Меч (ЛП) - Андрижески Дж. С.. Страница 99

Я посмотрела на него. Конечно же, я знала, что он прав.

Более того, если мы сделаем всё так, то записи можно будет восстановить, даже в этом «динозавре». Такое чувство, будто я отщипывала по кусочку от чего-то непробиваемого.

Но я полагала, что в этом и смысл.

Ещё несколько секунд я посидела там, размышляя.

Я поймала себя на том, что вспоминаю слова Вэша о различиях между элерианцами и сарками. Элерианцы, как Ревик и я, имели несколько задокументированных способностей, которых у сарков или Sarhaciennes — то есть, у всех известных видящих — не было.

Вэш упоминал, что одно из этих отличий связано с физической материей.

Элерианцы могли видеть физические объекты из Барьера.

Вэш имел в виду настоящие физические объекты, а не отпечатки, собравшиеся на физических объектах, и не остаточные вибрации чего-то живого, что прикасалось к данному объекту, и не следы видящих, использовавших различные физические объекты как якоря для aleimi или конструкций.

Элерианцы могли видеть и всё вышеперечисленное, но они также могли видеть сами объекты, которые (по словам Вэша) вибрировали на совершенно разных частотах.

Сарки этого делать не могли, говорил мне Вэш.

Сарки из Барьера оценивали расположение, размер и форму физического мира, опираясь на присутствие живых существ. Физические предметы становились видимыми за счёт отсутствия в них живого, или за счёт расположения живого вокруг них. Сарки могли видеть вибрации некоторых чисто физических феноменов — например, электричества, сейсмической активности, даже сильной погодной активности — но опять-таки, потому что эти предметы источали заряд aleimi, который вибрировал в видимом для них спектре.

По большей части они предполагали, вычисляли, додумывали и делали заключения, опираясь на чертежи, карты и спутниковые координаты, соединённые с отпечатками aleimi живых существ. Они не могли видеть физический мир ничем, кроме своего физического зрения.

Подумав над словами Вэша, я встала с кресла на колёсиках и посмотрела на мёртвую машину. Другие видящие разбрелись по комнате, общаясь жестами и изучая другие части гигантского процессора. Гаренше сгорбился над другой консолью напротив меня, всматриваясь в ещё меньший экранчик и что-то печатая на клавиатуре.

Врег, похоже, изучал наружный корпус самой машины, ходя вокруг и останавливаясь, когда он замечал провода или открытые разъёмы.

Я решила проверить утверждение Вэша.

Я простёрла свой свет, держа щит над остальными и изучая гору металла из Барьера. Поначалу я видела лишь смутные очертания вибрирующих линий — что-то связанное с электричеством, исходившим от машины, пока она пожирала мощности.

Затем я посмотрела на другие частоты, на всё, что я могла не заметить раньше.

Долгое время я недостаточно хорошо понимала, что ищу, и поэтому не могла найти. Я вспомнила, как видела физические очертания, когда Ревик в первый раз вскрыл мой свет в Сан-Франциско. Я помнила, как видела здания, пока он бежал со мной по улице. Я помнила, как видела фонарные столбы — даже машины.

Но всё это казалось таким давним.

Чёрт, да я тогда была практически не в себе; это всё могло оказаться галлюцинацией.

И всё же я помнила, как ощущались горы, когда я пыталась увидеть их своим светом из комнаты Ревика в Китае. Подумав об этом, я осознала, что это необязательно должна быть машина или что-то, созданное человеком. Любой физический объект должен работать примерно по одному и тому же принципу.

Я вспомнила, как те горы светились другим светом.

Как будто более медленным. Более плотным, как выразился Вэш.

Они издавали другой звук. Это самое похожее описание, которое я могла подобрать. Как те низкие звуки, которые могли слышать только слоны. Такое чувство, будто эти горы находились под более высоким и натянутым гудением живого света.

Когда я вспомнила, очертания машины сделались чуть более видимыми.

Я несколько раз поморгала, но контур никуда не делся.

