Крепость Луны (СИ) - Чайка Алексей. Страница 61

Денис выхватил из-под стола новую бутылку, сделал несколько неудачных попыток вынуть пробку, рыкнул, после чего замахнулся и отбил горлышко о край стола. Красный сияющий напиток забурлил в бокалах.

Выпив, я не сдержался и начал осторожно говорить.

— Денис, послушай. Мне кажется… ты только не обижайся… я думаю, что Якорь — эта странная штуковина — начинает предавать тебя.

Денис нахмурился, но спустя мгновение лицо его залилось пьяной весёлостью.

— Предаёт? Ты так думаешь? Мне тоже иногда приходит в голову эта мысль, но я так: ну и пусть!

— Якорь может не только оставить тебя ни с чем, но и погубить!

— То-то и оно: и пусть! — Денис осушил бокал, запустил его в стену, отчего тот брызнул фонтаном заблестевших осколков, и приблизил ко мне своё лицо и сказал горячим шёпотом: — я должен туда попасть, понимаешь? Должен попасть в эту чёртову крепость или куда там…

В глазах друга не было ничего, кроме чёрной воронки безумия.

* * *

Я думал, что мне не будет стоить труда найти луриндорское царство, ибо невозможно спрятать целую страну, не оставив следов. Всё оказалось иначе. Я уже четвёртый день без толку бродил по Ведольским хребтам, трансгрессируя по методу Авенира рано утром и возвращаясь поздно вечером, голодным, измотанным, раздражённым. На третий день поисков я высказал Авениру сомнения в правдивости слов Феоктиста, но старец зарычал как старый лев и приказал выбросить эту дурь из головы.

— Вернее будет утверждать, что я — невинная девчушка пятнадцати лет с косой до пояса, нежели предполагать, что Феоктист солгал, — отрезал Авенир и воткнул нос в карту Уральских гор.

И вот, на четвёртый день я шёл едва заметными звериными тропами по склону хребта. Я был тепло одет. Время от времени из руки в руку я перекладывал целый жгут ниток с болтающимися на них амулетами. Подобные деревяшки с загадочными символами и самых разных форм спрятаны у меня за пазухой. Они часто дрожали, грелись, потрескивали, словно их бросали в огонь, а не далее, как вчера, один амулет сгорел дотла, даже руку обжог. Авенир объяснил это большим количеством магических камней, древних ритуальных захоронений, мест волшбы и жертвенников.

— Земля, по которой ты ходишь, содержит столько тайн, что на разгадку их потребуется сотня моих жизней. Но будь осторожен, далеко не всё на Урале может причинить вред только амулету.

— Это я уже понял, — кивнул я, вспомнив Гробовщика, оборотней и фей.

— Если видишь, что на твоих глазах происходит какая-нибудь странность, немедленно трансгрессируй. Есть такие магические болота, из которых выбраться можно только с помощью трансгрессии и только так, как я учил.

После этого разговора я стал более собранным, внимательнее следил за тем, что происходит вокруг, обходил стороной изредка встречающиеся полуразрушенные каменные идолы, от которых амулеты начинали сходить с ума. Когда протяжно вскрикивала сорвавшаяся с ветвей одинокая птица, по телу пробегали мурашки. Под вечер я стал чувствовать непреодолимый страх и решил раньше закончить свои бесплодные поиски.

«Нет, что же я, в самом деле, мальчик? — подумал я. — Ещё совсем светло, надо пройти хотя бы до того валуна».

Взяв себя в руки, я зашагал меж низких деревьев и кустарников, пересёк мелкий, полный снега овраг и вскоре приблизился к серому валуну, поросшему почерневшим от холода мхом. На валуне лежали остатки снеговой шапки, почти полностью сдутой ветром. Амулеты в руках и на груди покоились. В груди что-то сжалось от ясного чувства, что в этой мёртвой тишине накатывающего зимнего вечера должно случиться какое-то событие.

И оно случилось.

Вся моя дальнейшая жизнь была бы иной, не случись тогда того, что случилось.

Я услышал стон и замер, потом осторожно приподнял края шапки, освободив уши. Звук повторился. Это был человеческий стон, похожий на скрип сухой ветви.

