Крепость Луны (СИ) - Чайка Алексей. Страница 35

Кожевина вздохнула.

— Нелегко будет. Конечно, я в тайне верю, что она вернётся, но… сами понимаете, материнское сердце стремится к счастью детей, оно может и обманывать. Оля была мне как дочь. Хотя — что это я? — она была мне дочерью!

— Господин Волконский надеется, что она жива. Он даже уверен в этом.

— Так почему он сам сюда не приехал?

Я не сразу решился ответить.

— У него семья… Крепкая семья.

— Сколько у него детей?

— Двое.

Авдотья Парамоновна хмыкнула.

— Но скоро родится третий, — поспешил я добавить. Прожив на свете двадцать с лишним лет, я убедился, что женское несчастье очень эгоистично.

— А я сама с двумя вожусь. Мой муж умер полтора года назад. Ольга очень помогала. А как пропала, тяжело нам стало… Она была умницей, всё мечтала навестить Льва Сергеевича, дабы тот сосватал её какому-нибудь богатому помещику. Она хотела, чтобы я и дети жили в достатке…

Я ссунул ноги на пол и выпрямился.

— Авдотья Парамоновна, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вернуть вам дочь. Но мне нужны подробности её исчезновения.

— Да вы сыщик что ли? — горько усмехнулась Кожевина.

— Как вы угадали? — спросил я с самой кроткой улыбкой, какую только мог изобразить. — Да, я сыщик. Такая у меня профессия. Поэтому господин Волконский и попросил меня разыскать его дочь.

Авдотья Парамоновна смотрела на меня во все глаза.

— Вы настоящий сыщик? — тихонько спросила она, точно боясь спугнуть неожиданно впорхнувшую в её сердце надежду.

— Самый что ни на есть настоящий, Авдотья Парамоновна. Не обращайте внимания на мои годы, на то, что я молод. В столице я был одним из лучших сыщиков.

— Так, значит, вы отыщите Олю? — радость звучала в каждом слове, произнесённом Кожевиной. Даже некоторые морщины разгладились.

— Приложу все усилия для того, чтобы Ольга Павловна увидела мать, то есть вас, и… и отца, Льва Сергеевича. Только при одном условии.

— Каком? — с испугом спросила Кожевина. — У меня нет ни одной золотой монеты, так что я не смогу…

— Я не о деньгах. Они меня не волнуют.

— Ой! — воскликнула женщина, так для неё были странны мои слова.

— Я смогу отыскать вашу дочь, если вы мне расскажете все подробности последних дней пребывания Ольги Павловны.

— Да что тут рассказывать? Жила, жила да вдруг и исчезла.

Я покачал головой.

— Так не бывает. В этой местности не водятся султаны. Есть только разбойники.

— Да и разбойников не бывает, если честно. Мужики у нас, знаете, какие? Кому хош шею свернут, а ноги в узелок завяжут.

— Радует, что хоть где-то простые ранийцы живут в безопасности. Скажите, в какое время суток пропала Ольга?

Кожевина призадумалась и с уверенностью сказала:

— Вечером.

— Поздно?

— Нет.

— Что она делала вечером на улице осенью?

— Гуляла.

— У неё была такая привычка? — уточнил я.

— Да. Я ругала её, а она всё равно любила гулять.

— Одна?

— Нет, с подругами.

— В тот вечер она пошла одна или с подругами?

— Я ведь за ней не слежу. Кирюха говорит, что одна бродила у реки. Знаю, сердце у неё было не на месте, переживала она, всё ждала чего-то…

— Ольга Павловна делилась с вами переживаниями?

— Часто, только беда в том, что я не понимала и половины того, о чём она говорила. С детства такой была: как начнёт что-нибудь тараторить, так не остановишь. Я думала, она выдумывает, словно сказки пишет. Думала, пройдёт это, но не прошло. Выросла, а такой и осталась. Иногда с ней словно припадки случались, видела что-то, потом пыталась нам с отцом доказать, что видит будущее. — Авдотья Парамоновна помолчала, слёзы душили её. — И она не лгала, она говорила правду. Теперь-то я знаю! Да поздно… Поздно уж!

— Вы убеждены в том, что ваша дочь может видеть будущее, предсказывать его?

— Умерла бы, но не отреклась от этого! — воскликнула женщина и с вырывающимися рыданиями постучала себя в грудь.

