Купчиха. Трилогия (СИ) - Стриковская Анна Артуровна. Страница 222

Мельхиор понял, что катастрофически опаздывает. Вилька с сыном будут в замке раньше, чем он доберётся до города.

— Что ты собираешься делать? — спросил он, потому что от накатившего ужаса не придумал вопроса поумнее.

Тон ответа был так ему знаком, что он как бы воочию увидел Виолу, привычно пожимающую плечами.

— Ну, для начала попробую уговорить их накормить меня и Эди. Или хотя бы напоить, если уж еды они для нас пожалеют. А потом… Если ты имеешь в виду герцога, то… Торговаться! Я купчиха, это я умею лучше всего.

Мельхиор облегчённо расхохотался. Его девочка не сдалась, приняв уготованную им с Эдмоном судьбу, она решила биться до конца, но выбрала для этого знакомое поле. Переговоры. Она этого герцога заведёт и выведет два раза! Разве Мельхиор не был свидетелем, как она уговорила балинарского торговца взять у неё приготовленные им зелья и амулеты по цене в два раза выше той, по которой он их поставлял раньше? Как эдельские болящие ей в рот смотрели и слушались даже не слова — движения бровей? А как она здорово справилась тогда, когда на неё насели дознаватели из Коллегии? Она умудрилась так им отвечать, что они не задали ни одного лишнего, неудобного вопроса. Так что тут на неё можно положиться: своё дело Виола знает получше многих прочих. Только ему всё равно за неё боязно. За неё и за мальчика, которого Мельхиор уже считал своим сыном.

А ещё… У него нет никакой связи ни с Теодором, ни с Ульрихом, но глупо думать, что они уже выбыли из игры. Когда и тому, и другому станет ясно, что Виола не преодолела перевал, они вернутся. Если против возвращения Теодора у Мельхиора возражений не было, то Ульрих представлялся ему той ещё занозой в заднице. Припрётся и испортит им с Вилечкой всю игру.

Ну что ж, раз уж он всё равно опоздал, надо как-то предотвратить такое развитие событий. Поэтому, не доезжая до стен города, он спешился, завёл лошадь в кусты, сел и достал бланки магической почты. Первым долгом написал Тео. Сообщил, что Вилька попалась и её увезли в замок, а он следует за ней по пятам и предпримет всё возможное, чтобы вызволить их с Эди. А ему, Теодору, поручает держать взбалмошного графа подальше ото всего этого. Не потому что ему, Мельхиору, так жалко Ульриха, хрен бы с ним, а потому, что придуманный им план полетит к демонам, если графёнок попадётся на глаза фар Ниблонгу.

Следующее письмо полетело к Ули. В нём Мельхиор стращал его самыми тяжёлыми последствиями, если графёныш ненароком вздумает вернуться в Эгон. Понимая, что пугать смертью задиристого юношу бессмысленно, он постарался живописать те ужасы, которым подвергнутся Виола и мальчик. В конце он убеждал его отправиться как можно скорее в Элидиану и уже там поискать помощи. Например, обратиться в Коллегию через Ансельма. Сам он прекрасно понимал всю бессмысленность таких действий, но очень надеялся, что Ульрих по молодости пока ещё верит в справедливость и защиту закона.

Отправив оба послания, маг снова сел в седло и его лошадка мирно потрусила в сторону городских ворот. Он не мог дать гарантии, что письма подействуют ровно так, как ему желалось, но зато совесть была спокойна: он сделал всё, что мог в этой ситуации.

Виола оказалась права: старую городскую стражу герцог сменил на своих людей. С одной стороны это было плохо, с другой — хорошо. Плохо то, что солдаты относились с вполне понятным недоверием к каждому, кто приближался, будь то с внутренней или внешней стороны. Хорошим можно было счесть то, что никто из них никогда раньше не видел Мельхиора. Поэтому он подъехал с безразличным видом и на вопрос, кто таков, спокойно ответил:

— Магистр Мельхиор Нарденн, свободный маг, гражданин Валариэтана.

Видимо, такие пташки залетали в Гремон нечасто, потому что солдаты уставились на него, как малые дети на пряник. Затем тот из них, мундир которого украшали две лишние нашивки, спросил:

— По какой надобности явились, магистр Нарденн?

Запомнил, молодец. Маг изобразил на лице скучливую гримасу.

