Чудовище Карнохельма (СИ) - Суржевская Марина. Страница 41

И были ветра-стихии, ветра-разрушители. Их Рагнвальд лишь чувствовал своим новым нутром, ощущал в вышине. Эти ветра рвали небо в лоскуты, бушевали и ярились. Их приход на землю означает гибель. Именно эти ветра сносили со скал человеческие жилища, неслись ледяным вихрем и лютым холодом. Они рождались в небе, и Рагнвальда неистово, невыносимо тянуло к ним. Именно эти ветра стелились под крыльями снежного хёгга, кормили его своей стужей, когда тот поднимался к звездам. И не было свободы прекраснее…

С трудом он выбросил из головы это желание. Стряхнул ветер, пушистой шкуркой обернувшийся вокруг руки. Ногой отбросил тот, что стелился у сапог. Зарычал по-звериному. Нельзя поддаваться. Нельзя… хотеть!

В голове все крутилось и крутилось, словно колесо на скрипучей телеге: раненый брат, совет старейшин, дикая стая, ледяной хёгг, Билтвейд… Чужачка… Все эти мысли пробуждали стужу внутри, и лишь чужачка — тепло. И Рагнвальд думал о ее волосах, о широко распахнутых глазах, о мягких изгибах, что так приятно оглаживать ладонями.

«Дева не для разговоров, Альд, дева для удовольствия, — частенько говорил во хмелю Бенгт. — Поэтому выбирай молчаливую и пышногрудую. Чтобы занимала тело, но не голову!»

Рагнвальд не слушал. И не собирался обсуждать своих дев даже с братом. Вырос, а привычка молчать осталась.

Впрочем, говорить было особенно не о чем. Дев в его жизни почти не было. Он не желал привязываться.

Рагнвальд знал, что в Карнохельме его считают заговоренным. Кто-то пустил слух, что крылатая Аста зачаровала сына от поражений в битве, от увечий и даже смерти. Иначе чем объяснить, что в каждой битве Рагнвальд впереди всех, а гибель обходит его стороной, словно боится?

Сам ильх знал, что слова эти — глупость, и его черед настанет в свое время. Но в одном карнохельмцы были правы, в одном Рагнвальд от них отличался. Он не испытывал страха. Совсем. С того самого дня, когда погибли родители. Словно его души коснулось дыхание самого Ульхёгга, и она замерзла. Рагнвальд шел в любой бой, не сомневаясь и не страшась. Ни смерти, ни боли, ни человека, ни зверя.

Да и что может быть для воина лучше, чем смерть в бою?

Понимание, что надо сделать, появилось еще там, в месте силы. А после лишь окрепло, пустило корни. Сколько раз карнохельмцы пытались заманить дикую стаю в ловушку, все без толку. Хёгги яростны, но и умны. А ледяные еще и осторожны. Ильхи гибли, а дикая стая продолжала убивать. Даже совет ста хёггов в Варисфольде одобрил желание Карнохельма уничтожить эту стаю. Конечно, если смогут. Честная битва — сказал совет.

Пока карнохельмцы проигрывали.

Но если стаю позовет свой… Если позовет он, все получится.

И сердце Рагнвальда начинало выстукивать новый ритм: получится, получится… сбудется-сбудется. Освободится. Его земля освободится.

Только надо, чтобы чужачка помогла. Он не станет врать, но и правды не скажет. Что ей до Карнохельма, этой деве из мертвых земель?

Что ему до чувств этой девы?

Вот только стоило увидеть девчонку возле башни, заслоняющейся от птицы, и ярость почти сломала ребра. От вида крови на ее руках кружится голова. Хочется рвать, терзать, выпустить холод…

С трудом сдержался.

Тонкие ладони теперь скрыты повязками, и на ткани уже проступили кровавые разводы. Если бы он не успел? Все знают, на что способна эта птица! Ястреб подчиняется воле крылатой девы, он мог и убить! Ярость внутри похожа на стужу — такая же колючая, лютая и беспощадная. Еще миг — и она выплеснется наружу. И спустится на землю ветер-разрушитель. Нельзя этого допустить.

Рагнвальд тяжело втянул воздух, пытаясь сдержать злость.

Чужачка качнула головой, и холодный ветер растрепал рыжие кудри. А потом послушно подхватил запах и вкус девы, преданно мазнул по губам ильха. И у него, Рагнвальда, пересохло в горле, и тело налилось сладкой тяжестью предвкушения. Вот-вот снова полыхнет над головой небо!

