Крестовые походы. Идея и реальность - Лучицкая Светлана Игоревна. Страница 16

Сама идея священной войны, которая собственно и привела к крестовому походу, была результатом сочетания двух важных факторов: с одной стороны, рассмотренных выше военных кампаний, начавшихся на христианском Западе, с другой — процесса укрепления папского авторитета в результате успехов клюнийской реформы. Эта идея была прежде всего тесно связана с религиозными и политическими планами папы Григория VII (1073–1085), одного из самых ярких подвижников реформаторского движения, который притязал не только на верховенство в Церкви, но и на верховенство над светскими государями. Мы видели, что уже в течение XI в. папство стремилось распространить влияние в мирской сфере, подчинив своему сюзеренитету крупных сеньоров и поставив светских государей на службу Риму, расширяя на основе Константинова дара владельческие права вотчины св. Петра, обосновывая свои притязания с помощью «Лжеисидоровых декреталий». В уже упоминавшемся сочинении «Диктат папы» Григорий VII обосновал притязания папской власти на всемирную теократию: в 27 главах этого документа утверждалось, что Римская Церковь, и только она, создана Иисусом Христом, она никогда не ошибается и не ошибалась; вся власть — не только духовная, но и светская — исходит от римского понтифика: он имеет право вмешиваться во все дела и всех судить, будучи сам неподсудным, он распоряжается коронами, низлагает государей и епископов, освобождает подданных от присяги правителю, издает законы для всего христианского мира и пр.

По существу, римский первосвященник стремился создать универсальную папскую теократию (если не иерократию) во главе с папской курией, куда должны были войти все христианские государства. Понтифик мечтал о расширении границ римско-католического мира и о распространении католической веры на новые территории, а также о привлечении к единению греков-схизматиков — примирению западной и отпавшей от католической веры восточной церкви — и борьбе с еретиками. Те войны против неверных и язычников, которые освящались в IX–XI вв. Апостольским Престолом, часто сопровождались распространением латинской литургии на завоеванных землях и во многом служили подобным целям. Григорий VII пытался осуществить давнишний религиозно-политический идеал Средневековья — обеспечить идею царства Божьего на земле, объединить человечество во всемирную христианскую республику (res publica Christiana). Но вопрос стоял о том, кто должен вести христиан к этой цели и кто должен стоять на вершине христианского общества — тот, кто стоит у кормила духовной власти, или тот, кто возглавляет светскую власть, «царь» или «священник», т. е. — папа или император. Этот вопрос, как мы знаем, приобрел особое значение во время борьбы за инвеституру в разгар конфликта германского короля и императора Священной Римской империи Генриха IV и римского понтифика Григория VII — конфликта, разделившего средневековое христианское общество на две партии — сторонников императорского и папского лагеря. Собственно, сама проблема инвеституры — чрезвычайно важная, поскольку выборы епископов были мощным средством управления аристократией — понималась обеими партиями как частный аспект более общей и важной проблемы, касающейся взаимоотношений «священства» и «царства», духовной и светской власти. У обеих партий был общий идеал всеобщего мира и единства христианства, создания вселенской Церкви, но разные представления о том, как осуществить эту цель на земле. Согласно теории двух мечей, церковная и мирская власть — «священство» и «царство» — должны править в обоюдной взаимосвязи, но на почве средневековой теократии возникало двоевластие. С точки зрения папской партии, религиозно-политическое единение народов возможно лишь под властью понтифика. И той же задаче объединения человечества во всемирную res publica Christiana была подчинена идея Священной Римской империи — главой в этой республике, представителем ев. Петра, как считали сторонники этой партии, является император, которого, с их точки зрения, понтифики обязаны чтить как помазанника, получившего власть от Бога непосредственно, а не от Апостольского Престола, как считали сторонники папы. И поскольку, — говорили сторонники светской власти — Империя испокон веков служила провиденциальным целям, высшим целям христианской теократии, что подтверждают примеры Константина Великого, Карла Великого и др., — то и право инвеституры должно быть у императора, и он должен распоряжаться епископскими кафедрами…

В спорах со светской властью папская партия опиралась на теоретические идеи, возникшие еще в первые века истории христианства — такие, как, например, идея «власти ключей», т. е. примата власти римского понтифика, его верховенства над другими христианскими патриархами. Основанием для признания главенства папы служило обещание Христа, данное им св. апостолу Петру: «И Я говорю тебе: ты — Пётр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; И дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то и будет связано на небесах, что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф 16:18–19). Иными словами, речь шла о власти, переданной Спасителем св. Петру, и его праве «решать» и «вязать» дела Церкви, т. е. о праве отпускать или оставлять грехи, которое реализовалось при совершении исповеди. Таким образом, клиру были переданы средства спасения христиан — оно отвечало за христиан на Страшном суде, а папа в качестве вселенского пастыря говорил и действовал как наследник св. Петра. В теории папа обладал «полнотой власти» (Ин 1:16), под которой подразумевалась высшая власть понтифика в религиозных делах.

