Однажды в Париже (СИ) - Кристиансен Ребекка. Страница 31

Конечно, он не пришел. Вероятно, я пробыла там около десяти минут, пока Леви не нашел меня и не вернул в игру. Но я никогда не забуду эти волшебные десять минут, когда была полностью уверена, что вот-вот произойдет чудо.

Смотря сейчас на эти гобелены, мне показалось, что я всегда была этой девушкой, сидящей в лесу и ждущей чуда на протяжении долгих часов. Но с одним лишь различием – к ней единорог всё же не пришел. Вероятно, она была просто приманкой, чтобы охотники могли убить животное.

— Я не могу поверить, всё изображено так ярко, — бормочет Леви. — Оно безупречно сохранилось.

Он продолжает счастливо болтать, пока мы обходим весь музей, но я не могла говорить, только слушать и думать. О том, что так и осталась той девочкой, ждущей единорога, для которой единорогом была Европа. Девочкой, ждущей возможности приехать сюда. Но когда она, наконец, оказалась здесь, то у неё было ощущение, словно её схватили охотники.

В моем путешествии нет ничего идеального. Всё идет не по плану.

Хотела единорога, а получила мохнатого и упрямого осла.

Поэтому я позволяю себе уцепиться за крошечную надежду – за Гейбла. Может, он и есть тот самый недостающий единорог.

Глава 16

Мы идем домой (не могу поверить, что начинаю называть отель домом), и, пока проходим вдоль Латинского квартала, я пытаю найти нужные слова, чтобы сказать Леви о концерте Джеймса и Гейбла, но говорю об этом только тогда, когда за нами закрывается входная дверь нашей комнаты в отеле. Леви сразу же хватает пульт от телевизора и падает на кровать. Я вздрагиваю, надеясь, что соседи снизу не пытаются сейчас заснуть.

Наконец, я выдавливаю из себя:

— Я иду на концерт сегодня вечером.

— Зачем? — спрашивает Леви монотонным голосом.

— Просто, чтобы проверить. Увидеть, хороша ли на самом деле их музыка.

— Ты просто хочешь увидеть того парня.

— Нет, — лгу я. — Хочется пойти и послушать, как они играют, ясно? Ничего особенного.

Я вешаю куртку в шкаф, чтобы отвернуться от Леви. Так легче врать.

— Ты собираешься оставить меня здесь одного?

— Если хочешь, ты можешь пойти со мной, — предлагаю я.

Он морщится и продолжает перещелкивать каналы:

— Я не хочу.

— И кто кого тогда держит в заложниках?

Леви в удивлении поднимает брови. Я изучаю его лицо, пытаясь найти следы того, что сделала ему больно. Что со мной не так? Почему я хочу увидеть, что ему больно?

Леви шепчет:

— Сегодня не показывают ничего хорошего на английском. А потом добавляет: — А еще все странно, когда тебя нет здесь.

На глаза наворачиваются слезы, и мне хочется вернуть назад все те подлые вещи, которые сделала ему. Что со мной не так? Я не хочу, чтобы он боялся. А хочу, чтобы он никогда не боялся или чувствовал что-то плохое.

Одного раза было достаточно.

Я сажусь рядом с ним на кровати и глажу его широкую, мягкую спину. Он отстраняется от меня.

— Ты в безопасности, — говорю я, пытаясь проглотить ком в горле. — Это место не опасно, Леви.

— Я знаю, но оно все равно странное.

— Страшное?

— Нет, — сейчас его голос напоминает агрессивное хрюканье. — Просто странное, ясно?

Я киваю.

— Пообещай мне, что ты вернешься домой, если музыка окажется дерьмом или тебе станет скучно, — говорит Леви.

— Я обещаю. Скоро вернусь, Лев. В любом случае, думаю, что ты скоро заснешь. У нас был долгий день.

Он снова ворчит. Я иду в ванну, чтобы принять душ и переодеться.

Я не взяла с собой никаких милых вещей, только джинсы, штаны для йоги и простые рубашки. Просвечивающая блузка с цветочным принтом – самая близкая вещь, которая соответствует случаю. Я надеваю ее вместе с самыми хорошими штанами для йоги и, думаю, что у меня получился романтичный и беззаботный образ. Фен из отеля оказывается совершенно бесполезным, поэтому наряд дополняют слегка влажные волосы. Я обуваюсь, хватаю сумку и направляюсь к двери.

