Клинки и крылья (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна. Страница 32

— А Ваш сын? — Тааль смущённо отошла от окошка. — Вы не позовёте его?

— Зачем? — боуги по-мальчишески повела плечом, щёлкнула пальчиками, и на одной из кроватей тут же раздвинулся полог. — Пусть повеселится, нечасто ведь бывает такая ясная ночь… Бригхи едва исполнилось двести восемьдесят, ему рано участвовать во взрослых беседах.

— Да уж, это точно, — проворчал кто-то на кровати, и Тааль увидела боуги-мужчину с полудетским заспанным лицом. Он свернулся клубком на одеяле из утиного пуха, подтянув колени к груди; рядом лежала объёмистая книга. — Разве обязательно было будить меня, золото моё червонное?… Что за великаншу ты привела?

— Это не великанша, а превращённая майтэ, Тааль-Шийи, — Дана решительно потянула на себя одеяло и встряхнула его, заставив боуги подскочить. — Та самая, которую ждут не дождутся наши бессмертные… И тебе пора бы встать, Вирапи: солнце давно зашло.

…Потом они сидели за столом-кувшинкой: по безмолвному повелению Даны её лепестки раскрылись и стали шире. Затем откинулась крышка сундучка, и из него, хлопая углами, вылетела вышитая скатерть. Следом за ней почему-то вылез крупный ёж; он явно проголодался и пофыркивал в поисках не то позднего ужина, не то раннего завтрака. Тааль только успела умилиться, а подвижная Дана уже бросила ежу кусок рассыпчатой булки, которую непонятно откуда извлекла.

— Давайте-ка садиться! — предложила она, по-мужски угловато изгибаясь, чтобы дотянуться до плошек, наспех всунутых куда-то в глубины полки. Чтобы перекричать дудочки и барабаны, всё громче верещавшие снаружи, Дане приходилось почти кричать. — Предстоит важный разговор.

Всё это время Вирапи, сидя на кровати, позёвывал и тёр глаза, но не забывал исподтишка наблюдать за Тааль. Она стояла, растерявшись и не зная, сумеет ли чем-то помочь: с такой скоростью и бесшумной грацией двигалась Дана, накрывая на стол-кувшинку.

— Всегда она так, — вяло вздохнул Вирапи, обращаясь к Тааль. — Вобьёт себе что-нибудь в голову, и её уже не остановить… Лучше сядь: она только злится, когда ей мешают.

Вирапи, однако, тоже поучаствовал в приготовлениях: пальцем с длинным изогнутым ногтем (честно говоря, больше похожим на коготь) начертил в воздухе что-то вроде бутылки. Навстречу ёжику по сухо шуршащему ковру сразу метнулась миска, и кто-то невидимый щедро наполнил её молоком.

По-кошачьи подрагивая острыми ушами, Дана поставила на стол горшок с золотистым маслом. Рядом по щелчку её пальчиков очутилось блюдо, до краёв наполненное нарезанными ломтями хлеба, который теперь для Тааль стал знаком всего человеческого. Чайник тоненько засвистел, и боуги-хозяин одобрительно посмотрел в его сторону.

— Сегодня быстро, — отметил он. Дана закатила глаза с непередаваемым выражением — будто грамотей в кругу тупиц-односельчан…

Как-как?…

Тааль замерла, вжавшись в резную спинку своего стула. Это снова была не её мысль. Такое сравнение — вне горизонта её жизни, её памяти. Неужели сознание ученика Фиенни упрямо продолжает вторгаться в её сознание?…

— Но разве?… — начала она, чтобы отвлечься. Женщина-боуги фыркнула, не дав ей договорить, и бережно сдвинула крышку горшочка.

— Вирапи верит, что его дедушка заговорил чайник, и тот с тех пор различает плохих и хороших гостей. Для тех, кто приходит с честными намерениями, закипает сразу, а остальных заставляет ждать.

— А Вы в это не верите? — спросила Тааль, наблюдая, как супруга Вирапи отмеренными движениями размазывает масло по хлебу. Морщинки на её широком лбу разгладились, а глаза благоговейно засияли. Она не пользовалась магией — видимо, из-за явно особого отношения к маслу в селении боуги. — Таких заклятий не существует?

— Существуют, конечно, — проворчал Вирапи и пододвинул к себе чашку, не коснувшись её. — Сколько угодно. Просто ей кажется, что тогда чайник вообще бы никогда не свистел… Так ведь, ненаглядная моя?

