Тайны Васильков или мое нескучное лето (СИ) - Филимонова Лина. Страница 17

— С кем?

Светка растянула губы и пожала плечами.

— С Иваном Макаровым, — произнесла она раздельно.

— Это… что ли… с Ваней?

— Ты что, даже фамилию его не знаешь?

— Нет, — пролепетала я.

— Да-а. То есть вам точно не скучно, — сделала она неожиданный вывод.

— А кто он, этот Ваня? — спросила Белка.

Белка и Света смотят на меня одинаково вопросительно. Как так получилось, что разговор свернул куда-то совсем не туда?

— Тракторист, — ответила я.

— Что, правда? — удивилась Света.

Я пожала плечами.

— Он так говорит.

— Не стоит верить всему, что говорят мужчины, — назидательно сказала Белка.

— Я в курсе.

Мы помолчали, задумавшись о склонности мужчин ко лжи и вероломству.

— По-моему, между вами летают какие-то искры, — произнесла, наконец, Белка.

— С чего ты взяла? — возмутилась я. — Ничего никуда не летает.

— Может, ты сама еще не знаешь, а со стороны уже заметно.

— Как заметно?

— Ты цветешь, а Ваня чахнет на глазах.

— И что? Может быть, одно с другим вообще никак не связано.

— Все может быть. Но я точно знаю, что женщины от любви расцветают, а мужчины выглядят, как больные овцы.

— Кто это сказал?

— Точно не помню, кажется, мисс Марпл.

— Точно, она, — подтвердила Света. Еще одна любительница детективов.

— Никак не могу понять, почему это ты такая мудрая? Ты меня старше года на три, не больше, — обратилась я к Белке.

— На пять. А причина моей мудрости вон там, шоколадку доедает, — Белка с нежностью посмотрела на Алину, которая облизывала вымазанные шоколадом пальцы.

— Что, от этого так мудреют?

— Да.

— Как-то ты невесело вздыхаешь…

— Может, тебе еще рано это знать, но с того момента, как у тебя появится ребенок, ты уже никогда не будешь по-настоящему беззаботной и безмятежной.

И она посмотрела на молчаливую Свету. Та кивнула.

Я была очень удивлена.

— Странно это от тебя слышать. Мне-то казалось, что ты — сама беззаботность. Такая же, как твоя дочка. Тебе как будто тоже пять лет.

— Конечно, мне тоже пять лет, — улыбнулась Белка. — Я, правда, вместе с ней снова переживаю детство. Но, знаешь, иногда, очень часто, я просыпаюсь среди ночи и бегу проверять, дышит ли она… Может, это задвиг какой. Это у меня с того самого момента, как она родилась. Я все время за нее боюсь. Хотя, конечно, не думаю об этом ежесекундно…

— Ну, ночью всем в голову разная ерунда лезет.

— Да-а. И днем, бывает, тоже.

— Наверное, это нормально.

— Да нет, в психушку мне точно рано, — сказала Белка. — Так вот, о мудрости… На многое смотришь по-другому, когда у тебя есть такое вот чудо. Замечаешь то, на что раньше не обращала внимания и начинаешь видеть немного дальше своего собственного носа.

Белка подергала себя за нос и мы рассмеялись. В этот момент Алина прикончила-таки шоколадку и со вздохом сказала:

— Я вся такая чумазая. Придется идти умываться.

И они пошли умываться. А я, может быть, впервые, всерьез задумалась о том, какой я стану, когда у меня появятся дети. Девочка. И мальчик. Может, еще девочка. Там посмотрим.

Подушка была такой прохладной и успокаивающей… Я закрыла глаза. Спать мне, в общем-то, не хотелось, просто я немного устала. Перед глазами замельтешили обрывки сегодняшних событий. Ваня, чердак, сундуки, мелкие пылинки, пляшущие в потоке света, проникающего в маленькое слуховое окошко. Бабушкины платья, шляпы, чугунные утюги в углу…

Я подскочила на кровати. Не было утюгов. В первый раз были, а сегодня не было.