— Как же вы убедились в правоте Ольги Павловны?

— А так. Вот как, — проговорила яростным шёпотом Авдотья Парамоновна, поднялась со скамьи и перешла в соседнюю комнату. Оттуда доносились звуки возни и похожие друг на друга причитания. — А вот так-то я и убедилась, да позднёхонько уже. После драки кулаками не машут. Смотрите, это оставила она в стопке своей одежды, знала, что я буду перебирать её, оплакивая мою дочурку!

В моих руках оказался самый обычный лист бумаги, сложенный вчетверо, с типичным женским почерком, полным разных завитушек. Встречались и ошибки, впрочем, тогда я на них внимания не обращал, ибо занят был содержанием, ради которого, уверяю вас, можно было простить и тысячу тысяч грамматических ошибок!

«Дорогая мама!

Я прошу у Вас прощения за свою очередную «сказку». Как жаль, что не могу передать Вам на словах всё, что у меня лежит на сердце. У меня каждый вечер оно болит, предчувствуя беду. Знаю: скоро меня не будет с вами.

Вот что я не говорила Вам, вот что утаивала от Вас, чтобы Вас не тревожить: ко мне сватались. Мне предлагал руку и сердце странный человек. У него в мыслях недоброе, я знаю: дела его черны как сажа, и он готовит преступление. Этот человек не из нашего мира, его далёкой страной правит ночное светило, луна. Он подарил богатое ожерелье против моей воли, я вынуждена принять его. Несколькими днями позже я догадалась отнести его к местному ювелиру Бергу, чтобы он заменил один камешек ожерелья на стекло. Камешек остался у меня. Я прошу Вас, мама, отдать этот камешек тому человеку, что займётся моими поисками. Путь эта часть ожерелья поможет ему отыскать меня.

Я уверена, я знаю, что этот страшный человек скоро украдёт меня. Какое счастье, что выдалась тихая минутка, и я смогла написать эту записку! Надеюсь, что разлука с вами будет не такой уж долгой, и мы вместе вынесем её тяжкое бремя.

Скажите, дорогая мама, Кирюшке и Аннушке, что я их люблю. И Вас тоже.

Прошу Вас: помните об этой записке, и когда настанет час, покажите её человеку, который будет искать меня, и отдайте ему камень. Да поможет ему Небо!

Не говорю «прощай», говорю «до свидания».

Ваша Оля».

Я прочёл трижды и только потом с трудом оторвал взгляд. Сердце моё переполнялось удивлением, граничащим с потрясением. В то же время, ей-богу, чем-то близким дышало это короткое письмецо.

Авдотья Парамоновна тихонько рыдала.

— Камень… О каком камне идёт речь?

Кожевина медленно, словно в забытьи, подняла своё тело (вероятно, ноги не совсем повиновались ей) и вновь скрылась в соседней комнате. Оттуда она вынесла небесного цвета платочек с тремя узелками, которые могли завязать только умелые женские руки, и подала мне, произнеся глубоким охрипшим голосом только одно слово:

— Вот.

Я принялся развязывать узелки, но женщина, принуждённо улыбнувшись, отняла у меня платочек.

— Так-то это делается, сударь.

— Благодарствую.

Края платочка соскользнули с моей ладони, и я увидел тотчас поразительной прозрачности камешек. Он был настолько прозрачен, что увидеть его помогали только ровные грани с прыгающими по ним отблесками света. Однако ничего другого примечательного в этом ювелирном изделии не наблюдалось.

— Значит, сей камень надобно отнести к ювелиру — как его? — Бергу?

— Видать так, — шевельнула плечами Авдотья Парамоновна.

— Что ж, возможно, ювелир мне расскажет что-нибудь интересное. Но пока… пока сведений у меня чрезвычайно мало. Их недостаточно, чтобы начать полноценные поиски Ольги Павловны. Следует опросить жителей деревни, видел ли кто…

— Николай Иванович! — воскликнула молящим голосом и едва не упала передо мной на колени. — Батюшка, голубчик мой! Опросите, помогите, спасите. Говорите всем, что вы сыщик и что ищите дочь мою, Оленьку Кожевину. А то ведь языками погаными своими какой месяц треплются: мол, сбежала с женихом, мол, видели её до этого с господином каким-то, миловалась она с ним. Да не может этого быть! Богом клянусь — не может сего быть! Ольга не такая!