Порочный миллиардер (ЛП) - Эшенден Джеки. Страница 17

Гава Шестая

Грейс сидела, скрестив ноги, на полу посреди одной из пустых комнат наверху, уставившись на холст, прислоненный к стене перед ней. Комната, вероятно, предназначалась под спальню, но поскольку в ней не было мебели, она превратилась в импровизированную студию.

Она была большой, белой и очень голой, но от полного аскетизма ее спасала верхняя часть огромного витражного окна, которое располагалось в центре гостиной этажом ниже.

Свет проникал сквозь витражи, бросая цветные блики на чистый лист холста. Сверху также были световые люки, пропускавшие больше света, хоть он был не таким теплым, как в красных и золотых витражах. Это был обычный зимний серый, жесткий, тусклый свет, который обычно означал, что в ближайшее время собирается пойти снег.

Она нахмурилась, глядя на холст и вертя в руках кисть. Кисть, которой она еще не пользовалась, главным образом потому, что понятия не имела, что будет рисовать. Как и последние пару месяцев.

Она волновалась. Картина перед ней должна была связать коллекцию воедино, поэтому она хотела, чтобы она была особенной. Она хотела, чтобы эта картина была сильной и мощной. И воплощала собой надежду.

На самом деле, теперь, когда она подумала об этом, это могло стать проблемой. Она просто не чувствовала никакой надежды. Или вдохновения. Или даже творческого настроя.

Она чувствовала тревогу, злость и страх.

Это было безумием, особенно в этом месте, которое было полно света и красок, глубокой тишины и покоя. Но чувство, которое она испытала, когда впервые переступила порог, потребность взять кисть и создать что-то красивое, исчезло и не хотело возвращаться.

Никаких сюрпризов.

Ну, нет, не совсем. Было немного трудно иметь творческий настрой, когда кучка страшных мужиков охотилась за тобой, фактически держа тебя в плену. Конечно, ее камера была прекрасна, но все же это была камера. Она все еще не могла выйти на улицу, посмотреть, сможет ли найти вдохновение в городе, который пульсировал жизнью за стенами квартиры.

Лукас также запретил ей общаться с друзьями и родственниками, поэтому она была полностью изолирована. Семейная часть ее не волновала, не сейчас, когда бабушка с дедушкой умерли, и она не разговаривала с матерью с тех пор, как рассказала Грейс о смерти отца два года назад. Даже когда Гриффин умер.

О, она понимала, почему должна оставаться без связи с внешним миром, но это приводило ее в бешенство, потому что она была бы не прочь связаться со своими друзьями. Лукас разрешал ей переписываться по электронной почте, но только в том случае, если письма сначала отправлялись ему, чтобы он мог переслать их каким-то сложным способом, скрывающим ее IP-адрес. Или что-то такое.

Обычно, занимаясь живописью, она не возражала бы быть отрезанной ото всех, поскольку, как и ее отец, терпеть не могла, когда ее отвлекали от работы и вдохновения.

Но сейчас не было никакого вдохновения, и, сидя здесь, в гулкой пустой квартире, где никто, кроме Лукаса, не знал, где она, она остро ощущала свое одиночество.

В течение последних двух дней, пытаясь встряхнуться, она исследовала свою маленькую тюрьму, заглядывая во все комнаты, включая террасу на крыше, где, казалось, было много растений, кучки диванов и джакузи. Там было потрясающе. На самом деле, все это место было потрясающим. Лукас сказал ей, что когда-то это была старая церковь, переделанная в пару квартир, и что он владеет всем зданием, используя переднюю квартиру как потайной ход, а заднюю он держал пустой, потому что, очевидно, не любил соседей.

Это было довольно большое помещение, особенно по сравнению с ее убогой квартиркой, и она должна была признать, что наслаждалась роскошью мягкой кровати в комнате, которую она выбрала как свою спальню, плюс душ в ванной комнате. Кухня тоже - чистая белая плитка и нержавеющая сталь - была впечатляющей, не то, чтобы она была лучшей поварихой или что-то в этом роде, но это определенно делало варку яйца приятным опытом.

