Выйти замуж за злодея (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна. Страница 30

   — Ты все время машешь у меня перед носом решением каких-то проблем, как призрачной морковкой, — скривила я губы, — но, если вдуматься, то до твоего появления у меня и проблем-то не было.

   — А племянница в сиротском приюте? — быстро переспросил он, без колебаний ударив в болевую точку.

   — И что, ее ты тоже купишь? — со злостью спросила я.

   — Хочешь?

   Я резко поднялась со стула, схватила ридикюль и, громко стуча каблуками, направилась к двери.

   — Лаэрли, — мягко позвал он, сама не пойму, зачем обернулась, — когда ты успела воспитать в себе гордость? Год назад? Два года назад?

   — Соверен, — с трудом изобразила я улыбку, — провались-ка ты в ад! И договор свой прихватить не забудь.

   Хотела поступить, как воспитанный человек, тихо и оскорбленно закрыть дверь, но от злости шарахнула так, что у секретаря выпали из рук папки. Странно, как на окнах не задрожали стекла.

   Когда Рута, с потрепанным любовным романом лежавшая на диване, увидела меня входящей в гостиную, то охнула, вернее, проскрипела хриплым, как несмазанные полозья, голосом:

   — Ты рано.

   — Показ! — простонала я и рухнула на жалобно скрипнувший диван, едва не придавив подруге ноги. — Я совершенно забыла об утреннем показе!

   После целой ночи проветривания в комнате стоял собачий холод. В воздухе все еще витал горьковатый запах горелого чая, и затаившаяся в основании черепа мигрень, снова вернулась. Виски немедленно заломило.

   — Господи, что такого случилось в монетном дворе, если ты даже про работу забыла? — удивилась подруга. — Они хотят, чтобы ты оплатила остаток?

   — Нет, Рута, — покачала я головой. — Они продали мой долг.

   — Кому? — округлила глаза цветочная фея.

   — Соверену Гарду.

   — Уф, — вздохнула она и откинулась на подушку. — Не зря я вчера жгла чай! Видишь, как повезло. Поздравляю подруга, ему эти деньги, как медяшка. Надо же! Выглядит полным кретином, а — поди ж — хороший парень.

   — Да, хороший парень предложил мне расплатиться телом.

   — А?

   — Составил контракт на вакантную должность любовницы, — бесцветным голосом рассказала я, вперив взгляд в разноцветные гравированные карточки в рамках, расставленные на крышке комода. — Он узнал об истории с Гилбертом.

   — Но вы с Гилбертом Эммотом не были любовниками!

   — Да, но Соверен-то об этом не знает.

   — Почему ты ему не сказала?

   Я бросила на подругу ироничный взгляд. Мол, наивная анадарийская колдунья.

   — Подлец! — решительно кивнула она.

   — Спесивый болван, — добавила я.

   — Злодей! — провозгласила подруга и начала выпутываться из пледа. — Мы должны отомстить!

   — Как ты себе представляешь месть Соверену Гарду?

   — Слепим его восковую куклу и заколем булавками!

   — Полагаешь, поможет? — развеселилась я.

   — Ты права, — задумалась самопальная шаманка. — Наверняка у него стоит такая защита, что ее не пробьешь даже золотыми иголками. Но на кофе мы точно должны посмотреть. Вдруг нам предскажут его скорейшую кончину? Тогда проблема решится сама собой…

   — У нас нет кофе.

   — На чайной заварке! — немедленно передумала она и тут поникла: — Проклятье! Я же чай сожгла… Может, призовем бабку Шейрос и спросим совета?

   — Ты точно светлая?

   — Ладно, ты права, — сдалась Рута. — Бабку Шейрос будить себе дороже, потом обратно в вечный сон не загонишь. Может, призовем бабулю в гостиной Гарда?

   — Ага, — фыркнула я, — в приемной.

   На следующее утро к Арлис отправилось жалобное письмо, что несчастная звезда весеннего каталога второй день лежит больная на голову… в смысле, страдает мигренью и не поднимается с кровати. Разве что изредка измученным духом возникает в кухне, чтобы проглотить очередное снадобье. Наплевать, что прежде я не пропустила ни одного показа и вообще отличалась крепким здоровьем, как у молодой горгульи. Пришло время собираться в башню Гард и красиво бесчинствовать, если ничего другого не оставалось.