Пекло, ей ведь больно! О чем он думает?!

Отвел взгляд, а потом не удержался и глянул снова. И удивился, что действительно рад ее видеть. Лучше бы она и дальше ходила в саже и лохмотьях! И почему Рагнвальду хочется накрыть деву покрывалом, чтобы на нее никто не смотрел? А ведь смотрят… точно смотрят! Не зря Трин разъярилась.

Где-то далеко, в незримом мире, снова зарычал хёгг. И Рагнвальду захотелось зарычать тоже.

— Ты хотел что-то сказать?

Ильх мотнул головой, испытывая потребность как следует стукнуть кулаком по камню, чтобы прийти в себя. Душу рвало на части от ярости и желания, и он не понимал, как унять эти чувства. Почему при встрече с Трин он не испытал ничего подобного? Совсем ничего…

Чужачка смотрела удивленно, и от ее глаз становилось жарко. И внутри звенела стужа, приказывала. Спеленать снежным коконом, увести, забрать себе… в сердце вьюги, в белую бесконечность, в ледяной простор… Туда, где снег, туда, где счастье и песня ветров…

Нет!

Ильх завел руку за спину, сжал в ладони тлеющий уголь. Боль разогнала дурман в голове, вернула воздух.

— Идем.

Оказывается, с тыльной стороны башни была еще одна дверь — массивная, тяжелая и запертая. Рагнвальд отпер замок и махнул рукой, приглашая внутрь. Я несмело шагнула во мрак. Ильх уверено прошел вглубь, чем-то зашелестел. И легкие искры ожили на плоской каменной чаше.

Окон в длинном помещении не было, только сундуки, полки, какие-то свертки, корзины… А еще оружие. Топоры, мечи, ножи, изогнутые клинки… Всех видов и размеров! Они поблёскивали на стенах или лежали в чехлах, любовно завернутые, как младенцы!

— Ух ты, — я тронула пальцем изящную рукоять. Дерево оплетал водяной змей, оскаленная пасть, казалось, вот-вот цапнет за палец!

— Кимлет делал, — усмехнулся Рагнвальд. — Такой нож любит воду, он будет верно служить рыбакам или странникам по морю. А вот на суше затупится, сколько ни точи.

Я снова погладила оружие, изумляясь. Для детей фьордов все было живым — и камни, и железо, и дерево. Все имело свою душу и характер. Ильх улыбался, переходя от одного клинка к другому. Словно встретился со старыми друзьями.

— Раньше я слышал голос каждого клинка.

Он сказал это спокойно, с горечью, но без боли.

— Ты сожалеешь? — вырвалось у меня.

— Я нашел способ с этим примириться, — помолчав, ответил ильх.

Взял из корзины плотный мешочек и сунул мне.

— Здесь монеты, купи себе, что хочешь. И можешь выбрать любой подарок, там есть украшения для дев, — он небрежно махнул рукой на корзины, и я фыркнула.

— Это что же, плата за прикосновения? Бенгт обещал сундук с золотом, если ты очнешься.

Рагнвальд хмыкнул.

— Брат слишком дорого оценил мою шкуру. Будет тебе сундук, чужачка. Вот вернется Бенгт и притащит.

— Пусть корону захватит, я видела ее в куче золы, — рассмеялась я и удивилась, увидев ответную улыбку Рагнвальда. Нет, сегодня точно грядет какое-нибудь лунное затмение, самый колючий варвар фьордов — улыбается!

Дойдя до стены, я обнаружила за плотной тканью еще одну комнату.

— А здесь что?

Соседняя комната была похожа на кладовую, в которую свалили старую рухлядь и забыли. Какие-то рамы, накрытые пыльными полотнами, осколки стекла, корзины с грязными безделушками. Я взяла одну, протерла рукавом и изумленно моргнула. На ладони сверкал хрустальными гранями хёгг. Ледяной дракон с синими глазами, так похожий на Ледышку! Фигурка была меньше ладони, но я могла рассмотреть и чешуйки на изогнутой шее, и когти на крыльях. Потрясающая, невероятная работа!

Я оторвалась от любования и подняла голову. Рагнвальд стоял в шаге, а я и не услышала, как он приблизился. Только выглядел ильх странно. Его грудь тяжело поднималась, он хватал воздух, словно задыхался. Я положила фигурку на полку и обеспокоенно подошла ближе. Он словно забыл, что я рядом, и вздрогнул, когда я положила забинтованную ладонь на его запястье. Посмотрел на мою руку, моргнул. И взгляд стал осознанным.