Лемурия (СИ) - Уваров Александр. Страница 11
Она задёрнула занавеску и подошла к мужу.
Ираклий Клементович виновато опустил голову.
Зинаида Павловна полминуты мерила его презрительным взглядом.
— Помощи от тебя никакой!
Супруг, пригнувшись, с озабоченным видом стал быстро перемещаться по душевой комнате, собирая на ходу разбросанные предметы.
От волнения руки у него подрагивали и часть собранного он периодически ронял.
— Ничего не можешь! — добивала супруга Зинаида Павловна. — Ничего для семьи не сделал! Даже квартиру в Самаре не мог вовремя выкупить! Теперь московскую сдаём в аренду, а она мне, между прочим, в наследство от безвременно покинувшей нас матушки досталась! То есть родное гнездо чужим людям сдаём за кусок хлеба, а сами заехали чёрт знает куда!
Зинаида Павловна всхлипнула.
Супруг снова раскидал по полу собранные было ароматические шарики и ошмётки красного бегомота, застонал и схватился за уши.
Рыданий он не выносил. Рыдания его убивали.
— В тартарары! — надрывно затянула Зинаида Павловна. — В Тмутаракань! В глушь тропическую, куда только чартеры и летают! Куда подался? Вслед за богатыми? На курорт? У них здесь другие условия жизни, Ираклий! Совсем другие! Им не надо копейки от аренды считать и травками торговать для укрепления бюджета. И детишек своих они могут в столицу штата отправить, в частный пансион. А то и вообще в Лондон какой-нибудь… А мы? Мы же застряли в глуши, а здесь даже школы…
Зинаила Павловна схватилась за голову.
— Здесь даже школы приличной нет! Ты о детях подумал? Хотя бы о старшем?
Лёгкий на помине Филипп высунул голову из-за занавески.
— Мам, а детский шампунь кончился!
— Взрослым мойтесь! — распорядилась Зинаида Павловна. — В зелёной бутылочке!
Филипп исчез за занавеской.
Зинаила Павловна подошла вплотную к мужу и свистящим шёпотом произнесла:
— С такими бездарями!… Правильно ваш филиал закрыли!
— Не смей! — закричал муж и затопал, разбрызгивая натёкшую на плитку воду. — Не имеешь права! Ты…
Он выразительно постучал себя в грудь кулаком.
— Ты по другому, совсем по другому вела себя, совсем другие слова говорила в иные времена, когда я был руководителем! Ру-ко-во-ди-те-лем! Ру… Понимаешь? Как звучит-то! Звучит!.. Я был совсем другим человеком! Я был уважаемым человеком! И не моя вина, что начался этот кризис и банк сократил расходы! А ведь в своё время сам председатель правления…
— Болтун! — осадила его супруга. — Нашёл, о чём вспоминать! И когда! Всё прошло, Ираклий. И, боюсь, безвозвратно. Тебя использовали, милый, и выкинули. Вот сюда!
Она показала на маленькое, затянутое сеткой оконце.
— Сюда! Где несть, как говорится, ни печали, ни воздыхания, а только вечная память…
Ираклий Петрович замахал руками.
— Замолчи! Прошу тебя! Всё исправится, обязательно исправится! Очень скоро…
И выбежал из душевой, пнув ненароком по дороге некстати попавшийся под ноги тазик.
— Который месяц уж исправляется! — крикнула ему вслед Зинаида Павловна. — Конца и края не видно…
И тут сквозь шум воды услышала она мелодичный звон бронзового колокольчика, что висел у входа в их семейную лавку, что занимала половину (самую подходящую для торгового дела, на оживлённую улицу выходящую половину) их дома.
— Ираклий, приди в себя! — потребовала Зинаида Павловна. — Зайди в лавку! Срочно туда зайди и спроси человека, что ему нужно. Я не могу бросить детей! И набрось рубашку, не смей принимать покупателя в майке.
Собственно говоря, это был не покупатель.
Это был дилер. Мирон Савельевич Бурцин.
В промежутках между мелким попрошайничеством и работой грузчика в аэропорту Мирон ещё и приторговывал местными снадобьями и лечебными травками, распространяя их среди падких на экзотику туристов, заскочивших по случаю в Нараку и готовых на ходу купить целебные корешки и листья, которые Мирон с сочинёнными им лично молитвами и заклинаниями продавал им за скромную, но при том в долларах рассчитанную плату.
С Зинаидой Павловной Годецкой и супругом её, Ираклием Клементовичем, рассчитывался Мирон по факту продажи.
