Интерполицейский (СИ) - Донцов Виталий. Страница 7

— Странно. Имя вроде скорее как китайское, а в банде нет ни одного китайца. Странно все это.

— Согласен, майор. Но преждевременных выводов все же делать не станем…

Тем временем Ганс отступил на шаг от своей жертвы, держа обмякшее тело за воротник в вытянутой руке, несколько раз приложил пирата о стену, и швырнул потерявшего сознание пирата под ноги. Минуту угрюмо созерцал дело своих рук, потом вытер их об одежду, сплюнул себе под ноги, и покинул место преступления. Пленка кончилась.

— Все, — сообщил Коуни. — В итоге имеем съехавшего по пьяни с катушек оперативника и полутруп главаря этой вашей банды.

Я хмыкнул. Затем спросил:

— Почему полутруп? Он что, после этого еще остался жив?

— Я бы не стал столь опрометчиво называть это жизнью, — криво усмехнулся полковник. — Задержанный в коме. Только то, что он не мертв, позволяет мне кое-что сделать для того, чтобы прикрыть Гансу задницу.

— То есть? Есть какие-нибудь соображения, шеф?

— У меня есть соображения порыться в базе данных насчет всяческих там Лю. Все-таки, хоть и медвежью, но услугу Ганс нам оказал. А по поводу него самого… Есть только один выход. Вряд ли я смогу сберечь его для нашего отдела. От трибунала — да, но ему придется переводиться в другой отдел Интерпола, к сожалению. Мне ему больше предложить нечего. Иначе он потянет за собой всю группу.

— Хреново.

— Если это все, что ты можешь мне сказать, то клади рапорт на стол, и можешь идти на все четыре секции, — сказал Коуни, воспользовавшись переиначенным каким-то остроумным сотрудником Базы выражением "пойти на все четыре стороны" (основные помещения Базы в самом деле делились на четыре главных секции).

Чувствуя, что мое лицо превратилось в деревянную маску, я положил тонкую папку с докладом на угол стола, встал и вышел из кабинета. В голове гулял тайфун, создавая сумятицу мыслей. Я не понимал, как могло произойти то, что произошло сегодня ночью. Теперь наши пьяные выходки уже не казались мне такими забавными, как поначалу. Я не столько вспомнил, сколько понял, от чего мы отговаривали Берна перед тем, как покинуть бар. Но ни одному из шестерых не пришла в голову мысль о том, что Ганс вполне серьезно вознамерился таким вот идиотским образом отомстить за смерть Эдвардсена.

Едва я перешагнул порог приемной, как чуть не столкнулся со спешащим к Коуни подполковником Винсом. Он как всегда шел упершись взглядом в пол, поэтому не заметил меня сразу. А когда поднял глаза, упрятанные за большими темными очками, тут же искривил бескровные губы в неприятной улыбке:

— О, наш неподражаемый русский… Любимчик начальства.

— Винс, у меня и так с утра настроение паршивое, так что не зарывайся. Дай, я пройду.

С искусственной галантностью Виктор уступил мне дорогу. Но когда я уже почти миновал его, тихо прошипел, так, что услышал только я:

— Ты еще заплатишь мне за все, Беркутов! Ты сильно пожалеешь о том, что вообще родился на свет…

— Надежды юношей питали, — пробормотал я в ответ с легкой беззаботностью, которая мне, однако, далась с некоторым трудом. Каждый сотрудник Базы знал сволочной характер Винса, и его широкие связи в высших сферах нашего управления. И словно оправдывая мои опасения, подполковник прошептал:

— Не думай, что до этого момента осталось долго ждать, — после чего как ни в чем не бывало, продолжил путь к кабинету.

Полная сволочь. Шефу, как и большинству здравомыслящих людей, тоже не нравился его заместитель. Но даже ему пришлось смириться с предложенным положением дел под давлением некоего высокого покровителя подполковника, который остался для нас полной загадкой. Поэтому Винса боялись, и немногие могли отвечать ему на равных. И именно поэтому вчера в спортзале все пришли в такой восторг.

Идя по коридору, и чувствуя себя так, словно прикоснулся к какой-то пакости, я подумал, что неплохо было бы сейчас заглянуть к Марте. И мне, может, спокойней станет, и узнаю, как у нее дела. С ней со вчерашнего дня работают наши психологи. Насколько я знаю, у них большой опыт по выводу людей из кризисных состояний.

