Да поможет человек (Повести, рассказы и очерки) - Радченко Ю. "Составитель". Страница 47

— Ну что там еще? — спросил недовольно Почомир.

— Ты умер вчера в кукнар-хане. Поскольку не было денег на саван, дружки твои сшили его из старых мешочков для кукнара и в тот же день похоронили тебя. Говори скорее, кто твой бог?

И Накир занес над ним свою дубинку. Почомир струхнул, но вида не подал.

— Постой, Накир-ака, — проговорил он. — Я вижу, бог все знает — когда я умер, где умер, когда меня похоронили, даже из чего сшит мой саван. Так неужели он не знает, верю я или нет?! Только понапрасну беспокоит и вас и меня.

Это был веский аргумент. Мункар и Накир задумались. Подождали, не подскажет ли бог еще что-нибудь, но бог молчал. Тогда они сами пошли к нему за указаниями, да так и не вернулись.

Почомир после их ухода заснул. Никто не знает, сколько он спал и что с ним за это время случилось. Только разбудил его ужасный трубный звук. «Опять Мункар и Накир», — испугался он.

Но, раскрыв как следует глаза и оглядевшись, Почомир обомлел: от кладбища и следа не осталось. Вокруг гладкая, словно ладонь, равнина. Повсюду прямо из земли растут люди, как сухие колючки в безводной пустыне. Задрав головы, они удивленно смотрят друг на друга. Тут опять раздался страшный трубный глас, от которого все вокруг задрожало. Почомир вспомнил об Исрафиле — трубаче господа бога и о его трубе под названием «Сур», о которых узнал из «Книги восхождения на небо». Он все понял.

Между тем поднялась суматоха, все заметались, забегали, сами не зная, куда и зачем, как солдаты, только что окончившие очередную муштру. Мужчины вперемешку с женщинами, все голые, без савана, даже без фартука. Эта нагота смутила Почомира. «Ведь при жизни сами они запрещали ходить в таком виде», — подумал он, но потом успокоился: что же, может быть, в загробном мире другие законы.

Он попытался выяснить, куда нужно идти, но никто ему не ответил. Тогда он присоединился к остальным и стал тоже бегать как сумасшедший. Вдруг появились дети с крылышками (ангелы, сообразил Почомир) и стали раздавать всем какие-то книжечки. Получил книжечку и Почомир, повертел, повертел ее в руках, хотел прочитать, да вспомнил, что не умеет, и остановился в раздумье.

— Здорово, Почомир! — неожиданно раздался знакомый голос.

— Кум Джума, неужели это ты? — не поверил своим ушам Почомир.

И вот приятели, не обращая внимания на толчею и давку, начали сердечно обнимать друг друга. Кум Джума даже прослезился от радости.

— Бедняга Джума, и ты умер! — вздохнул Почомир.

Он сказал это просто так, но кум Джума почему-то очень обрадовался.

— Я умер через три месяца после тебя… — начал было он бодрым голосом, но Почомир перебил его:

— Постой, кум, кажется, ты умеешь читать?

— Умею. Помнишь, однажды в кукнар-хане я читал вслух книгу Машраба?

— Да, да, припоминаю, а тебе дали такую тетрадку? — спросил нетерпеливо Почомир, показывая ему свою книжонку.

— Дали, Почомир, дали, но там не все правильно…

— Подожди, друг, — перебил его опять Почомир, — подожди со своей, вот почитай сначала, что у меня написано.

Кум Джума взял у Почомира тетрадку. «Поступки и дела Рузикула, сына Ата-бая», — прочитал он заглавие, потом раскрыл тетрадь и начал читать дальше. Все, решительно все, что делал Почомир в течение всей своей жизни, начиная с четырнадцати лет и до самой смерти, было записано в этой тетрадке, даже то, что он ел плов левой рукой, и то, что входил в отхожее место правой ногой, и то, что справлял естественную нужду, не прочитав молитвы, и многое другое. Все это, между прочим, было занесено в список грехов.

— Кум, да ведь это же мелочи! — воскликнул, не выдержав, Почомир.

Джума продолжал читать. Когда он дошел до описания жизни у Ахмед-бая, началось что-то непонятное.