Уставившись на него, я осознала, что главный процессор выглядел не так, как здания в Сан-Франциско, и не так, как горы в Китае. Процессор не только светился ярче, чем горы из моих воспоминаний — и даже ярче мёртвых стен и асфальтовых дорог из моего первого дня в качестве видящих — но и над ним нависала своеобразная структура.

Она выглядела как грязное серое облако, состоящее из линий.

Как только я убедила себя, что структура реальна, я попыталась её рассмотреть.

Состоящая из надломленных, изогнутых линий и частиц того плотного aleimi-вещества, она источала похожий на слякоть серый свет — так в мультиках изображают злость. Я видела странные вибрации и скопления чёрных линий, хитросплетения, которые оставляли металлический привкус у меня во рту, а также тяжёлое ощущение, странно напоминавшее клаустрофобию. Резонанс с этими медленными потоками создавал такое ощущение, будто на мою грудь и остальную часть света давил какой-то груз.

Я также видела там серебристые проблески, вспышки и искры чего-то, очень похожего на свет Дренгов.

Сделав вдох, я скользнула глубже своим светом.

Структура немедленно расширилась.

Она раздулась в своеобразную голографическую диаграмму машины под ней.

Изумлённо изучая диаграмму, я осознала, что могу различить более старые части машины, чьи функции деградировали или почти отказали. Я также видела, где происходила большая часть деятельности по обработке. Я видела, что недавно подверглось ремонту, и даже кое-какие новые детали в более мощных сегментах обработки.

Несколько секунд я просто смотрела, стараясь сообразить.

Я уселась обратно за терминал.

В этот раз в поле «ИМЯ» я напечатала «Дигойз, Ревик».

На экране появился намного более длинный текст, чем мой.

Я мельком заметила информацию об его времени в британской разведке, даже данные со времён Второй Мировой Войны, которые, как я знала, были в основном фальшивкой. Я также видела, как его статус несколько раз менялся с «зарегистрированный» на «в собственности», потом на «член аффилированного клана», затем обратно на «в собственности». В последнем статусе значилось «террорист/повстанец» и какой-то числовой код, который я не могла интерпретировать. Из навыков, в которых ему присвоили статус эксперта, я могла понять лишь чуть больше половины.

Они знали, или «сильно подозревали», что он был телекинетиком.

Они также перечислили «Сайримн» и «Syrimne d’Gaos» в числе его псевдонимов.

Я сказала машине удалить эту запись.

В этот раз, отдав команду, я наблюдала за голографической диаграммой, которую я обнаружила вокруг машины. Запрос на удивление быстро прошёл по схеме, перенаправился в одну часть машины и вывелся на небольшой экран.

— ПОДТВЕРДИТЬ УДАЛЕНИЕ?

Я сказала «да».

Машина спросила у меня причину.

Я опять напечатала «СМЕРТЬ».

В этот раз запрос пошёл по другому курсу. Я проследила за ним через несколько разных частей машины, где элементы запроса, похоже, сохранились в разных местах. Я видела, как машина быстро пролистала миллионы других точно таких же запросов, затем удалила информацию из одной части компьютера и поместила в совершенно другую зону.

«То есть, на самом деле они не удаляются», — подумала я, отключившись.

Машина всего лишь хранила информацию в другом наборе файлов. Это больше похоже на смену статуса с «активного» на «неактивный».

Я жестом подозвала Врега. Он подчинился, подойдя ближе к месту, где я сидела.

— Как твоё полное имя? — спросила я. — Для них, имею в виду?

— Яренси, Томас В., — ответил он.

Я подняла взгляд и вскинула бровь. Он улыбнулся.

— Моей матери нравились человеческие имена, — ответил он.

— Хочу ли я знать, что означает «В.»? — спросила я.

— Врег.

Я улыбнулась.

— Ну конечно.

— Мост, — чуть раздражённо произнёс он по субвокалке. — Нет никакой практической пользы от удаления записей.