Или были? Может, я просто не обратила на них внимания? Я попыталась сосредоточиться и увидеть чердак таким, каким он был сегодня. Вот я поднимаюсь по лестнице, смотрю на Ваню, который зачем-то стучит по крыше, принюхиваюсь к запаху нафталина, доносящемуся из открытого сундука… Почему открыт сундук? Это я его открыла в прошлый раз и забыла закрыть. Подхожу к сундуку и заглядываю в него. Вроде бы все на своих местах. Я брожу по периметру чердака, дохожу до того самого угла, сворачиваю… И что? Если бы там были утюги, я бы об них споткнулась. А я не споткнулась, следовательно, их не было. Логично? Вроде бы да. Но, может быть, я просто обошла их, не заостряя на этом внимания. Потому что как раз в этот момент я одним глазом наблюдала за Ваней, который стоял напротив окна и солнечные лучи, проходящие через его волосы, образовали вокруг его головы золотистое свечение, а лица его совсем не было видно, но я чувствовала, что он улыбается… Опять я не о том.

Уснуть все равно не получится. Я вылезла из-под одеяла и пошла на кухню выпить кофе. Хорошая порция кофеина никогда не мешала мне уснуть. В отличие от непрошенных мыслей.

Щелкнув выключателем, я сощурилась: слишком ярко. Поэтому я выключила свет на кухне, оставив тусклую лампочку в коридоре, и поставила чайник на плиту. Потом я подошла к окну и остановилась, неожиданно погрузившись в какое-то оцепенение. Я ни о чем ни думала, просто смотрела, как сгущаются сумерки, как силуэты яблонь и слив становятся темнее и выглядят совсем иначе, чем днем, на фоне серо-сиреневого неба. В сумерках все привычные предметы становятся необыкновенными и загадочными. Мне всегда нравилось именно это время… Но сегодня эта загадочность показалось мне какой-то тревожной. Как будто что-то недружелюбное притаилось в таком знаком саду. Чайник засвистел, сделав шаг в сторону плиты, я его выключила и снова вернулась на свой наблюдательный пункт.

Уже было начало двенадцатого, и видимость ухудшилась. Создавалось ощущение, что перед глазами находится тонкое полупрозрачное покрывало, которое позволяет видеть контуры предметов, но не дает разглядеть детали. Я слышала, как ветер шелестит в листве и где-то вдалеке протяжно мычит корова. Мне захотелось укутаться во что-нибудь теплое и мягкое, а еще неплохо было бы, наконец, выпить горячего чаю. Но я никак не могла выйти из оцепенения и оторваться от окна. Наконец, мысль о теплом джемпере и чашке ароматного чая все же взяла верх, и я сделала шаг назад.

В этот момент я заметила, как какая-то темная фигура, закутанная в длинный черный балахон с капюшоном, появилась из-за беседки. Я вздрогнула и ухватилась рукой за раму окна. Фигура остановилась, повернулась в мою сторону и я увидела, что под черным капюшоном, там, где должно быть лицо, ничего нет… Фигура постояла немного и исчезла, растворившись в воздухе.

Я не могла пошевелиться. Все тело сковал тяжелый, липкий страх. Я боялась повернуть голову и посмотреть назад. У меня было ощущение, что весь мир в одно мгновение изменился, стал непонятным, страшным и жутко враждебным. В глазах все плыло, и я поняла, что могу прямо сейчас, первый раз в жизни, потерять сознание.

Все звуки исчезли, вокруг была пугающая, непривычная тишина. Мне даже показалось, что я осталась одна на целом свете, одна из людей, одна, и меня окружают только жуткие нечеловеческие существа. И самая главная их жуть заключается в том, что у них нет лиц…

Вдруг где-то залаяла собака, за ней еще одна, послышался шум проезжающего автомобиля и даже, кажется, чей-то смех. Я метнулась к выключателю и включила свет. На кухне, в ванной, во всех комнатах… Сердце стало биться почти ровно, без перебоев. Я прислонилась к стене в коридоре, потому что почувствовала, как дрожат и подгибаются коленки, а зубы противно стучат, нижние об верхние, или наоборот. На глаза наворачивались слезы.

Когда раздался осторожный стук в дверь, я подпрыгнула так, что чуть не откусила язык. Несколько секунд я колебалась. Стук повторился, уже настойчивее. Я прошмыгнула на кухню и выдвинула ящик. Нож. Нет, не то. Где-то есть маленький топорик. Нет, это еще страшнее. Я схватила скалку и подошла к двери.

— Кто там? — спросила я хриплым и совершенно не своим голосом.

— Катька, это ты? — услышала я голос Белки. — Что там у тебя происходит? Да пусти же меня, наконец!

Я распахнула дверь, скалка выпала из моих рук и я, самым глупым образом, разрыдалась в объятиях удивленной и испуганной Белки.