— Веди себя хорошо, — говорю я Леви.

— Пошевеливайся, — отвечает тот.

Я чувствую, что делаю что-то не так, когда слышу, как за мной закрывается дверь. Каждый шаг, который делаю по направлению к холлу, говорит, что я поступаю неверно. Находясь в лифте, мне кажется, что он крадет меня из того места, где должна находиться, и, пересекая лобби, надеюсь, что улыбчивый служащий отругает меня за то, что оставила Леви одного.

Метро кишит разряженными и куда-то направляющимися в таком виде людьми. Все они выглядят лучше, чем я, и у них есть над чем посмеяться, но я все еще одна из них, и это позволяет мне почувствовать себя чуть-чуть лучше. Я уже давно не наряжалась и не выходила в свет. Последним разом был выпускной бал.

В этот раз ничего не произойдет. В этот раз все будет по-другому, клянусь.

Все сказанное Леви можно изложить одной фразой: «Не оставляй меня». Он всегда уверен в том, что когда-нибудь его все бросят.

Я думаю об отце, который постоянно кричал на маму. Ему ничто не нравилось, но он любил Леви. Отец построил для него домик на дереве и разыгрывал военные сражения на лужайке. Он был генералом для пластиковых солдат. Леви обожал отца, купаясь в его любви, пока тот был с нами, но после остался барахтаться в одиночку, когда отец ушел.

Папа съехал, когда мне было восемь. Леви было шесть; он прицепился к ноге отца и кричал, чтобы тот не уходил. Отец стал кричать и трясти ногой. Он сказал, что Леви слишком взрослый для этого дерьма. Слишком взрослым, чтобы не желать твоего ухода?

Отец приходил навестить нас, но его визиты не длились долго и становились все реже и реже. А теперь осталась только тишина.

Должно быть, эта тишина слишком сильно действует на Леви. Я никогда об этом не думала, так как смирилась с этой ситуацией; у меня есть Джош – самый лучший отец, о котором бы могла только мечтать. Представляю, что теряю Джоша - что он уходит от нас, и у меня появляется комок в горле прямо в метро. Я не смогла бы с этим справиться. Как я могу ожидать, что Леви сможет побороть это чувство?

Думая обо всем этом, пока метро увозит меня в противоположную сторону от Леви, мне становится не по себе, но я не собираюсь сожалеть о том, что ушла. Это всего лишь на час или на два. Он должен понять разницу между одиночеством на пару часов и одиночеством навсегда. Я не собираюсь чувствовать себя виноватой из-за этого. Я заслуживаю пары часов в Париже для себя, правда ведь?

Да. Да, заслуживаю. Я засовываю все болезненны мысли подальше, решая разобраться с ними завтра.

Я наконец нахожу бистро, в котором выступает «The Elegant Noise». Там не сильно много посетителей, но люди – по большей части с напитками, чем с едой – все-таки есть. Внутри темно и угрюмо. Я не вижу лиц, только свет свечей, которые стоят на каждом столике.

Другие девушки либо находятся в компании друзей, либо держат за руку парня; я же чувствую себя совершенно одинокой. Я протискиваюсь сквозь толпу к бару. Мне нужен стакан чего-нибудь в руке, даже если буду просто потягивать напиток. Мне нужно это, чтобы успокоить нервы. Напиваться или даже просто быть слегка пьяным в другой стране, когда сама по себе, - не сама лучшая идея.

Я не вижу никаких признаков сцены, и, когда у меня в руке оказывается бокал дешевого вина, начинаю прокладывать себе путь сквозь L-образную комнату. Короткая ее сторона выводит меня во внутренний дворик с белыми гирляндами, уютными, но слишком яркими. Я выбираю столик рядом с импровизированной сценой, на которой парень в килте ставит барабанную установку.

Барабанщик садится, начиная слегка постукивать по барабанам, а толпа начинает хлопать и подходить ближе. Джеймс выходит из бистро, на спине висит гитара из вишневого дерева, а затем, ухмыляясь и подмигивая, он перебрасывает ее вперед.

Гейбл незаметно прокрадывается с опущенной головой. Он приседает, чтобы подключить микрофон к усилителю и настроить парочку индикаторов. Джеймс подходит к микрофону.