   С упорством, достойным лучшего применения, я расчесывала волосы черепашьим гребнем, пока копна не превратилась в блестящий темный каскад. Подвела глаза черными стрелочками, втиснулась в ненавистное золотое платье и вышла к подруге, поддерживая неудобный наряд на груди.

   — Застегни!

   — Ага. — Она соскочила с дивана и проворно справилась с мелкими крючками.

   Платье, перешитое Микой, сидело идеально. Скромный вырез, оставляющий простор для фантазии, скрывал грудь. Тонкий блестящий материал подчеркивал женственные изгибы, а рукава перестали врезаться подмышки. В глазах моментально вспыхнули блестящие звездочки. Если бы радужки окрасились желтым пигментом, выглядело бы жутковато, как раз распугивать клерков в коридорах башни Гард.

   Я намазала губы алой помадой, превратив рот в кричащий мазок. Выглядело агрессивно и оглушительно. В стародавние времена древние нимфы всегда надевали красивые наряды и ярко красились перед тем, как совершить месть. Правда, они-то рисовали горизонтальные полоски на щеках, но будет странно заявиться к властному болвану полосатой.

   Через зеркало я увидела, как бледная, словно при смерти, Рута из дверей следила за тщательными сборами.

   — Не делай этого! — тихим, еще сохранившим сиплость голосом горячо забормотала она. — Не порть себе жизнь! Он, конечно, мерзавец, но за убийство Соверена Гарда тебе грозит смертная казнь. Подумай еще раз!

   — Чего? — наконец вернула я дар речи.

   — В смысле, чего? — растерялась подруга. — Ты надела золотое платье и приготовила туфли на шпильке, подвела глаза и накрасила губы. Сразу видно, что или соблазнять его собралась, или кроваво мстить. Ты ведь не хочешь его соблазнить? В середине дня — это неприлично.

   — Рута, ты порошков от боли в горле не переела? — уточнила я.

   — Ну, может, проглотила парочку лишних… — замялась она и засеменила за мной следом, когда я направилась в кухню, где в жестяной банке, припрятанной в шкафу, мы хранили наши скудные хозяйственные сбережения.

   — Зачем ты забираешь наши деньги?

   — Хочу сделать первую выплату по долгу. Пусть знает, что меня нельзя купить, как деревянную коняшку, — хмуро сказала я, запихивая несколько ассигнаций в крошечную сумочку. Жаль, что объемный ридикюль, куда легко помещалось священное «Домоводство», смазывал образ ослепительной мстительницы. Нет-нет, с потрепанным ридикюлем под мышкой источать надменность и выпячивать оскорбленную гордость было решительно невозможно!

   — Ты там не замерзнешь? — жалобно причитала Рута, пока я обувала туфли на шпильках.

   — На улице весна, — подбодрила я сама себя.

   — Весна — когда ты в плаще, а в одном платье — это не подогретая зима, — протянула она со столь трагичными интонациями в голосе, словно отправляла меня на смерть и прощалась навсегда. — Ты же ненавидишь холод!

   — Не обледенею. Помнишь, как говорила бабка Шейрос? — Я поправила платье. — Красота требует жертв.

   — Мне она говорила, что женщина рождается или умная, или красивая. И всегда так жалостливо по голове гладила.

   — Это потому что тебя — она считала умной.

   И все-таки Рута оказалась права… Весна-то в этом году наступила неправильная, холодная! Природа с ума сошла, если согласилась оживать в столь отвратительную погоду. Покрытые слабым зеленым пушком деревья грелись в солнечных лучах. Пробивались сквозь толщу земли несмелые зеленые травинки. Им всем было тепло. А дитя природы, гордая нимфа, синела от холода. Как-то в эпичный план по эффектному вторжению в личное пространство спесивого властного болвана никак не входила смерть от переохлаждения.

   В пойманный кеб я забиралась с видом «на общипанном грифоне не подлетишь, на хромой виверне не подъедешь», но едва извозчик закрыл дверцу, как плюнула на гордую осанку, скукожилась на сиденье и начала трястись. Одно радовало: если верить энциклопедии, дрожь — это самопроизвольное сокращение мускулов для согревания тела и внутренних органов (не спрашивайте, откуда мне это известно). В общем, сидя в холодном пахнущем кошками и чужими резкими духами салоне, я самопроизвольно, без печки и шарфа, отогревалась. Зато страдать от уязвленного самолюбия уже была не способна.