Сказки человека, который дружил с драконом - Ефимов Дмитрий Георгиевич. Страница 7

На татами стояли двое. Великан… — борец со смуглой кожей в синем трико. Он представлял собой само олицетворение мощи и физической силы в сочетании с годами упорных тренировок. Напротив — сухощавый человек среднего роста в белом кимоно и чёрной самурайской юбке, из- под которой виднелись лишь босые ступни ног. К нему прочно приклеилась кличка — Самурай.

Хотя татами ничего не отделяло от зала — ощущалось, что между белым квадратом и залом пролегла невидимая стена, такая же реальная, как и кирпичные стены клуба. Борец уверенно разминался, исподлобья поглядывая на противника. Он был уверен в себе. Было видно, что ему не терпится начать и выплеснуть бурлившую в нём силу. Он походил на громадного зверя, почувствовавшего запах крови и рвущегося в бой. Самурай его так про себя и назвал — Зверь.

Самурай стоял спокойно. Руки расслабленно висели вдоль туловища, а подбородок покоился на груди. Веки были прикрыты, и можно было подумать, что он задремал и лишь легкое дрожание кистей рук выдавало внутреннее напряжение. Его внешний вид на самом деле не имел ничего общего с его искусством. Он был носителем древнего вьетнамского внутреннего стиля с двухтысячелетней историей. Он не собирался выставлять напоказ внутреннее содержание. Толпе были нужны зрелище, внешняя форма, яркий образ. Белое кимоно и контрастная чёрная юбка вполне этому соответствовали.

Если бы в этот момент кто-нибудь мог видеть, что происходит в душе Самурая — у него бы от страха на спине выступил иней. Внутри Самурая поднималась громадная чёрная змея. Змея сконцентрировала его волю и забрала её себе почти всю; затем она довела его пульс до двухсот двадцати ударов и перевела тонус мышц в состояние, которое у людей возможно лишь в мгновения транса. А потом из неё к жертве потянулись невидимые чёрные и красные энергетические нити. Нити впились в Зверя, нащупали его тонус мышц, почувствовали его волю, его мысли, его всего целиком — до последнего нейрона каждого нерва.

Звука гонга Самурай не услышал. Он просто почувствовал, как жертва начала приближаться. Змея внутри него раздула капюшон, улавливая через красные и чёрные нити каждый шаг, каждый вздох, каждое намерение жертвы. Змея чувствовала её изнутри, точно знала, что она будет делать, и просто ждала когда дистанция сократится, чтобы можно было ужалить. Слияние змеи и жертвы было настолько глубоким, что Самурай понимал, что жертва даже не увидит момент укуса. Самурай весь собрался. Ему нужна была вся его воля, точнее вся та её часть, которая ещё подчинялась со- знанию, дабы сохранить контроль над змеёй. Главное не упустить контроль над змеёй — иначе она ужалит насмерть. «Только бы удержать змею, только не насмерть, только не насмерть!» — повторял он как молитву.

Зверь сделал обманный финт и нырнул на свой коронный проход в ноги. И абсолютно синхронно метнулась змея. Через его левую руку в сторону шеи. Но это был не удар. Это был укол. Оттопыренный большой палец, словно отравленный шип стальной розы, впился в шею жертвы чуть ниже уха. Змея ужалила. Яд был впрыснут. Спинной мозг жертвы взвыл от боли и впал в шок. Ноги Зверя отказали. Он как летел вперёд руками, так и рухнул на них, застыв на четвереньках.

Теперь главное сдержать змею, чтобы не ужалила ещё раз — иначе конец. И Самурай заставил её медленно отползти на два шага назад. И замер над ужаленной жертвой. Он знал, что теперь должен дать ей насытиться.

Зал взорвался. Мужчины и женщины, позабыв обо всём, повскакивали со своих мест, крича и размахивая руками. Роняя стулья, забыв о хороших манерах, они хватали друг друга за рукава, орали разбрызгивая слюну… и разума не было в их глазах. Кто-то неистово вопил: «Вставай»; кто-то: «Добей его». Всё слилось в единый яростный гул.

