Укрощение огня (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна. Страница 26
Как дуновение ветра колеблет цветущую ветвь, юноша склонил перед господином голову по окончании речи, но Амир не улыбнулся, и глаза наоборот потемнели. Кончиками пальцев мужчина направил его подбородок вверх, вынуждая прямо взглянуть на себя.
— Ты достоин и большего, Нари! — тихо, но с силой проговорил Амир. — Но тебе в самом деле понравился кинжал и было бы интересно учиться этому?
— Да… — после затянувшейся паузы коротко выдохнул Аман, отстраняясь и отступая.
Создатель, он явно сходит с ума! Ибо подтверждая самые серьезные его опасения: простое прикосновение отозвалось почти болезненным спазмом в груди, постепенно стихая, но не уходя совсем, как будто Князь Тьмы запустил в сердце цепкие лапки, овевая его взмахами ярких крыльев. Прекрасно и жутко… Разве так бывает?
— Тогда что тебя беспокоит? — Амир с разочарованием опустил руку, но настаивать на своем желании докопаться до сути не прекратил. — Просто ответь, что тебя тревожит, это не так уж трудно!
Не трудно… — Аман дернул губами, — действительно! Когда ответ на первый вопрос будет предельно короток: вы!
И я сам… Но лучше отрезать себе язык, чем сказать такое!
— Я думал о танце… — юноша ляпнул первое, что подвернулось, и тут же обругал себя так, что заключение о полном превосходстве над его умственными способностями земляного червя — было самым сдержанным выводом. Нашел безопасную тему!
Однако на этот раз Аллах, видимо, по какой-то прихоти решил сжалиться над ним. Амир вначале слегка приподнял в удивлении бровь, а затем в задумчивости обернулся к своим воинам.
— Ты прав, — согласился мужчина.
Он расположился рядом в небрежной расслабленной позе, предоставляя юноше возможность сполна оценить четкий профиль и длину ресниц с неожиданно нежным изгибом. Черные волосы в беспорядке спадали на сильные плечи и ветерок с завидным наслаждением запускал в них шаловливые пальцы.
— И правда, танец и бой очень похожи между собой… — он говорил что-то дальше, а юноша просто тонул в густой кофейной взвеси, неотвратимо затягивающей в обжигающую глубину…
До тех пор, пока вопрос не повторился:
— Так что тебе не понравилось?
И Амани отозвался медленно, будто зачарованный, неожиданно для себя заговорив о том, что наверное тоже давно теснилось в душе, но до сих пор терялось среди всех расчетов:
— Я хотел, чтобы новый танец отражал душу Мансуры, был частью ее и воплощением… Кадер подобрал изумительную песню, и ее мы уже отработали полностью. Но остальное! Чего-то не хватает, и я никак не могу понять, что это…
Вдруг Аман замер, звонко прищелкнув тонкими пальцами, а в глазах полыхнули шалые огоньки: секрет, над которым он бился с самого начала занятий с Кадером и вновь ускользнувший, казалось, из самых рук при возвращения князя, — неожиданно все же раскрылся!
И не в последнюю очередь благодаря тому же господину Мансуры. Он же и должен был стать залогом предстоявшего триумфа, предназначенного навсегда заслонить собой образ приторно сладкого, ядовито-яркого гаремного красавчика…
Танец и бой! В первом он не превзойден, второму научится!
— О мой господин, я сердечно вам благодарен! Я теперь понял, что искал, благодаря вашим словам, и ручаюсь, что скоро вы увидите то, чего желали от меня!
Искренний смех юноши рассыпался по плитам звоном чистого золота.
24
Пусть Аллах услышит твои слова, мальчик, чтобы они стали правдой! Пусть заглянет в душу мою, чтобы сбылись они не только о танцах…
Тяжело любить, но еще труднее любить именно своего избранника, а не свою любовь к нему и себя в ней, завязывая собственными руками свои глаза на истинную суть вещей и событий… Однако терпеливого ждет щедрая награда — видеть, как все больше распускается пламенный цветок, вновь поднимаясь после прошедших над ним бурь, как расправляются за его спиной, наливаясь крепостью, сильные легкие крылья. Хая» ти, твой смех бальзам, врачующий иссушенное жаждой близости сердце!
