Станция-2 (СИ) - Блинов Юрий Николаевич. Страница 37

— А кто на Земле олицетворяет зло, Джо?

— Ну… — Стэндфорд замялся, понимая, что весь разговор понесло куда-то не туда.

— Ты затронул очень зыбкую тему, дружище. Всё ещё уверен, что хочешь услышать моё мнение?

— Почему бы и нет, Серж! Давай, просвети меня своими славянскими идеями. Скажи ещё, что у русских есть своё, уникальное предназначение…

— Я бы сказал именно так, но мне на ум не приходит ничего из философии, кроме самых простых истин. По поводу справедливости я рассуждаю проще. Дело не в тонкой грани между добром и злом. Дело в оттенках.

— В оттенках?

— Да. Нет в мире абсолютного зла, как нет и абсолютного добра. Поэтому, когда кто-то клеит штампы, мол, вот тут плохие парни, а эти хорошие, мне всегда странно это слышать. Сегодня ты поступаешь правильно в чьих-то глазах, а завтра какой-нибудь человек уличит тебя в двойных стандартах и обвинит в коварстве. Разве это подход? Удивительно, что, рассуждая о шаблонных критериях, как, к примеру, пытаешься делать это ты, люди до сих пор не перестреляли друг друга на нашей несчастной планете.

Сами не замечая как, Стэндфорд с Ерохиным пустились в долгие рассуждения о роли тех или иных моральных принципов. Время шло незаметно, и лишь звёзды, которые были хорошо видны в иллюминаторах яркими крошечными огоньками, неслись куда-то в необозримой дали, кружась вдоль своих орбит. И казалось, всё пространство бескрайнего космоса прислушивалось к диалогу двух разных, и в то же время, таких одинаковых людей.

— Но ведь есть правила, которые приемлемы для всех. Мы просто пытаемся их придерживаться. Разве Бог не создал людей равными, наделив их основными законами, прописанными в Святых Писаниях — воскликнул Джозеф.

— Я бы с удовольствием с тобой согласился — невозмутимо ответил Сергей, — но так уж устроен мир, что не существует в мире одного на всех Писания, и порой вероисповедания разных народов сильно противоречат друг другу. Что хорошо для одних, не очень-то приемлемо для других. В истории уже были времена крестовых походов и прочих попыток навязать волю одних групп людей другим. Мы все хорошо знаем, к чему это в итоге привело.

— Но так не должно быть, согласись! Однажды всё равно справедливость восторжествует…

— Да-да, знаю-знаю! — не выдержал Ерохин и засмеялся — И тогда хорошие парни обязательно надерут задницу плохим!

— Ты передёргиваешь, Серж!

— Нисколько! Так было во все те времена, что касается…

— Ты хотел сказать — что касается истории Великой Америки?

— Ну, я не хотел так сказать — стал оправдываться российский космонавт.

— Нет, договаривай уже! — вскипел Стэндфорд — Вот всегда вы русские так себя ведёте. Сначала устроите на планете, чёрт знает что, а потом разгребать другим. Разве не по вашей вине всего пару десятков лет назад Индия развязала войну с Пакистном, и атомные бомбы посыпались, как град с небес! Если бы не вы со своим постоянным вето в совбезе ООН…

— Да ты послушай, что сам говоришь, Джо! — не выдержал тут уже Ерохин — Разве не нам, русским потом всегда приходится подчищать за другими после всех их бездумных проделок? Той войны не было бы, если бы не ваши оголтелые подстрекатели из Пентагона!

— Да брось! Именно наши так называемые 'бездумные проделки', как ты их называешь, много раз спасали человечество от гуманитарной катастрофы. Мы много сделали благодаря именно такой нашей, неприемлемой для вас, русских, идеологии. Потому что вот там — Стэндфорд указал пальцем куда-то в сторону ближайшей двери, будто собеседник мог его видеть — сейчас как раз находится абсолютное зло, которому не место здесь. Разве эта гадкая тварь не истребила весь наш экипаж? Разве не нужно приложить все усилия, чтобы раз и навсегда уничтожить эту заразу? Что ты скажешь на это, Ерохин?

Наговорив всё, что накипело, Стэндфорд замолчал. Он пытался успокоиться и тяжело дышал, потому что этот диалог вывел его из себя. Молчал и Ерохин. Оба астронавта только что излили друг на друга целую массу разных помоев и сейчас сидели каждый в своём убежище, размышляя о том, чего бы ещё такого сказать, либо просто гордо промолчать, если другой заговорит в микрофон первым.