Самурай ничего этого не слышал. Он возвышался над поверженным Зверем и змея внутри него, раздув капюшон, медленно покачивалась, впитывая энергию боли и унижения ужаленной жертвы.

Зверь стоял на коленях, опираясь на левую руку. Он изо всех сил пытался подняться, но ноги не слушались его. Он их просто не чувствовал. Даже сама поза была какой-то жалкой и от этого из глаз его текли слёзы. Слёзы тоже не слушались его, и он растирал их локтем по лицу.

Насытившись, змея свернула капюшон и начала медленно опускаться. И по мере того, как она уползала в свою нору, его внутренний взор от узкого луча к стоящему на четвереньках Зверю начал расширяться, пока не охватил и Зверя, и беснующийся зал. Он увидел и почувствовал слёзы на глазах пытающегося подняться противника, кровожадность беснующейся толпы, злобу проигравших на тотализаторе и алчность победителей, ощутил холод заполняющей душу пустоты.

Не было радости победы. Всю энергию, которую можно было получить из боли и отчаяния Зверя — высосала змея. И уползла в свою нору до следующего боя. А он остался один, наедине с противником, не чувствующим ног, отворачивающим от зала лицо, по которому текли слёзы; с душной аурой толпы, от которой воняло, как туманом из гнилого болота; наедине с инеем пустоты в душе. Ему в эти мгновения почему-то вспомнились слова великого рёнина (воин без господина), написавшего Будосё-синсю (Напутствие вступающему на Путь воина):

«Самурай должен прежде всего постоянно помнить — помнить днём и ночью, с того утра, когда он берёт в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги — что он должен умереть. Вот его главное дело. Если он всегда помнит об этом — он будет исключительной личностью, наделённой прекрасными качествами. Ибо жизнь мимолётна, подобно капле вечерней росы и утреннему инею, и тем более такова жизнь воина. И если он будет думать, что можно утешать себя мыслью о вечной службе — случится то, что заставит его пренебречь своим долгом. Но если он живёт лишь сегодняшним днём и не думает о дне завтрашнем, так, что, стоя перед господином и ожидая его приказаний, он думает об этом как о своём последнем мгновении, а глядя в лица родственников он чувствует, что никогда не увидит их вновь, тогда его чувства будут искренними.

Тот, кто живёт в этом мире, может потакать всем своим желаниям; тогда его алчность возрастёт так, что он желает того, что принадлежит другим, и не довольствуется тем, что имеет, становясь похожим на простого торговца. Но если он всегда смотрит в лицо смерти, он не будет привязан к вещам и не проявит неуёмности и жадности, станет — прекрасным человеком».

Юдзан Дайдодзи.

Самурай мысленно ещё раз повторил строки и представил, что если сегодня ему бы встретилась Смерть, то с чем бы суждено было встретить Её ему — с душной аурой зала, с плачущим на коленях Зверем, с наполняющей душу холодом Пустотой?

От одной этой мысли на душе стало мутно. Он смахнул её передёргиванием плеч, словно прилипшую паутину, решительно шагнул в сторону Зверя и нанес добивающий удар ногой в грудь. Удар был настолько молниеносным, подобно удару кнута, что юбка звонко хлопнула. Её хлопок разлетелся над залом пистолетным выстрелом.

Хлопок и выстрел ноги был — но самого удара не было. Нога лишь еле-еле коснулась трико. Поверженный исполин инстинктивно, ничего не видя отмахнулся рукой. Самурай поймал вялую отмашку внутренней стороной бедра, на секунду замер, как, если бы получил полноценный удар в пах, и начал оседать. Сначала он согнулся, затем рухнул на колени, держась за низ живота, потом неуклюже завалился набок и весь скрючился, как ребёнок в утробе матери.

Зал не затих. Зал — замёрз! Покрылся коркой льда, как пруд по осени. Было даже слышно, как глотает слюну Зверь. То, что произошло потом, членораздельными словами описать трудно. Ярость бывших победителей, а теперь проигравших деньги; злорадство побеждённых, ставших победителями. Если и есть в мире безумие — то здесь оно сияло всеми своими красками.