Испытательный срок (СИ) - Смородин Кирилл. Страница 31

Тот присел над ящиком, достал три пары щипцов — каждые длиной не меньше локтя. Примерившись, Дролл зажал инструментами жилы. Сноед задрожал. Из беззубых пастей потекла прозрачная слизь.

«Чувствует», — подумал напряженный до предела Страд.

Мракоборец вновь стал читать заклинания — до тех пор, пока по круглым бокам сноеда не перестали прокатываться волны дрожи. Затем, проверив, крепко ли щипцы держат жилы, взял другой инструмент, похожий на садовые ножницы.

Страд сжал кулаки. До безумия хотелось отвернуться, а еще лучше — оказаться как можно дальше от Струпьев. Лишь бы не видеть… Даже в доме Матиса во время ритуала изгнания Страд не испытывал таких страха, напряжения и отвращения.

И все же он не отводил взгляда. Только стиснул зубы, когда ножницы перерезали первую жилу — сноед тут же задрожал, а место среза запенилось бурой шипящей дрянью.

Вновь в дело вступили заклинания. На этот раз Дролл «успокаивал» сноеда дольше. Потом лезвия ножниц сомкнулись на второй жиле — и все повторилось.

Спустя двадцать минут сноед отправился в саркофаг, инструменты вернулись в ящик. Однако жилы продолжали исходить коричневой пеной и вдобавок пришли в движение.

Словно обезглавленные змеи, они извивались — и сближались друг с другом. Вскоре жгуты черной плоти соединились местами срезов, и пена стала загустевать. В конце концов, она превратилась в коричневую корку. Страд знал, что будет дальше: жилы срастутся и дадут жизнь новому сноеду. И через несколько лет он будет готов погрузиться в саркофаг и отправиться в один из Залов Кошмаров.

Чтобы поглощать сны и высасывать жизни.

«Врагу не пожелаешь такой участи…» — Страду и раньше, когда он только читал о Струпьях, заключение в Зале Кошмаров казалось во много раз хуже смертной казни. Теперь же он увидел сноедов своими глазами, и одна мысль, что кого-то отдают во власть этих отвратительных созданий…

— Пойдем. Большую часть дела мы сделали, — Дролл взялся за ручки по бокам саркофага — янтарные руны по-прежнему горели — и покатил конструкцию со сноедом к тропе. — Бери инструменты — и за мной.

Лишь когда поляна осталась в сотне шагов, Страду немного полегчало.

Глава 21

По степи, в двух милях южнее Баумары, шли четверо. Если бы кто-то случайно увидел эту компанию, то сразу определил бы главного: тот двигался впереди остальных и был прирожденным. Правда, с очень странными глазами — янтарные радужки с едва видимыми точками зрачков утопали в черноте, заливающей белки.

На вид магу было лет сорок пять. Поперек крупного горбатого носа тянулся тонкий красный шрам, на ввалившихся щеках и выступающем подбородке темнела щетина. Черные волосы, редкие и сальные, торчали во все стороны. Грязный серый балахон висел на худой фигуре мешком, перед собой прирожденный катил довольно большое устройство, похожее на саркофаг для сноедов. Эту конструкцию тоже опутывали шланги и трубки, однако, в отличие от саркофага, емкость была квадратной, а по бокам не тянулись вырезанные из янтаря руны.

Трое спутников прирожденного, одетые в такие же нестиранные и обтрепанные балахоны, несли лопаты, и сложно было представить более непохожих друг на друга людей.

Ближе всех к магу шагал настоящий великан с длинными светлыми волосами. Такому самое место в рядах городской стражи. Второй — лысый толстяк среднего роста — хромал на правую ногу, тяжело сопел и время от времени всхрапывал. Третий, низкий, худой и сутулый, не шел, а семенил, вертя плешивой головой.

Да, издалека сопровождавшие мага казались совершенно разными. Но если бы кто-нибудь увидел их лица…

Под сухой и болезненно желтой кожей вздувались неестественно темные вены. Плотно сжатые губы блестели от слюны. А три пары глаз, выкаченных, раскосых, с почти незаметными, сжавшимися до размеров точки зрачками, казалось, были лишены радужек — от них остались лишь светло-серые ободки.