И все же через пару дней она начала сходить с ума.

Сам Лукас почти не появлялся. Он приходил и уходил, казалось, без всякой системы и не говоря ей, чем занимается. В первую ночь она решила, что не хочет с ним разговаривать, чувствуя себя усталой и не в духе, поэтому выбрала себе спальню и заснула довольно быстро.

На следующий день, когда она проснулась, его уже не было, но еда чудесным образом появилась в холодильнике, так что она приготовила себе кофе и завтрак и отправилась на разведку. Она обнаружила, что он оставил инструкции о том, как включать телевизором в телевизионной комнате, которая вела в длинную галерею гостиной, а также, как управлять стерео и другими электронными устройствами. Про замок входной двери была целая страница, что было совершенно бессмысленным, учитывая, что она все равно не может выйти.

Правда, она не смотрела и телевизор. Она провела весь день, расставляя картины в своей новой студии. Лукас вернулся вскоре после этого, кратко проинформировав ее, что действительно подал заявление об уходе ее боссу в баре, где она работала. Кроме того, он заплатил за квартиру еще на месяц вперед и оплатил все ее счета.

Она моргнула, слишком потрясенная, чтобы что-то сказать, и к тому времени, когда она достаточно пришла в себя, чтобы заговорить, он снова ушел.

Она не знала, что делать с тем фактом, что он оплатил ее счета. Или тем, как он рассказал ей о том, что сделал. Не дав ей возможности ни спорить, ни протестовать, что ее очень возмутило.

Она знала, что он делает это не из милосердия. Или по доброте душевной. Он делал это, потому что счета должны были быть оплачены, а она не могла оплатить их сама из-за опасности, в которой находилась. Он был здесь, чтобы защитить ее от этой опасности, и это явно включало в себя обеспечение того, чтобы она не потеряла свою квартиру.

Если бы он был другим мужчиной, ей бы это понравилось. Но он был холодным, как камень, Лукасом Тейтом, и от всего этого ей не было хорошо, только странно.

Грейс уставилась на холст перед собой, но ее мозг отказывался сосредоточиться на нем. По какой-то причине ее мысли постоянно возвращались к прошедшим дням и коротким встречам с Лукасом. Особенно тому дню, где она видела его в спортзале с боксерской грушей.

Да, именно этот образ она никак не могла выбросить из головы.

Его, скользкого от пота и сильного. Наносящего удар за ударом по холщовому мешку, заставляя его раскачиваться на цепи. Плавность его движений, чистая физическая сила в каждом ударе. Полная горячего насилия и мужской силы.

Беспокойство переполняло ее, заставляя встать на ноги и начать ходить взад и вперед перед холстом. Как досадно, что, когда ей требовалось вдохновение для самой важной работы, в голову приходил только он.

Она повернулась и пошла туда, где сложила все свои принадлежности для рисования, наклонившись, чтобы взять блокнот и пару карандашей. Может быть, если она нарисует его, он уйдет из ее головы, потому что, видит Бог, он ей там не нужен.

Вернувшись на середину комнаты, она снова села, открыла блокнот на чистой странице и принялась яростно рисовать. Это продолжалось всего пять минут, прежде чем она, расстроенная, вырвала страницу, скомкала ее и бросила через плечо. Потом она начала снова.

Четверть часа спустя, когда за спиной у нее лежала небольшая кучка скомканных листов, а в голове, как всегда, маячил образ Лукаса Тейта, Грейс наконец выругалась и отбросила блокнот в сторону.

Поднявшись на ноги, она подошла к витражу и заглянула в него. Не то чтобы она могла что-то разглядеть. Пробормотав проклятие, она повернулась и пошла туда, где стоял ее чистый холст.

Рядом стояла картина, на которой она изобразила Гриффина, его кривая улыбка и знакомые темные глаза отражались в зеркале, словно он шутит. Когда она рисовала его, то не знала, что с этим делать. Она просто следовала своему инстинкту. И этот момент оказался очень удачным. Эта улыбка. Веселье, которое ей удалось уловить в его глазах.