Дом Ротшильдов. Мировые банкиры. 1849—1999 - Фергюсон Ниал. Страница 35
И все же некоторые успехи, пусть и неявно, поддерживали традиционное влияние Ротшильдов в Вене. В 1852 г. Лондонский и Франкфуртский дома совместно по заказу Баумгартнера выпустили австрийские пятипроцентные облигации на сумму в 3,5 млн ф. ст. В апреле 1854 г., столкнувшись со спросом на валюту, правительство снова обратилось к Ансельму, которому удалось убедить остальные дома Ротшильдов участвовать в дальнейшем кредите в 34 млн гульденов, хотя почти половину предоставил Фульд.
Короче говоря, займами, прямо или косвенно ставшими результатом Крымской войны, во многом занимались Ротшильды. Общее представление можно получить из таблицы 2 в (в которой приведены лишь цифры для Лондонского дома).
Таблица 2 в
Основные выпуски облигаций банка «Н. М. Ротшильд и сыновья», 1850–1859
Источник: Ayer, Century of finance. P. 42–49.
Из всех великих держав самую незначительную роль во время Крымской войны играла Пруссия – до такой степени, что британская делегация на Парижском конгрессе потребовала исключить ее из мирных переговоров. И все же в тот период расходы Пруссии тоже стремительно росли: в целом в 1857 г. они оказались примерно на 45 % выше, чем за десять лет до того. Хотя у Пруссии имелись более надежные источники дохода, чем у Австрии, Пруссии также нужно было занимать деньги. И здесь Ротшильдам удалось восстановить свое финансовое влияние. Уже в 1851 г. Джеймс лично ездил в Берлин на переговоры с прусским министром финансов Бодельшвингом относительно новой эмиссии четырехпроцентных облигаций.
В начале 1850-х гг. отношения с Берлином испортились из-за усугубленной Бисмарком нелепой ссоры. Поводом служил давний депозит Германского союза («крепостные деньги»), который хранился во Франкфуртском доме. Бисмарк, представлявший в Германском союзе Пруссию, считал своим долгом по возможности затруднить жизнь своему австрийскому коллеге графу Туну. Предложение Туна, чтобы Германский союз занял у Амшеля 260 тысяч гульденов под залог «крепостных денег», чтобы заплатить за устаревший немецкий военно-морской флот, предоставило Бисмарку прекрасную возможность добиться своей цели. Сумма, о которой шла речь, была несущественной; по-настоящему вопрос заключался в том, может или нет восстановленный союз работать по-старому, под руководством Австрии. Как только Тун, в качестве председателя, добился одобрения первоначальной ссуды (в январе 1851 г.), Бисмарк объявил, что Пруссия считает это нецелевым использованием союзных средств (несмотря на то что средства со счета «крепостных денег» не были списаны). К своему ужасу, Амшель понял, что очутился под перекрестным огнем безапелляционных приказов со стороны представителей Австрии и Пруссии.
Тун угрожал перевести средства Германского союза в другой банк; Бисмарк заявил, что переведет счет прусской делегации в банк Бетмана. Несмотря на все попытки подольститься к Бисмарку и несмотря на недвусмысленный приказ заместителя Бисмарка Ветцеля не платить, Амшель решил, что он обязан подчиниться Туну, чьи приказы получили статус официальных. Представление о нетерпимом тоне, к которому прибегли обе стороны в последовавшем скандале, можно получить из письма Туна Шварценбергу от 12 января. Тун обличает Пруссию, которая «прибегла к такому отвратительному и достойному презрения приему, как призыв о помощи к еврею, обращенный против Союза. По-моему, их действия настолько обострили ситуацию, что всякое понимание и примирение более невозможны. Союз, естественно, не может смириться с таким положением дел, и, не согласись Ротшильд заплатить, я не сумел бы продлить обсуждение еще на сутки, даже если бы неизбежным результатом стала война».
«Признаю, – писал он самому Бисмарку, – что, пока я живу, мне стыдно будет подумать об этом. В тот вечер, когда советник Ветцель показал мне протест [направленный Ротшильду], я готов был плакать, как дитя, из-за позора для нашего общего отечества».