Сиянье глаз твоих живительный напиток, твои покой и счастье — воздух в моей груди… Прекрасный танцор потряс мужчину на роковом пиру, но тот юноша, что открывался ему с каждым днем уже с других сторон, все больше становился тем, без кого существование попросту потеряло бы всякий смысл. И это понимание надежнее всех клятв не давало переступить с ним запретную черту, оно остановило на шаткой грани в неловкий и опасный миг, наоборот дав им шанс, сделать несколько шагов друг к другу.
Извечную настороженность юноши наконец сменил боевой азарт, так что сомнений в том, что он все правильно рассчитал с новым подарком непредсказуемому строптивцу, у Амира не осталось уже на первых минутах «обучения».
— Думаю, у тебя легко все получится, — заключил мужчина, отведя стремительный бросок Амани, и останавливаясь, чтобы разобрать ошибки. — Твое тело хорошо развито, и главное, что ты не боишься…
Аман только несколько недоуменно пожал плечами: похвала была приятна, тем более, что он в какой-то мере действительно опасался предложенных занятий, и свободное время теперь проводил наблюдая за воинами, благо помимо совета князя имелся пристойный предлог в лице Тарика — медицина медициной, но каждый должен уметь постоять за себя, тем более если это полностью отвечает вековым традициям Мансуры. Даже странно, что его не взялись учить раньше. Мальчишка после нового «урока» смотрел на своего неожиданного покровителя, вовсе как на явление Пророка, зато сам Аман подчас тревожно хмурился.
Жизнь приучила его, что самая страшная катастрофа, которая может в ней случиться, это выглядеть неловко и нелепо. Он рисковал, на глазах у всех берясь за то, в чем имел самые мизерные навыки, особенно учитывая поставленную перед собой цель… и лестный отзыв успокоил, не просто опять потешив раскормленное самолюбие, но дав понять, что опасный момент пройден как всегда блестяще. А боятся… Чего? Князь опытен далеко не в тренировочных сражениях и не тот человек, кто мог бы допустить небрежность. Он всегда вовремя останавливал и точно сдерживал удары и выпады, а сам Амани еще долго не станет для него серьезным противником.
— Хорошо, что я быстро вернул форму, — довольный собой и миром юноша сдержано улыбнулся без всякой задней мысли, и что-то вновь дрогнуло в груди его господина.
— Это не удивительно, ты занимаешься каждый день… — мягко заметил Амир, приближаясь к нему.
— Как и вы! — дерзко парировал Амани, заметив маневр и ловко уклонившись от него. — Если валяться на диване и жрать сладости, то станцевать я смог бы разве что танец пьяного гиппопотама!
Амир не выдержал и рассмеялся сравнению, подавляя неистовое желание коснуться его щеки и заправить за ухо непослушную прядку, выбившуюся из заколки.
— Верно, конечно… — и продолжил, торопясь воспользоваться открытым настроением юноши. — Если дать мышцам застояться и оплыть, никакой талант не поможет. Ты танцуешь давно?…
— 14 лет, — Аман не видел повода уклоняться от ответа, и оттого, что князь выглядел потрясенным после него, уточнил как само собой разумеющееся, — первое, что я помню о себе это занятия.
Он едва не содрогнулся, хотя справедливо признать, что его наставники постарались на славу, ведь одной красоты мало и именно танец всегда был его беспроигрышной ставкой, так что стоило только спасибо сказать тому, кто разглядел эту склонность в ребенке и сподобился дать ей возможность развиться.
И потому совершенно не понял горчившую нотку в упавшем в ответ тихом «вот как…».
Однако сочувствие и грусть в тоне мужчины резанули как ножом. Юноша недовольно повел ресницами, скрывая взгляд в их тени, и, поспешил уйти, едва представилась возможность, разозлившись на себя. Болтливость никогда не входила в число его недостатков, тогда каким образом князю с завидной регулярностью удается заставлять его выдавать о себе те мелочи, значительные и не очень, которые не знал никто больше!
Просто потому, что это на самом деле мелочи, до сих пор никого не интересовавшие, — усмехнулся Аман, — так что теперь подобное внимание льстит до потери рассудка и элементарной осторожности, а князь Амир умеет не только спрашивать, но и слышать ответ… Еще одно неоспоримое достоинство ко всем прочим его совершенствам.