— Каждый год в это время я приезжаю сюда, чтобы купить камни для моих амулетов, и в первый раз меня о чём-то спрашивают. На перевале тоже такие интересующиеся сидят. Откуда вы, ребята, тут взялись? Я же вижу, что не местные?

Глупо. Можно подумать, свободный маг ехал сюда и по дороге ни с кем не разговаривал, был глух и слеп. Стоило капралу пораскинуть умишком, он бы понял, что объяснения мага шиты белыми нитками. Но его сюда поставили не думать, а охранять и докладывать. Поэтому он покивал для солидности, после чего вызвал писца, который прибежал с поклонами и записал Мельхиора в какую-то книгу, которую притащил подмышкой. Затем уже по собственной инициативе капрал стребовал с мага серебрушку и этим все формальности завершились. Путь был свободен.

Идти снова в тот трактир, откуда он так лихо сбежал, не хотелось. Маг вспомнил, что было какое-то заведение на улице, идущей вдоль городской стены изнутри, и двинулся по ней, благо она как раз брала начало у самых ворот. Через три квартала он наткнулся на вывеску "Как у бабушки". Это оказался не трактир, а пансион, который держала симпатичная полная дама средних лет. Только вот постояльцев в нём не имелось уже который год, так что появлению мага милая женщина обрадовалась как подарку. Тут же проводила в комнату, которая отличалась чистотой и тем вариантом домашнего уюта, к которому обычно тяготели зажиточные пожилые горожанки. Салфеточки, чехольчики, кружевца, рюшечки, оборочки и огромное количество пылесборников, дабы было с чего стряхивать пыль метёлочкой. Под высоким бархатным балдахином приезжего ждала кровать, заваленная таким количеством вышитых подушечек, что можно было без зазрения совести начинать ими торговать.

В первую минуту маг опешил, а затем возрадовался. Такие дамочки обычно жуткие сплетницы, а потому очень хорошо информированы. Поэтому он согласился на все условия милой хозяйки, а затем аккуратно выпроводил её, пообещав спуститься к обеду, который будет готов через полчаса.

Ему надо было срочно связаться с Виолой и он не хотел, чтобы посторонняя женщина видела, как он замирает с остановившимся взглядом, прислушиваясь к голосу своей жены.

Виолу, как выяснилось, заперли не в темницу, чего она боялась, а в обычную скромную комнату, которая когда-то принадлежала компаньонке графини. В отличие от пансиона, здесь было пыльно. Но чистюля Вилька не обращала на это никакого внимания, потому что радовалась другому: Эдмона поместили вместе с матерью. Мало того, как только она попросила пить и есть, стороживший их комнату пожилой солдат дал ей воды и спросил, что принести мальчику. Сейчас время обеда, может, и она съела бы что-нибудь?

Вспомнив, что в молоко нельзя добавить никакого яду, чтобы оно не свернулось, Вилька попросила молока и хлеба. Самая безопасная еда.

Эди, отдавший силы на перевале, спал. Сейчас он уже не выглядел умирающим: дышал тихо и равномерно, бледные щёчки чуть порозовели. Когда Виола поднесла к его губам кружку с водой, он завозился, а затем, не открывая глаз, приник к ней и стал жадно пить, пока не выпил всё до дна. После этого откинулся на подушку, которую Вилька успела встряхнуть, и снова заснул.

Ей очень хотелось посоветоваться с Мельхиором. Рассказать, как и куда их поместили, про то, что сумку ей вернули, а там столько всего…, что Эдмон выпил огромную кружку воды, не просыпаясь, а ещё сказать, как она по нему скучает, как ждёт. Странное, ни на что не похожее общение помогло ей не только понять своего избранника, но и прочувствовать. Она ощутила глубину и силу его любви и что-то, глубоко спавшее внутри неё, проснулось и живо откликнулось на эти чувства. А тут подоспело сознание, которое развернуло перед ней картину полного взаимопонимания, то есть того, что Виола искала и не находила во всех тех, кто крутился вокруг неё до сих пор.

Пожалуй, только сейчас она осознала, что носатый маг, похожий на ворону — самый близкий ей человек, ближе даже чем Тео и Регина. Ей нет нужды что-то от него скрывать, манипулировать, чтобы добиться своего, с ним она может быть самой собой: он принимает её такую, какая она есть. И он её тоже полностью устраивает, со всем его занудством, педантизмом, въедливостью и длинным носом. Может, это и есть любовь? Не та, о которой пишут в дамских романах, а настоящая, человеческая?