С точки зрения григорианских публицистов, в силу «власти ключей», данной преемнику апостолом, папа господствует не только над Церковью в узком смысле слова, но и над всем зданием «божеского царства», которое включает в себя и государство, но лишь как подчиненную, низшую область. И потому, как считалось, у папы есть не только святительские, но и царские функции — он источник всякого закона и всякой власти на земле. [56] Можно легко заметить, что в таких рассуждениях исчезали границы между светской и духовной властью на земле. И это неслучайно: ведь в самом теократическом идеале, как уже говорилось, было заложено некое противоречие — вместо единой теократии, вместо солидарности «священства» и «царства» возникает двоевластие, разлад между мирской и духовной властью, когда папство присваивает себе права светской власти (о чем выразительно свидетельствует «Диктат папы»), а «царство» облекается в «священство». Во время борьбы за инвеституру папа практически переступил границу, разделяющую духовную юрисдикцию от светской. Понтифик яростно вторгся в сферу светской власти, низложив в 1077 г. Генриха IV и освободив его подданных от повиновения ему. То была действительно крайняя политическая акция. Борьба закончилась тем, что Григорий VII был изгнан императором из Рима и в 1085 г. умер в ссылке. Его преемником стал сначала папа Виктор III, а затем Урбан II, который был известен как последовательный григорианец.

Конфликт между «священством» и «царством» достиг акме на Клермонском соборе в 1095 г., когда папа фактически встал во главе «христианской республики», призвав освободить восточных христиан. Если Григорий VII низложил императора, го Урбан II вообще взял на себя обязанность светского государя, объявив крестовый поход. Итак, начавшееся во время григорианской реформы жесткое противоборство светской и духовной власти, собственно, и породило крестовый поход и в то же время предвосхитило создание в более позднее время централизованной папской монархии, которая будет использовать его как инструмент своей власти.

Наметим лишь пунктиром последующие стадии развития политической власти папства. Высказанные григорианскими реформаторами идеи папской власти получили дальнейшее развитие в XII в., в частности, в сочинениях св. Бернара Клервоского. Знаменитый цистерцианский аббат, один из организаторов и проповедников крестового похода, настаивал на том, что папа не просто последователь св. Петра — поскольку законы земного и небесного царства были даны апостолу самим Христом, то и сам папа становился викарием Христа. В своем трактате «De considerstione» написанном специально для его ученика, папы Евгения III, благословившего Второй крестовый поход, св. Бернар дал новую интерпретацию теории двух мечей, основываясь не только на толковании Евангелия от Луки (Лк 22, 36–38), но и на новозаветном рассказе из Евангелия от Иоанна (Ин. 28, 10–11), в котором Иисус Христос призывает апостола Петра, поднявшего руку на раба первосвященника, «вложить меч в ножны». Обращаясь в этом сочинении к своему ученику Евгению III, св. Бернар так пояснял отношения между духовной (папской) и светской (императорской) властями: «Сказал Господь: «Вложи меч в ножны» — значит, меч твой, хотя и не в твоих руках. Ведь он не сказал им в ответ: «Господи, здесь два меча» — «Слишком много», — он сказал: «Достаточно». Итак, оба меча, духовный и светский, принадлежат Церкви; первый вынимается Церковью, а второй — от имени Церкви; первый — рукой священника, а второй — рукой воина, хотя, на самом деле, по указанию священника и приказу императора». [57] Таким образом, в интерпретации св. Бернара Клервоского мирскую власть светский государь получает от папы и потому является всего лишь должностным лицом, который по призыву понтифика вынимает меч из ножен. Как видим, папство само претендовало на верховную роль в христианском мире и видело в императоре лишь свою креатуру, защитника понтификов и противовес Константинополю. Между тем и императоры по-прежнему были склонны считать себя универсальными правителями и наследниками римских цезарей, а начиная с середины XII в. стали обосновывать эти свои притязания, опираясь на римское право. Именно такие амбиции были у предводителя Третьего крестового похода Фридриха Барбароссы, короля Германии (1152) и императора (1155), при котором Священная Римская империя достигла наивысшего расцвета. Его трения с римским папой Адрианом IV (1154–1159) проявились, например, в 1155 г., когда он отказался выполнить некоторые обряды коронационного ритуала и был уличен в отсутствии почтения к апостолам Петру и Павлу. Примечательно, что и сам проводимый папой ритуал коронации германского короля императором Фридрих I рассматривал не как дар пап, но как свое законное право. После смерти Адриана IV в 1159 г. император, подобно своим предшественникам, пытался вмешиваться в выборы пап и помешать своему врагу — будущему папе Александру III (1159–1181) занять папский престол, но потерпел крах.