Укрощение огня (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна. Страница 52

Они опять свернули к горам, выйдя к неглубокой прозрачной заводи среди немногочисленной зелени. Ключ бил из-под камней, чтобы тут же, в нескольких шагах от своего рождения, исчезнуть под ними снова, оставив после себя мерцающее прохладой зеркальце… Вода — это дар, означающий жизнь! Позволяя утолить жажду лошадям, Аман опустился у источника и убрал платок, проводя влажной ладонью по лицу, шее, спускаясь по груди почти до рубца, а затем — с трепетом пригубил живительной влаги из протянутой ладони Амира.

Он думал, что они задержатся здесь немного, чтобы потом вернуться в крепость, но оказывается, путь их еще был в самом начале. Князь без труда отыскал тропу, уводившую казалось в самое сердце гор. Она была узка, так что приходилось следовать друг за другом, поднималась все выше и петляла по краю каменистого обрыва, на дне которого, судя по шуму, текла река. Броские виньетки зелени, становившиеся все ярче по мере того, как громче звучал плеск стремительного потока, оживляли склоны, а река неутомимо точила камни, разделяясь на рукава, огибавшие наиболее крупные скалы, и то и дело спадавшие с них по каскаду порогов. Ключи сбегали по склонам тонкими струйками, и как бы прозрачны не были воды, их насыщенный цвет говорил о том, что неширокое русло реки достаточно глубоко.

Тропа сошла на нет у невысокого водопада, буквально уперевшись в кипевший на камнях поток. Проехать дальше было невозможно, а вот пройти, как оказалось, вполне.

— Настоящее похищение! — рассмеялся юноша, привязывая вороного, рядом с невозмутимым Ахафисом князя.

— Разумеется, — хищно усмехнулся в ответ Амир, подавая ему руку, чтобы помочь подняться на скалы над водопадом. — Как дикий горец, я просто обязан увезти свою добычу в тайное и недоступное убежище, чтобы сполна насладиться доблестно добытым сокровищем!

Мужчина тоже категорически не желал, чтобы его драгоценный загрустил, позволяя теням прошлого вновь завладеть собой.

— А добыча последует в убежище самостоятельно, или ее уволокут, закинув через плечо? — озорно поинтересовался Аман, стараясь изо всех сил сдержать томящую дрожь, пробегавшую по телу, потому что запрыгнув на высокий валун, оказался в крепких объятьях князя.

Амир весело фыркнул, и с явной неохотой отпустил юношу.

— Ты грациознее легконогой серны и стройнее кипариса на склоне, огненный мой! Но боюсь, что здесь мы так не пройдем.

Амани выразительно выгнул угольную бровь, и последовал за скрывшимся в расселине мужчиной, чтобы через короткое мгновение задохнуться от восторга, благодаря открывшемуся зрелищу.

Вправо не получилось бы сделать ни шага, наоборот пришлось огибать еще один вросший в недра огромный валун, так что если бы не вновь протянутая рука Амира, юноша оступился бы от неожиданности. Он по инерции сделал несколько шагов по пологому склону, и замер в восхищении от увиденного: почти у самых ног плескалась вода!

Они стояли вначале узкого и длинного ступенчатого языка, который шел вдоль одной из стен и исчезал, постепенно сливаясь со скалой у самого водопада… Водопад! Каскад пенных струй широким веером ниспадал с высоты около трех человеческих ростов, и нырял в настоящее озеро, которое, по всей видимости, питало его меньшего брата, где они оставили лошадей, и всю реку ниже. Значительная часть площадки скрывалась в тени от нависающей над нею, изъеденной ветрами и сыростью скалы, однако спуск к воде и само озеро было залито ярким солнцем, отчего озерцо отливало золотом — ровным спокойным оттенком света там, где вода едва достала бы до колена, и яркими слепящими искрами на поверхности, где глубина уже была куда большей…

Аман очнулся от наваждения, только осознав, что пока он глазел на нерукотворное чудо, созданное природой и богом, Амир успел вернуться с парой седельных сумок.

— Мы останемся здесь? — с долей растерянности спросил у него юноша. Чувство было такое, будто он еще спит или очутился в сказке!

— Ты против?

