библиотеки, листая фолианты, найденные в сундуке Гвидо. Почерпнул, что и говорить, много нового, пытаясь, прежде всего, разобраться с теми странными куклами, что обнаружились в ларце и о которых с дрожью в голосе спрашивал старик Канозио.

Куклы назывались вольтами. Джустиниани узнал, что для изготовления вольта необходим чистый воск, а также волосы, ногти, слюна или сперма изурочиваемого. Сгодится и записка, им написанная, и нитка из одежды. Чистый воск используется в день и час планеты, соответствующей виду воздействия. Вольты порчи надо было делать на убывающую луну, привороты — на растущую. Вольт крестят либо святой водой, либо чёрной, смытой с покойника или с кладбищенского надгробия, и нарекают мирским именем. Суть же этих безделушек была в том, что заимев вольт человека, колдун мог держать в своих руках его жизнь, ибо любое увечье, нанесённое игрушке, отражалось на человеке.

Боже, какая ересь! Джустиниани бесился. Вера в то, что духами можно повелевать с помощью подобных ритуалов и заклинаний — в его понимании была равносильна вере в то, что ветер можно удержать руками. Винченцо тяжело вздохнул, откинулся в кресле и брезгливо поморщился, представив как Гвидо ночами на убывающую луну творил все эти богомерзкие обряды, удивившись, что его, католика, ничего не отвращало в этом гадком ритуале.

Но из чего он сделал эту мерзость — этого Джустиниани так и не понял. Фигурки в ларце покойника были не из воска, скорее — субстанция напоминала, как он подумал, застывший агар-агар. При этом Винченцо узнал, что колдун должен добиваться сходства вольта с человеком — и именно поэтому теперь, приказав ларцу открыться, он внимательно вглядывался в лица и мрачнел с каждой минутой. Он ничуть не удивился, узнав в толстой кукле с крючковатым носом герцогиню Поланти, в другой, в рыжей тощей с лисьей физиономией — донну Леркари, в третьей — графиню Ипполиту Массерано. Зато потом не поверил глазам: одна из кукол чрезвычайно походила на Глорию Монтекорато, его бывшую наречённую. Господи Иисусе…

Но Винченцо не верил прочитанному: в его понимании это всё же была нелепость.

Впрочем, некоторые места оккультных трактатов здорово повеселили Джустиниани. Он узнал, что лучшим посредником между человеческим миром и потусторонним выступают чёрные коты. Их колдовские способности настолько велики, что они могут прогнать из дома привидение. По этой причине во время спиритического сеанса кота нужно удалять из комнаты. Он может вспугнуть духов.

Джустиниани подивился, что бесовское животное имеет бесогонную силу, а, прочтя дальше, узнал, что многие колдуны держат котов как громоотвод от сглаза и порчи, и животное становится носителем части силы колдуна, усваивает его нрав и привычки, становясь «мистическим зеркалом», «фамильяром». При преемстве от колдуна к колдуну характер животного меняется. Такой чёрный кот оберегает дом от грозы, молнии и воров и выполняет непроизнесённые желания хозяина. Бартоломей же Английский в восемнадцатой книге труда «О свойствах вещей» тоже писал о котах: «…зверь в юности похотливый, быстрый, весёлый и ловкий, резвясь, прыгает на всё, что перед ним».

— Так ты, значит, похотливый? — спросил Джустиниани кота, лежащего на томе Якоба Варагинского.

— Мр-р-р… — ответил тот, но Джустиниани не понял, подтверждение это или опровержение слов Бартоломея.

Винченцо вытащил из-под кота «Золотую легенду», и в ней прочёл, что в момент изгнания Домиником в тысяча двести шестом году в Лангедоке дьявола из группы еретичек, невесть откуда выскочил ужасный кот с огромными горящими глазами и длинным кровавым языком. Пометавшись среди женщин взад-вперёд, он исчез, оставив после себя жуткую вонь. Винченцо прочёл это сообщение Спазакамино, но на кота летопись Якоба впечатления снова не произвела: его фамильяр развалился в кресле и уснул.