Репутация Мирона среди мелких торговцев и местных попрошаек была тверда и безупречна. Даже торговцы дурманящей смолкой давали ему иногда товар на реализацию без предоплаты. Правда на сумму не более, чем в пятьсот долларов.
Видимо, полагали, что пятьсот долларов Мирон отработает по любому.
То есть, по всякому.
Мирон, впрочем, и без того работал по всякому. Брался за всё и с одинаковой охотой.
Сейчас он пришёл к Годецким за новой партией товара.
— Сорок пять долларов за прошлую партию, — сказал Мирон и высыпал кучу смятых бумажек на прилавок. — Две банки с ведической малью толкнул в аэропорту. Как говорится, не отходя от тележки.
Мирон был взволнован и дышал часто, сбивчиво.
— Две туристки, прямиком из Москвы на чартере. Я местным прикинулся, благо загорел до смуглости. Балакал на ломаном английском, насилу уломал… Но купили!
Взглянул победно на Ираклия.
— Сорок пять? — переспросил Ираклий Клементович.
— Пятнадцать — мои, — поспешно заявил Мирон. — Их я себе и оставил. Сразу отложил, чтобы не считать потом. Чего их считать, если они уже мои? Остальные ваши. Сорок пять. Как договаривались…
— Свои, твои… — меланхолически-задумчивым тоном протянул Ираклий Клементович, перебирая машинально смятые долларовые бумажки.
Мирон посмотрел на него пристально и, перейдя на шёпот, спросил:
— В семье нелады, Клементыч?
Хозяин вздрогнул и, посмотрев искоса на Мирона, быстрым движением смахнул деньги в кассовый ящик.
— Хорошо всё, хорошо, — начал было Ираклий Клементович, но потом осёкся и махнул рукой.
— Вообще — плохо, — выдохнул он. — Беда, Мирон… Ругаемся всё, ругаемся… Зинаида совсем нервной стала, да и у меня сердце не на месте.
В иные времена он бы на слова Мирона никого внимания не обратил бы, да и вообще, пожалуй, общаться бы без крайней нужды не стал.
Но иные времена давно прошли, и давно уже Ираклий Клементович утратил былое высокомерие по отношению к тем, кого ещё несколько месяцев назад считал «лузерами и простофилями». Теперь же, будучи и сам неудачником и в глубине души отчасти с этим смирясь, готов он был и Мирону внимание уделить, и не только корысти ради.
Хотелось ему теперь же, сию минуту хоть с кем-нибудь поговорить, а иной компании, кроме Мирона, не была, да и, пожалуй, быть теперь не могло.
— Я вот иногда думаю, — произнёс тихо и нерешительно Ираклий Клементович, — всё ли правильно я делал… Когда принял решение сюда переехать, но и раньше. Может, действительно надо было как-то иначе всё решать? Можно было жизнь по иному пути пустить, возможности были… Ведь если вспомнить всё упущенное… Прямо не по себе становится! Так ночью проснёшься, да начнёшь считать: три года назад была возможность в Штаты переехать, год назад была возможность служебную квартиру выкупить, ещё месяцев восемь назад была возможность на другую работу перейти. Всё было… Не сидел здесь сейчас, на краю земли. Или, может, всё так и должно было быть? Все повроты предопределены были?
Мирон пожал плечами. И с демонстративным равнодушием почесал грудь.
— Чего молчишь? Пришли куда надо или в другое место следовало идти?
— А в какое — другое? — вопросом на вопрос ответил Мирон.
И вскинул удивлённо брови.
— Ты, Клементыч, не обижайся, но я тебе правду скажу. Я людям всегда правду говорю, за это они меня и ценят. Вы люди семейные, в свои дела погружены. Живёте в глухом углу, из дома редко выходите. Только на базар местный. И спутниковую антенну из экономии не купили!
— У тебя и вовсе телевизора нет! — возмутился Ираклий Клементович. — И дом из картонных коробок склеен!
— Зато в хорошем месте, под мостом, — с невозмутимым видом возразил Мирон. — Никакой дождь не страшен. И ремонт, опять-таки, дёшев и прост. А ещё я почти каждый день или в аэропорту дежурю, или в Нараке около торгового центра. В аэропорту, между прочим, круглые сутки на больших таких, плазменных панелях новостные программы показывают. А возле торгового центра, на площади — табло смонтировано с бегущей строкой. Там тоже новости, курсы валют…