Амани лишь молча покачал головой: какими словами возможно было передать, что как бы близко он не успел узнать князя, чтобы перестать удивляться его поступкам, каждый раз ожидая чего-то невообразимого и все равно благополучно ошибаясь, да, все равно — разве мог он представить, что за обычными словами «день вдвоем», кроется все это, и Амир окажется способен подарить своему любовнику настоящий Рай, пусть даже всего на один день?… Чтобы хоть как-то справиться со смятением, юноша резко развернулся, опускаясь у воды и погружая в нее руку:

— Теплая… — уронил Аман, потому что так и не смог подобрать подходящих слов.

А может, любые слова здесь были бы чуждыми и неуместными… И разумеется, озеру было далеко до нагретой ванны, но ведь горные источники должны быть холодны так, что сводило бы кости, разве нет?! Тут же вода была всего лишь немного прохладной, и юноша вполне был способен представить, что его может потянуть купаться!

При определенных условиях. Особенно если захочется немного остудить пылающее сердце, бедовую голову и разгоряченное от ласк тело… — Аман едва не застонал в голос от непередаваемой смеси бессильного отчаяния, и восторженного предвкушения.

— Она немного успевает прогреться. Здесь солнце весь день, а ночью отдают тепло камни, — ладони мужчины мягко легли на плечи. — Нари?

Юноша обернулся к нему, и показалось, что далекое солнце утонуло в бездонных очах цвета непроглядной тьмы, заставляя их кипеть бурным течением, чья порой обманчиво спокойная гладь — сейчас мерцает и дрожит искрами непривычной робости:

— Амир…

Почти неразличимый выдох обрушился на обоих стремительным горным потоком, сметая все на своем пути! Звезда рождалась заново, глаза его были отражением бездонного неба, со слепящим черным солнцем в зените, а в широком карем ободе по краю двух медных чаш — тягучей спиралью вязко плавилось золото на колдовском огне…

Руки сами легли на крепкие плечи, чувствуя, как вокруг сплетаются ответные объятия. Юноша подался вперед, настолько, что щека теперь касалась щеки, и каждый мог ощутить малейшие изгибы тела другого — и возбуждение, само собой! Но то, что росло между ними сверх простого влечения плоти, наконец явило себя в полную силу. Ничего излишнего: только легкие осторожные прикосновения и неровный ритм биения сердца рядом, который для каждого из них заглушает даже звук водопада…

— Не будем торопиться, — Амир заправил буйно змеящуюся прядку, и Аман понял, что не заметил, когда он оказался без платка, и куда делась очередная заколка. — У нас впереди весь день!

— Хорошо… — просто согласился Амани, бездумно пропуская рассыпавшиеся по плечам волосы сквозь пальцы.

Действительно, каждое из этих дивных мгновений вместе с князем, хотелось растянуть как минимум в часы, а то и на целую вечность.

— Что в сумках? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать.

— Настоящее похищение должно быть тщательно организованно, — поддразнил Амир притихшего юношу. — Немного еды, вина, и… это!

У Амана уже не осталось сил удивляться, и при виде уда в руках мужчины, он только тряхнул головой с нервным смешком.

— Ну, я в самом деле никогда не писал стихов, — с мягкой усмешкой отозвался Амир, располагаясь на расстеленном плаще, — но льщу себе, что умею ценить чужие…

— Не нужно никаких стихов, — негромко прервал его юноша, пряча пылающее лицо и полный смятения взгляд, — иногда даже самые красивые слова кажутся убогими, потому что и они не способны передать того…

«…что творится в сердце!» — так же молча закончил за него мужчина, когда Амани остановился поодаль и осекся, — «Неужели, бесценный мой?…»

Амир коснулся пальцами щеки юноши. Тот отстранился, но словно бы отвечая на так и не прозвучавший вслух вопрос, и разрешая все возможные сомнения, Аман грациозно опустился на прогретый солнцем камень, оказавшись почти у самых ног князя.

Мужчина не произнес больше ни слова, но это молчание между ними было крепче любых уз. Сильные чуткие пальцы перебрали прижатые струны, рождая первые скупые ноты грядущей мелодии, а затем она потянулась тонким зеленым ростком к высокому небу, оплела собой застывшего юношу, цепко прорастая корнями вглубь. Музыка билась прозрачным ключом среди нагромождения острых скал, звенела стремительными ручейками, сбегавшими в подставленную чашу открытых ладоней. Глотком прохлады унимая мучительную жажду внутри, заполняя собой сосущую пустоту разлома. Омывая собою душу и навсегда унося из нее последние остатки яда. Очищая и исцеляя…