Свернул к клиническому блоку. Толкнул белую пластиковую дверь, и очутился в просторной приемной. За столом слева от двери сидела дежурная медсестра. Она вопросительно подняла на глаза, но увидев меня, все поняла.

— Вы к миссис Эдвардсен, господин майор?

— Да. Если можно, конечно.

— Можно, ненадолго. Сейчас с ней доктор Тедд. Они в шестом субблоке. Это прямо по коридору, и направо.

— Спасибо большое, — я пошел в указанном направлении. Признаться, я здесь еще не бывал. Если и попадал в руки врачей, то лишь хирургов. За то, что я еще жив, я им чрезвычайно благодарен.

Найдя дверь с надписью "Субблок 6", осторожно постучал в дверь, и тихонько толкнул ее от себя. Ничего не вышло. Дверь впрочем, тут же открылась сама, но ко мне. Из-за нее выглянул седоусый Чарльз Тедд, психотерапевт, за которым, между прочим, была закреплена моя группа. В отличие о моих европейских коллег, я по возможности избегал посещать его кабинет.

— О, мой подопечный! — тепло улыбнулся мне док. — Как рад наконец-то вас видеть. Вы довольно давно не заходили ко мне в гости.

Я смутился, и тихо спросил:

— Здравствуйте, доктор. Я собственно, что хотел… Можно мне взглянуть, как дела у Марты?

— Пожалуйста, Александр. Но ненадолго.

— Меня уже предупредили, док. Как она? — я вошел в комнату.

— Сложный случай аутизма, Александр. Мы делаем все, что возможно, чтобы вывести ее из шокового состояния. Лекарственный курс, индивидуальная работа с пациенткой…

— Понятнее, доктор, — попросил я.

— Если понятнее, то все очень сложно, друг мой. Боюсь, что имеются большие шансы на то, что у девушки начнет развиваться шизофрения. Пока этого не произошло, но Марта после случившегося замкнулась в своем внутреннем мире, и каждую минуту, каждое мгновение вновь и вновь переживает события на лайнере. Она ищет повод обмануть себя, зацепиться за прошлое и уйти из реальности. Этого нельзя допустить, такой путь — прямая дорога к сумасшествию. К необратимым изменениям психики. Наша проблема в том, что миссис Эдвардсен не желает вернуться к реальности, боясь той боли, которую она принесет, — он развел руками. — Но повторяю, мы делаем все возможное, и не собираемся сдаваться… — он посмотрел на лежащую на кушетке в прострации девушку. — Ладно, я, пожалуй, оставлю вас на некоторое время. Загляну через пять минут, — с этими словами он покинул палату. Я огляделся, собираясь с духом.

Все вокруг было белое. Даже глаза заболели. Марта неподвижно лежала, уставясь в потолок. Я подошел к ней. Рядом с кроватью стоял низенький стул, и я на него сел. Повернулся к девушке.

Лицо у нее было совсем отсутствующим. Ее глаза с м о т р е л и и не видели. Точнее, видели совсем не то, что другие люди. Если верить доктору, она сейчас т а м, на корабле…

Неожиданно сильно захотелось спать. Минуту я боролся с наваливающейся дремотой, но не сильно преуспел. Да, вымотали меня последние сутки. И пьянка ясности сознания не способствовала, не смотря на то, что дрых я после часов семь. Веки неумолимо закрывались…

Я долго задавался после вопросом, что же это было со мной в те минуты…

Я сам словно оказался там, рядом с ней. Это было очень странное чувство. В душе, там, где должно было быть что-то очень важное, осталась одна пустота, и от этого становилось страшно. Вокруг мелькали неразличимые тени, все было нереальным, призрачным, и только одно было настоящим — ЕГО лицо. Оно было непроницаемым, но чувствовалось, что ему было мучительно больно. Хотелось приблизиться к нему, взять себе его боль, но что-то очень жестокое и безразличное к чужим страданиям, не позволяло этого сделать. А пустота в душе росла, ширилась, пролегая бездонной пропастью, в которую я вдруг стал проваливаться…

Я закричал, я попытался позвать на помощь, но не знал кого, а вместо крика из горла рвалось надсадное шипение… Но я вспомнил — рядом со мной же есть живой человек…