Бисмарк, однако, постарался ответить как можно лучше: «Не наша вина, если, как вы утверждаете, съезд забуксовал в грязи из-за споров с евреем; виноваты те, кто эксплуатировал деловые отношения съезда с евреем… способом, противоречащим конституции, чтобы отвлечь деньги, которые находились во владении еврея, от цели, на которую они были ассигнованы».
Что касается Амшеля, Бисмарк изобразил его в отчете прусскому министру-президенту графу фон Мантойфелю как «настолько желающего угодить австрийскому правительству любыми возможными способами… что он немедленно сообщает австрийскому делегату обо всех переводах, которые он получает для прусской делегации на съезде»: «В одном случае граф Тун… сообщил, что приказал Дому Ротшильдов произвести такой платеж до того, как я получил официальное подтверждение на этот счет. В связи с таким поведением представителей Дома Ротшильдов я счел необходимым игнорировать все приглашения от герра фон Ротшильда, проживающего здесь, и в целом дать ему понять, что его действия крайне неприятны для правительства Пруссии… Считаю в высшей степени желательным, чтобы деловые отношения, в которых прусская делегация до сего дня состояла с Домом Ротшильдов, были прерваны и чтобы все ее дела перевели в другой здешний банк».
На самом деле и Тун, и Бисмарк переигрывали. Тун получил выговор от Шварценберга за незаконное увольнение из федерального казначейства прусского чиновника, который также протестовал против займа, предложенного Ротшильдом. В то же время в Берлине и Бодельшвинг, и президент «Зеехандлунг» дали понять, что банк Бетмана не способен заменить Ротшильдов, которые не только держали крупные депозиты «Зеехандлунг», но и взяли на себя значительную долю прусского займа 1850 г.
Подобные доводы Бисмарк способен был понять: как ни нравилось ему подстрекать Туна, он всегда понимал важность экономического своекорыстия в политике. Через несколько месяцев после принятия резолюции по военно-морскому вопросу (было решено продать корабли) он совершенно изменил тон и встал на сторону Ротшильдов, когда поддержанные Австрией франкфуртские католики потребовали отменить законы 1848 и 1849 гг., даровавшие франкфуртским евреям все гражданские права [40]. Позже, когда Франкфуртский дом подал прошение о назначении его «придворным банком» при прусском дворе, Мантойфель склонен был его удовлетворить, потому что «таким образом Ротшильд до определенной степени отвлечется от своих пылких усилий по укреплению венской валюты и благосклонно отнесется к железнодорожному займу, который мы планируем сделать»; Бисмарк также высказывался за, с характерным для него цинизмом преуменьшая значение ссоры из-за военно-морского займа: «Ротшильдов никогда нельзя было по-настоящему обвинить в антипрусских настроениях; все произошедшее имеет отношение к разногласиям между нами и Австрией… они больше боялись Австрии, чем нас. Теперь, поскольку от Ротшильдов нельзя ожидать такой смелости, которая заставила бы iustum ac trenacem propositi virum [ «мужа, который прав и твердо к цели идет»] противостоять такому ardorem civium prave iubentium [ «рвению граждан, не на добро направленному»], какое выказал по тому случаю граф Тун, и поскольку другие члены семьи принесли извинения за барона Амшеля, которого они назвали стариком, мне кажется, что, ввиду тех услуг, какие способна оказать нам эта финансовая сила, их ошибку по данному поводу можно предать забвению».
Более того, Бисмарк даже предложил, чтобы Майера Карла наградили прусским орденом Красного орла 3-го класса – на том основании, что это отвлечет Ротшильдов от Австрии. Предложение вызвало дискуссию, типичную для центральноевропейской бюрократии: не будут ли Ротшильды покладистее, если подольше потянуть с наградой? Не следует ли изменить дизайн ордена, заменив традиционное распятие каким-то другим символом, более подходящим для еврея? Но главное заключалось в том, что Ротшильды были нужны Пруссии. Мантойфель одержал верх над Бодельшвингом, и Франкфуртский дом получил звание придворного банка, к большой досаде Бетмана, который оставался просто прусским консулом.