Так, к добрым делам были отнесены смирение и покорность при побоях и оскорблениях, доставшихся Почомиру от хозяина, а также безропотное выполнение самой тяжелой работы. И наоборот, такие поступки, как отпор хозяину, когда Почомир не желал молча сносить оплеухи и брань или отказывался от непосильной работы, оказались среди грехов. Ответ Почомира Ахмед- баю в истории с бараньей головой был отмечен как тяжкий грех.

Почомир начал нервничать.

— Оказывается, и здесь Ахмед-бай в почете, — заметил он.

— Успокойся, Почомир, и про меня тоже…

Кум Джума не успел договорить: пришли стражники с железными дубинками и куда-то всех погнали. Джума от страха уронил свою тетрадку и замешкался, поднимая ее.

— Не оставляй меня, Почомир! — в испуге закричал он удалявшемуся приятелю.

Они шли очень долго, пока не достигли широкой площади с навесом. Здесь было приказано остановиться.

Площадь окружали огромные бесформенные груды, и которых были свалены в кучу добрые дела и грехи. Посреди площади стояли большие весы, а рядом с ними весовщик, наружность которого вызывала тошноту. Когда все остановились, весовщик закричал истошным голосом:

— Эй, дети Адама! Не говорите, что не слышали, не говорите, что не поняли! Наступил день страшного суда! Сейчас я буду взвешивать на этих весах ваши поступки. Тот, у кого перевесят добрые дела, пойдет в рай, а у кого больше грехов — отправится в ад. Всем приготовиться!

Эти пояснения были излишни. Все и так догадались о том, что наступил судный день и для чего поставлены большие весы. Никто не обратил внимания на слова весовщика, только Почомир проворчал:

— Ладно, чего там, все понятно, приступай лучше к делу!

А кум Джума, боясь высказаться открыто, шепнул на ухо Почомиру:

— Ведь в тетрадках все написано, какие у кого грехи, а какие добрые дела. Зачем же еще весы? Подсчитали бы все, и делу конец.

— Они не умеют считать, — так же шепотом ответил Почомир.

И вот работа закипела. Толпы нагих мужчин и женщин набросились на весовщика, поднялся невообразимый шум:

— Вот моя тетрадь!

— Возьми мою!

— Сначала у меня!

— Не толкайся!

— Чего дерешься!

— Ой, я отстал!

Ничего нельзя было понять. Время от времени слышался голос весовщика, вызывавшего очередную жертву: «Мулла Алим!» или «Хасан сын Мухаммеда!» Названного вытаскивали из очереди и уводили в сторону, а тетрадь его вручали старухам ангелицам, сидевшим около куч с грехами и добрыми делами. Покопавшись в кучах, ангелицы извлекали нужные дела и клали их на весы: на одну чашу — грехи, на другую — добрые дела. Весовщик взвешивал, записывал в тетрадь и ставил свою подпись. Затем все начиналось сначала:

— Пропусти меня!

— Уйди, тетка!

— Дай ему, дураку, чтоб зубы посыпались!!

Два с половиной года стояли в очереди Почомир и Джума, но даже на шаг не продвинулись. Если так будет продолжаться, подумал Почомир, еще несколько лет простоишь. Нужно что-то предпринять. Как раз в это время началась очередная свалка, весовщик едва отбивался от потерявших терпение людей. В дело вмешались стражники. Скрежет сталкивавшихся железных дубинок смешался с воплями избиваемых. Но, по-видимому, натиск был так силен, что стражники на площади запросили у бога подкрепления. Показался большой отряд новых стражников, дубинками прокладывавших себе дорогу. Почомир смекнул, что они направляются прямо к весам.

— Эй, кум Джума, за мной! — крикнул он приятелю и устремился вперед.

Оба присоединились к отряду и с большим трудом пробились вместе с ним к весам. Возбуждение тем временем улеглось, и весовщик возобновил работу. Начальник вновь прибывшего отряда спросил, что случилось; люди опять начали волноваться и говорить все разом. Начальник ничего не мог разобрать. Тогда Почомир протиснулся вперед:

— Можно, господин? — спросил он.

— Чего вы орете? Сейчас всех в ад отправлю! — кричал начальник. — А тебе что нужно? — обратился он к Почомиру.

Почомир засмеялся:

— Правильно, господин. Если дело только за адом, отправляйте туда всех без разбора. Но эти несчастные уже несколько лет стоят в очереди на весы. Да разве можно здесь обойтись одними весами?! Нужно, по крайней мере, десять-пятнадцать штук.