Полоса черная, полоса белая - Островская Екатерина. Страница 9

– Так это через весь город. В метро не пустят, да и ни один таксист вас такого не возьмет. Давайте зайдем ко мне, умоетесь, в себя придете и тогда поедете…

Он не запомнил ее адреса, хотя память у него должна была быть профессиональной. Помнил, как она смачивала его раны какой-то влажной салфеткой, потом они пили кофе, о чем-то говорили. Он начал клевать носом и пришел в себя только ночью в постели.

Рядом в темноте лежала девушка.

Сергей почти протрезвел, голова еще немного гудела, и вдруг ему захотелось выговориться… Начал что-то говорить, рассказывал про свою работу, про жену, которая его бросила и которая изменяла ему постоянно, а он об этом не знал, не догадывался даже, а, когда на это намекали ее подружки, просто уходил, чтобы не ссориться с ними и с Ларисой. Он рассказывал и вдруг почувствовал, что она гладит его по плечу, успокаивая, взглянул на ее лицо, подумал, что показалось, и потрогал ладонью ее щеки: девушка тихо плакала. И тогда он приблизился к ней…

Он не запомнил адреса, а может, и не хотел запоминать. Он даже не помнил ее лица…

Потому что сначала был пьян в дупель, а потом была кромешная мгла, в которой не было ничего, кроме ее голоса и тихих стонов…

Не помнил ее совсем, только в тумане памяти растворялась худенькая фигурка, тихий голос, светлые волосы и совсем мягкие губы. Он ушел утром до рассвета, даже не пытаясь заснуть.

Выбрался из кровати, сняв со своей груди ее руку, оделся и, держа в руках кроссовки, осторожно вышел на лестничную площадку, там обулся и спустился вниз, не вызывая лифта, чтобы ее не разбудить.

Так и не узнав, на каком этаже он был, на седьмом или на девятом, но ему казалось, что он спускается с неба.

Он не мог представить ее лица, и даже имя не мог вспомнить.

Сначала ему казалось, что ее звали Лида, потом почему-то вспоминал о ней как о Люде. Даже собирался вернуться. Адрес не важен – он отыскал бы… Опер как-никак.

Но как раз в этот день все и завертелось. Не надо было ехать на службу, а он рванул как раз туда, потому что, заехав домой, чтобы сменить окровавленную куртку и брюки, наверняка опоздал бы к привычным для себя восьми тридцати.

Приехал и попал под раздачу.

Отговориться, объяснить, что попал в аварию, было невозможно, потому что дежурная служба уже знала все.

Дело в том, что он обронил в том треклятом баре удостоверение, и теперь история выглядела так, будто перебравший сверх меры оперативный сотрудник напал на троих молодых людей без всякой причины и зверски избил их, в результате чего все трое оказались в больнице.

Даже полковник Коптев по такому событию прибыл на службу к девяти часам, а не к одиннадцати, как обычно.

Начали служебное расследование.

Свидетелей не было, разве что бармен, который сказал, что ничего не видел. Якобы вышел в туалет, вернулся, а в зале уже драка. Едва не возбудили уголовное дело, но главк не позволил.

Естественно, его вызвали в городское управление. Сначала ругали, потом журили, затем покачали головами и сказали, что им жаль терять такого перспективного сотрудника.

– Зачем в драку ввязался? – спросил генерал.

– Так они к девушкам пристали, те звали на помощь, – ответил Ерохин, – я же писал в объяснительной.

– Поговорил бы с ними, в конце концов, вызвал бы наряд.

– Не успел, они стали сразу молотить.

– Ладно, – сказал генерал, – повезло тебе, считай, – все трое мастера по вольной борьбе – на соревнованиях здесь были. Ну, все равно пострадал ты за дело. Короче, если нужна будет работа по специальности, обратись в агентство «ВЕРА» к Бережной, если слышал про такую. У них, по слухам, хорошо дела идут, и оклады не в пример нашим.

Странно было слышать про мизерные полицейские оклады от генерала, Ерохин не придал тогда этому значения.

К никакой Бережной он, естественно, сразу не поехал. Была мысль отыскать Лиду-Люду, но все завертелось так стремительно.