Сердито покосившись на него, «ненаглядная» с ожесточением плюхнула на очередной кусок двойную порцию масла.

— Я не верю в чьи бы то ни было добрые намерения, пока мы здесь — разумеется, речь не о присутствующих, — отчеканила она. — Повторяю в триста тридцать восьмой раз.

— Триста тридцать девятый, — поправил Вирапи.

— Триста тридцать девятый, — исправилась Дана. Уточнение определённо не показалось ей важным.

Оба помолчали. Чайник, разумеется, сам описал круг над лепестками кувшинки (свитки и таблички Дана бесцеремонно сбросила на кровать), и через несколько секунд Тааль уже вдыхала пахнущий травами пар. Странно: она будто бы не уходила из дома Фиенни, и в то же время — всё здесь было совсем иначе…

— Так, значит, это Вы позвали меня? — спросила Тааль, глядя на Дану поверх чашки. Её клонило в дремоту, но сон по ночам, кажется, среди боуги не поощрялся.

Хозяйка кивнула.

— Да, Тааль. Я позвала тебя, потому что услышала, как Лорри трещал о планах бессмертных, — отставив кружку, она аккуратно надкусила хлеб; Вирапи покорно последовал примеру жены. — Об их планах на тебя.

— Что же именно он говорил? — Тааль постаралась не показать, что взолнована. Музыка на поляне становилась всё разнузданнее, меньше и меньше соответствуя её настроению.

— Что тауриллиан ждут невинную майтэ, с которой поделились тайными знаниями сами духи, — тихо проговорила Дана, глядя на неё всё более изучающе. Тааль опять стало не по себе. — Ждут, чтобы совершить какой-то древний обряд, вернуть себе былое могущество и разрушить барьер… Тебе что-нибудь известно об этом?

— Боюсь, не больше, чем вам, — Тааль неуверенно улыбнулась. — Я случайно оказалась посреди всего этого. Случайно покинула своё гнездовье…

— Случайностей не бывает, Тааль-Шийи, — наставительно подняв палец, протянул Вирапи. Тааль заметила, что лучшие куски он оставляет для жены, а ещё — что втихомолку колдует, делая шум за окнами всё глуше и глуше. — По крайней мере, вот в таком смысле.

— Верно, — согласилась Дана. — Обычная беспомощная майтэ не смогла бы пересечь Пустыню Смерти. Её не пропустили бы в город призраков. Духи не говорили бы с ней и не научили бы понимать язык всего живого. Да и просто — она не пролетела бы через земли, охваченные войной… Не смотри так: до нас доходят слухи о событиях вне Холма. Мы знаем, что натворили там кентавры-возвращенники и оборотни-Двуликие, когда рвались услужить тауриллиан…

— Я имела в виду, что никогда не хотела ничего подобного, — попыталась объяснить Тааль. Ей вдруг стало грустно — так, что сердце стянуло незнакомой, усталой болью. — Никогда не хотела решать такие важные вещи. Я не умею это делать… Можете мне не верить, но я самая обычная майтэ. Всё, на что я способна… — она осеклась, взглянув на собственные беспёрые руки. — На что я была способна… Это петь и летать, как тысячи моих сородичей. Вот и всё.

Супруги-боуги переглянулись с нечитаемыми выражениями лиц.

— Но они почему-то выбрали тебя, — мягко сказала Дана. — И духи, и тауриллиан увидели в тебе что-то, чего не нашли в остальных. У тебя высокое предназначение.

— Может быть. Но я не представляю, что именно…

Тааль не смогла продолжать. Не было смысла говорить, что, вполне возможно, из-за этого ненужного «высокого предназначения» она никогда не увидит ни родного гнезда, ни родителей. Что ей до сих пор ничего не известно о первых в жизни друзьях — Турии и Гаудрун. Что любое проявление смелости или доброты — будь то спасённый детёныш женщины-лисицы или бдение в Пустыне — не оборачивалось для неё в этом путешествии ничем, кроме боли…

Что на месте её крыльев теперь пустота, а во снах — чужеземец, принёсший в мир Хаос.

— Ну-ну… — увидев дрожащий подбородок Тааль, пробормотала Дана. — Вот, возьми-ка масла. Очень хорошее масло, у нас знают в нём толк… Ты же, наверное, не личинками теперь питаешься?

— Спасибо, — Тааль сглотнула неуместные слёзы; слава всем ветрам, глаза остались сухими. — Так чем я могу помочь вам? Насколько я поняла, вы и так в безопасности от тауриллиан здесь… Под Холмом.