Повисла тишина, интерком замолчал. При этом почему-то никто из двух собеседников не отключил микрофона. Оба были чрезвычайно злы один на другого, и, казалось, осталось лишь бросить спичку…

Впрочем, ни Стэндфорд, ни Ерохин совсем не желали полностью рвать тонкую нить установленного между ними диалога, которую недавно с таким трудом удалось наладить. Проходили минуты, эфир молчал. Первым не выдержал Ерохин.

— Знаешь, Джо, когда я был ещё мальцом, мне с очень большим трудом удавалось изучать в школе английский язык. Думал, что никогда его не освою, ненавидел уроки по этому предмету, нашу учительницу иностранного языка и все эти учебники про чуждую мне культуру.

На этом месте Ерохин затих, прислушаваясь к реакции собеседника, а затем продолжил:

— В старших классах всё оставалось по-прежнему, но однажды я вдруг столкнулся с тем, что мне стала светить не аттестация по предмету при выпуске из школы.

Сергей опять замолчал. Он взглянул на пульт, убедившись, что лампочка интеркома по-прежнему горит. Значит, Стэндфорд слушал его.

— Эй, Джо, — он усмехнулся и продолжил свой рассказ, — это было бы даже хуже, чем получить двойку на экзамене. Я помню мою учительницу, ту самую, кого я терпеть не мог, и с уроков которой я постоянно сбегал под видом протеста. Она тогда повела себя очень мудро. Усадила меня напротив себя, посмотрела мне в лицо своими грустными глазами, а потом предложила выход. Знаешь, она не ругала меня, не отчитывала и не давила морально, она предложила мне вариант с четырьмя волшебными палочками. Мудрая учительница поручила мне сделать перевод всего четырёх простых литературных текстов с английского на русский. По итогам моей работы она пообещала выставить мне четыре оценки. Ты не поверишь, Джо. Я был так потрясён её добротой, что усердно взялся за задание. А когда я закончил переводить последний из тех маленьких рассказов, мир будто перевернулся для меня. Я вдруг понял, каким дураком я был все эти годы учёбы, потому что в этих коротких историях я узнал об Англии, об Америке, и о людях, которые живут там столько, сколько никогда и нигде не слышал ранее. В том учебнике были короткие новеллы за авторством Марка Твена, Вашингтона Ирвина, Чарьза Диккенса и Рэя Бредбери. Моё мировоззрение настолько изменилось за те несколько дней, что ещё до того, как я окончил школу, на моей полке уже стояло несколько книг на английском языке, которые я теперь читал взахлёб, днями и ночами напролёт.

Стэндфорд по-прежнему не проронил ни звука.

— Это я к тому говорю, в общем-то, что сейчас я свободно общаюсь с тобой, и даже могу ругаться на английском. Джо. Никто не говорит, что ваша западная культура совсем уж ничего не стоит, просто мы и вы несколько по-разному смотрим на некоторые вещи и не до конца понимаем друг друга.

Теперь замолчал Ерохин. Тишина была почти полной, и лишь попискивание аппаратуры изредка прерывало эфир.

— Ты рассказал интересную историю, Серж. Никогда не думал, что услышу что-то подобное от русского.

В следующий момент, когда Ерохин хотел уже что-то ответить, прямо за дверью раздался громкий скрежещущий звук. Космонавт насторожился и прислушался. Шум был не совсем обычным. Неужели тварь снова активизировала попытки проникнуть к нему в отсек?

— Ты слышишь это, Джо?

— Ты о чём?

— Шорохи за дверью. Похоже, наша 'клякса' взялась за свои старые проделки. Мне кажется, она всё-таки хочет добраться до меня.

Осторожно подойдя к стене, космонавт прислушался. За отсеком вдруг снова что-то зашуршало и запрыгало, будто горох о стену. Небольшое затишье и снова этот самый звук.

— Сергей! — неожиданный возглас Стэндфорда в наушниках связи вывел Ерохина из состояния ступора — Посмотри на мониторы! Скорее!

Космонавт развернулся и быстро поплыл прочь от двери. Когда же взгляд Сергея упал на пульт с экранами, челюсть его непроизвольно разжалась, потому что он увидел там такое, чего совсем никак не ожидал: по всему пространству коридоров носилось великое множество каких-то небольших чёрных 'мух'. Именно такое впечатление производили мелкие создания, похожие своим видом на крылатых земных насекомых. И они были везде, мелькали тут и там, иногда прилипая прямо к объективам разных камер, транслирующих картинки из коридоров станции и тогда, в эти моменты по изображению пробегали небольшие помехи.