Странно, но мне ни разу не пришла в голову мысль, что это может быть магический обман, ловушка для простеца, подстроенная коварной тварью. Я пошёл на повторяющийся звук, а значит, спускался под уклон, который с каждым шагом становился всё круче. Если бы и захотел, я бы не смог мгновенно остановиться. Собственный вес влёк меня вперёд.

Какой-то зверёк бросился прочь, заслышав тяжёлые скорые шаги, мелькнул пушистым хвостом и другой. Тут я увидел фигуру человека под самым высоким деревом, заметил, что вокруг ствола этого дерева полностью растоплен снег. Оказавшись совсем близко, я с трудом остановился и окончательно убедился, что передо мной всего лишь человек, по какой-то причине привязанный к дереву. Человек сидел на земле, раздвинув ноги, под которыми находились две продолговатые ямы, (вероятно, он вырыл их своими ногами, суча ими в бессильной ярости); подбородок опущенной головы упирался в редко вздымающуюся грудь; меж сухих, в кровоподтёках, губ вырывался стон, теперь похожий на стихающий крик раненной стрелой птицы, давно упавшей на землю.

Я стал перед человеком на корточки и тихо спросил:

— Вы слышите меня?

Человек продолжал стонать, не обращая на меня внимания.

— Вы слышите меня? — повторил я громко и дотронулся до его ноги.

Тогда он вздрогнул, поднял голову, но взгляд его был направлен сквозь меня, в бесконечность, которой он уже наполовину принадлежал, потому что его миром был мир видений и бреда.

Я продолжил говорить с ним почти во всю силу голоса, но человек (теперь я также приметил его высокий, просто громадный рост) не отзывался, он был один на один с собой и своими кошмарами. Я схватился за голову, начал ходить то в одну, то в другую сторону, отчаянно соображая, что можно сделать, чтобы помочь несчастному. Сразу было ясно: человека нужно доставить в жилище Авенира.

— Трансгрессия? — спросил я вслух сам себя, но отмёл это предположение: рисковать было нежелательно, тем более, один раз меня едва не схватили. — Нет, нельзя. Нужно… да, именно!

И я немедленно трансгрессировал по методу Авенира, чтобы испросить у него совета.

Через пять минут мы вдвоём находились на Ведольских хребтах. Авенир со знанием дела осматривал человека, которого мы только что отвязали.

— Очень странный субъект, дорогой мой ученик, очень странный. Заметил его рост? А снег растоплен вокруг дерева лишь по одной причине: он способен согревать себя. Но кто его привязал? Вероятно, соплеменники за какую-нибудь провинность. Ага, ага… Что ж, могу с уверенностью сказать: это не человек.

— А кто же? — опешил я.

— Погоди, придёт в себя, расскажет.

— Выживет?

— Как пить дать. Он далеко не так прост, как кажется на первый взгляд. Ему до кончины так же далеко, как тебе до седины.

— Ну, а переправить каким образом его можно? Не на руках нести же?

Авенир насмешливо посмотрел на меня.

— Ох, глуп ты, Николай, как винная пробка глуп.

— А вот оскорблять не надо! — вспылил я.

— Да кто ж тебя оскорбляет? Я всего лишь озвучиваю прискорбный факт. Но-но, погоди отворачиваться и в низкой мести поносить меня грязными словами, — усмехнулся старец. — Сделаем мы так. Кто-то из нас возвращается домой и создаёт мощную трансгрессионную воронку, скажем, за десять минут. Тот, кто остаётся здесь, отсчитывает десять минут (я взял часы, ибо предполагал, что они понадобятся) и трансгрессирует с этим молодцом обычным способом.

— Меня точно схватят, — буркнул я, глядя в землю.

— Тогда создавай воронку.

Молчание. Я весь кипел.

— Ну?

— Не умею, — промямлил я.

— Что? — переспросил Авенир, хотя, уверен, он прекрасно слышал мои слова.

— Не умею, — прорычал я и почти с ненавистью посмотрел на старца. В его глазах играли огоньки.

— Ах, вот оно что… Полагаю, ты вообще не знаешь, что такое воронка и для чего она нужна?

— Не знаю, — сказал я ровным, металлическим голосом. — Что дальше?

Авенир понял, что очередной урок по обузданию моей гордости провалился, что он подошёл к той черте, за которой я перестану отвечать за свои слова и поступки, и заговорил без усмешки и превосходства опытности.