Формула любви - Горин Григорий Израилевич. Страница 9
– Ну и откажись! Скажи – передумал.
– Неловко, тетушка. Сам кашу заварил, а теперь в кусты? Не по-мужски! Я вот что решил... Я во время материализации про Марию буду думать. Лицо ее буду вспоминать, глаза, руки...
– Час от часу не легче! – всплеснула руками Федосья Ивановна. Да что ж думать, когда все это рядом в натуральном виде ходит?
– Что ж вы такое говорите, тетушка? Сами же в детстве учили: на чужой каравай рот не разевай!
– Мало ли я глупостей говорю?! Да и потом, когда любят, разве советы слушают?!
– Что ж вы мне предлагаете, право?! – совершенно растерялся Алексей. – Отбить ее у графа?!
– А хоть бы и отбить, – спокойно сказала тетушка. – Ты, Алеша, все только готовенькое хочешь. Придумал, видишь, идеал, и подай ему на блюдечке. Чужой мечте чужие стишки читать – не велика доблесть. Небось твой Петрарка за свою Лауру еще как бился...
Федяшев, раскрыв рот, смотрел на Федосью Ивановну, а затем рассмеялся:
– А вы, тетушка, не так глупы, как казались!
– Благодарю покорно, – обиженно ответила тетушка. – У человека, Алеша, есть два ума. Один на виду, а другой, главный, глубоко спрятан. Его по пустякам тратить негоже. Одно тебе скажу: не любит Маша этого Калиостру. Как уж он ее в сети поймал, не знаю, а только страдает она.
– Она сама говорила вам об этом?
– Когда говорят, тогда и страданий нет. А когда молчат, да плачут, да по ночам на пруд бегают... Это добром не кончается!
– Что?! Какой пруд?! Вы видели, как она пошла на пруд ночью?!!
– Доктор видел, – сказала тетушка. – Он мне и сказал... А я сразу к тебе...
– Да как же? Да что же? – Федяшев даже задохнулся от возмущения. – Жизнь человеческая в опасности, а вы молчите?
– Где ж молчу? – снова обиделась Федосья Ивановна. – Я тебе о чем полчаса толкую?
– Ну, тетушка! – крикнул Федяшев. – Не знаю, как второй ум... А первый у вас совсем плох!.. – И стремглав выскочил из комнаты...
Начинало светать. Над тихим прудом поднимался белый пар. Запели птицы.
Мария подошла к самому краю воды, тронула ее босой ногой. Потом скинула платье, вошла в воду и поплыла к самой середине пруда, плавно разгребая зеленоватую воду руками. Скоро ее голова уже виднелась среди белых лилий, густо населявших пруд...
В этот момент в кустах раздался треск, и на берег, запыхавшись от бега, выскочил Федяшев.
– Мария! – крикнул он. – Я здесь! – И, не раздеваясь, прыгнул в воду...
Однако прыжок получился неудачным. Кто-то подставил ногу, Федяшев зацепился и смешно шлепнулся у самого берега в густую тину.
Он тут же вскочил и гневно оглянулся. На берегу стоял Калиостро и с улыбкой глядел на него.
– Вы, кажется, упали, Алексис?
– Я? Почему?... С чего вы взяли? – растерянно забормотал Федяшев и выбрался на берег. – А если и упал, так что?
– Ничего, – сухо ответил Калиостро. – Если упали, примите сочувствие, а коли за купающейся девушкой подсматривали, так сие не галантно.
– Как вы смеете? – вспыхнул Алексей. Он обернулся к пруду и увидел, что Мария спокойной плавает между лилий. – Я подумал – она тонет.
– А хоть бы и тонет? – усмехнулся Калиостро. – Вам-то что за печаль?! Вам о своем идеале надобно думать, а не на чужие засматриваться.
– Послушайте, граф! – сказал Федяшев, отряхиваясь и отжимая промокшую одежду. – Я... того... Всю ночь думал и решил... Я отказываюсь от материализации.
– То есть как? – нахмурил брови Калиостро.
– Передумал... Мое душевное состояние изменилось!
– Да вы что, сударь?! – зашипел Калиостро. – На базар пришли?! Я уже вступил во взаимодействие с силами магнетической субстанции. Я разбудил стихию, энергетический поток которой направлен на указанный предмет... А ну пошли! – Он схватил Федяшева за рукав и решительно потащил от пруда.
– Куда? Куда? – упирался Федяшев.