Развод, увольнение. Потом, после очередной пьянки, вспомнил телефон бывшей сокурсницы и пригласил к себе. Вызвал просто поговорить, но та просто так говорить не умела и как-то все это затянулось.

А потом уже ехать к той девушке не было смелости, словно он предал ее, предал память о той ночи, когда почти освободился от всего того, что его мучило и заставляло страдать.

К Бережной он съездил потом, конечно, но выскочил из ее офиса как ошпаренный, увидев то, что, по его убеждениям, никак не походило на пропотевшие ментовские будни…

И вот теперь в субботний вечер он сидит на скамеечке неподалеку от своего бывшего отдела. Видит светящиеся окна дежурки, окна кабинета дежурного следователя, окна своего отдела. Во дворе стоят служебные машины и еще иномарки, судя по всему, машины сотрудников.

Неожиданно захотелось вернуться сейчас туда, встретиться со старыми друзьями, от которых когда-то отказался сам, а они и не звонят теперь.

Можно просто открыть дверь, войти, обнять всех и объявить: «Вот я и вернулся!» Но, во-первых, это вряд ли кого обрадует. Его забыли давно, а те, кто и остался на службе, наверняка ушли на повышение, а новые люди не знают его и отмахнутся, как от назойливой мухи.

Надо что-то делать. Необходимо самому узнать, кто застрелил Акопа, и сотрудника ГИБДД, за что все-таки убили молодого человека, тело которого сбросили с причала заброшенного и разрушенного судоремонтного заводика. Надо этим делом заняться. Может, и жизнь станет тогда осмысленнее и спокойнее.

Ерохин поднялся и направился в сторону своего дома, точнее, в сторону дома тетки: идти-то всего минут двадцать. Но, не пройдя и половины пути, он повернулся и через темные дворы побрел к домику, где в своем подвальчике обитал Калоша. Еще сегодня утром он проснулся у себя дома, потом туда пришел Акоп – так начался день, который обоим не принес ничего хорошего. Да и у самого Ерохина день не задался. Его уволили… А может, это и лучше, что уволили. Он мент, а не охранник.

Вход в мастерскую сапожника был огорожен желтой лентой, дверь была закрыта и опечатана. Делать тут было нечего.

Сергей пошел вдоль дома, и сразу наткнулся на ту самую женщину, которую уже видел здесь сразу после того, как обнаружил убитого Акопа.

Похоже, и она его узнала. Поймав его взгляд, отшатнулась.

– А что здесь произошло? – спросил он весело, как будто только что размышлял о чем-то очень смешном.

– Так это… убили тут армянина, который обувь всему дому ремонтировал. Так вы же…

– Так я же ему обувь в ремонт сдал. Я приходил утром – закрыто было… Сейчас гляжу: ленточка. А кто убил-то? Нашли убийцу?

– Так сбежал он. Искать-то будут и найдут.

– Так кого искать?

– Да Лешу, который здесь жил. Дворник. Тихий такой с виду, а вон каким оказался. Он ведь уголовник, как только теперь выяснилось, в тюрьме долго сидел. А мы-то ему доверяли. Что-то с Акопом, видать, не поделили. И он его прикончил.

– Ужас, – покачал головой Ерохин, – а как мне ботинки свои получить? Дорогая обувь. «Оксфорд» называется. Светло-бежевые такие.

– Я уж не знаю. Вам теперь в полицию надо… А знаете что? Обратитесь-ка лучше к нашему участковому.

– Кто у вас теперь?

– Тот же, что и был. Он лет двадцать на участке.

– Тарасенко, что ли? А разве он не на пенсии?

– А что ему на пенсии делать? У нас тут место тихое. За пять лет в нашем доме всего второе убийство. Да как-то и не верится, что Леша это сделал, но ведь он в тюрьме сидел.

– Да он не за убийство сидел, – произнес Ерохин, – я сам из полиции, знаю точно. Он ведь известным бизнесменом был. Но ни особняков, ни яхт… Все для народа. Поставлял на строительство кольцевой дороги щебень и песок, а подрядчики и городские чиновники рассчитались с ним фальшивыми векселями. Он пошел их в банк на деньги обменивать, там его и скрутили. Сделали нищим и в тюрьму на восемь лет. А чиновники эти теперь жируют на его деньги и радуются. Особняки себе строят, яхты покупают…

– Правда? – не поверила старушка.