– Сами увидите! – зло сказал Калиостро, и поскольку был физически намного сильнее, то буквально проволок Федяшева сквозь кусты, по аллее парка, к месту, где некогда стояла злосчастная статуя.
Она и сейчас там стояла, только черты ее были не видны, поскольку сверху на нее накинули белое шелковое покрывало. Площадка перед статуей была очерчена магическими кругами и обнесена веревками. Здесь же была разбита небольшая палатка, служившая как бы магнетической лабораторией... В ней кипели какие-то колбы, курился оранжевый дым.
Возле палатки горел костер, у костра сидели Маргадон и Жакоб, размешивая в ведрах какую-то странную беловатую смесь.
– Глядите! – Калиостро указал на траву. – Вот знаки зодиака! Вот двадцать четыре кабалистических символа... Вот ключ. Врата. И семь сфер. Все уже дышит и приведено в действие. – Он взмахнул рукой, и оранжевый дым начал подниматься клубами вокруг статуи...
– Ах, несчастный я человек! – заплакал Федяшев. – Но что же делать, господин Калиостро?! Я не о ней теперь грежу. Я полюбил другую...
– Другую? – усмехнулся Калиостро. – Когда же вы успели... другую? Вы и видели-то ее всего два дня.
– Разве этого мало? Иногда и двух минут хватит... Одного взгляда... И все перевернется в душе! Вы же знаете, как это бывает!
– Не знаю, – холодно ответил Калиостро, – и знать не хочу! Все это мальчишество и воспаленный бред. Вы получите то, что желали... Согласно намеченным контурам...
– К черту! – неожиданно закричал Федяшев. – К черту контуры! Я их уже ненавижу! И если вы не можете остановить таинство, я сам разрушу это каменное изваяние!
Он оттолкнул Калиостро, бросился к костру, схватил огромное тлеющее полено и побежал к статуе...
Оторопевшие Маргадон и Жакоб вскочили. Раздался пронзительный женский визг. Покрывало дрогнуло, «статуя» присела от страха и вытянула вперед руки, как бы защищаясь от удара.
Федяшев обмер и выронил полено. От земли поднялось облако оранжевого дыма...
– Обман... – прошептал Федяшев. – Что же это, Господи? Да вы, сударь, обманщик и злодей! Я убью вас!
– Это вызов? – улыбнулся Калиостро...
В кузнице Степана пылал горн. Степан орудовал огромным молотом, дубася раскаленный кусок железа. По всему полу кузницы была разбросала разломанная карета: колеса, двери, поручни.
В дверь постучали. Вошел Жакоб.
– Здравствуйте, сэр! – учтиво сказал он.
– Здравия желаем! – ответил Степан, с интересом разглядывая гостя.
– Мой патрон, мистер Калиостро, интересуется: будет ли готова карета?
– Обязательно, ваше превосходительство. – Через неделю – как новенькая...
– А к завтрашнему дню?
– К завтрашнему – никак. Тут ось полетела, да спицы менять...
Жакоб с интересом оглядел разобранную карету:
– Простите мое любопытство, сэр, но, насколько я понимаю, вы к спицам пробираетесь через крышу?
– Так точно! – сказал Степан. – Так оно... сподручней. «Лабор ест этиам ипсе волюптас», что означает: «Труд – уже сам по себе есть наслаждение!»
Жакоб царственно кивнул:
– Я рад, что вы, сэр, изучаете латынь во время работы. Это достойный пример! Если б я был принцем, я бы вас повесил в назидание другим... Благодарю за интересную беседу! – Жакоб кивнул и удалился.
Степан крякнул от досады и со всего маху грохнул молотом по раскаленному железу...
Стрелялись днем в лесу, на небольшой полянке среди берез. Маргадон подал каждому по пистолету, противники разошлись на несколько шагов, потом начали сближаться...
Лицо Калиостро выражало бесстрастность и равнодушие.
Федяшев был взволнован.
Так они сближались до тех пор, пока не подошли друг к другу вплотную. Это их озадачило. Они помолчали, и Калиостро спросил:
– Что ж вы медлите, сударь?
– Вы – гость, – угрюмо ответил Федяшев. – Вам положено стрелять первым.
– У нас, сударь, дуэль, а не светский раут, – возразил Калиостро. – Повторим еще раз, и извольте стрелять, ежели вы не трус.
– Я не трус! – воскликнул Федяшев, поднял пистолет и выстрелил в воздух. – Не трус... – тихо повторил он, – но и не подлец. Пока вы в моем доме, я не могу причинить вам вреда.