Многие жители Баумары встречали подобных странной троице. Те стояли на улицах, чаще всего возле входов в подземные убежища, и держали плакаты, на которых, разделенные до нелепости большим числом восклицательных знаков, были написаны призывы не прятаться от порождений Червоточины, принять бедствие, как «дар небес» и прочая, прочая, прочая…

Их считали сумасшедшими, фанатиками.

Прирожденный замедлил шаг, а спустя несколько секунд и вовсе остановился. Отнял руки от конструкции, выставил ладони вперед и шевельнул губами, беззвучно произнося заклинание. Глаза вспыхнули янтарем, маг болезненно скривился, потом не выдержал — зарычал.

Трое фанатиков, замерших позади прирожденного, ждали. Ради наставника, мастера Оннэрба, узревшего истину, они были готовы на все. Желтые с темными полосами сосудов маски лиц и выкаченные, почти белые буркалы ничего не выражали, но в душе послушники мага были счастливы.

Из полусотни братьев и сестер мастер Оннэрб выбрал их! Значит, они достойны. Значит, не зря каждое утро наставник тратит силы, вливая в своих детей — да-да, к каждому в общине прирожденный относился как к собственному ребенку! — целебные заклинания, приносящие спокойствие и уверенность в правильности выбранного пути.

— Мы пришли, — боль ушла, и мастер Оннэрб обернулся к троице. — То, что мы ищем, прямо под нами.

Не говоря ни слова, фанатики двинулись вперед и взяли лопаты наизготовку.

— Копайте здесь, — прирожденный указал на место в трех шагах от собственных ног.

Как только послушники взялись за дело, маг отошел. Предстояла непростая задача — укрывать себя и троицу заклинаниями. Дорога к южным воротам Баумары недалеко, да и городские стены тоже, а свидетели мастеру Оннэрбу ни к чему. Особенно из числа стражников или чародеев.

Покидающая мага сила отзывалась болью во всем теле, глаза жгло, словно огнем. Мастер Оннэрб оскалился и скрипнул зубами. Не от боли — к ней он привык. Просто воспоминания… Они в который раз вернули чародея на годы назад, в тот самый день, когда Совет Прирожденных посчитал, что его увлечение Червоточиной опасно для Баумэртоса, и при помощи обряда отлучения — процедуры, сравнимой с казнью — разорвал связь Оннэрба с магическим полем, образованным над этим миром залежами янтаря.

Обряд сделал чародея, живущего в Оннэрбе, калекой, прикованным к кровати, неспособным шевельнуть даже пальцем. Но прирожденный не сдался. Он заново учился «двигаться», а затем и «ходить», самостоятельно выводя магические формулы, не зависящие от силы янтаря. На помощь Оннэрбу пришли другие силы — темные. Конечно, ему не удалось вернуть былые возможности, но лишь пока.

«Когда у меня будет это, — Оннэрб, не отрываясь и не мигая, смотрел на растущую яму, — все изменится».

Прирожденный волновался. Очень. Он осознавал риск задуманного и последствия, если что-то пойдет не так. Но внешне оставался спокоен. Трое послушников должны видеть и чувствовать это, в их души нельзя пустить ни тени сомнения. Иначе заклятья, при помощи которых Оннэрб подчинял членов общины собственной воле, начнут терять силу.

Послушники, ослепленные любовью к наставнику, работали, не жалея сил. Яма расширялась.

Скоро…

Оннэрб улыбнулся и посмотрел на снабженный колесами и опутанный трубками металлический короб. Пять с половиной лет ушло, чтобы спроектировать и построить этот аппарат. И вот настала пора испытания.

Все ли сложится удачно? Прирожденный не знал. Но был уверен в одном: никто и никогда раньше даже не задумывался о том, что Оннэрб намеревался осуществить. Он рисковал жизнью. И своей, и троих послушников, и, быть может, всей Баумары — а вслед за ней и Баумэртоса.

Разумеется, этому дню предшествовала длительная подготовка. Тысячи бессонных, полных раздумий ночей, десятки тысяч листов бумаги, покрытых формулами и чертежами, предположения, домыслы… Одним словом, теория.

— Мастер Оннэрб! Наставник! Все готово!

Сиплые голоса послушников вывели прирожденного из раздумий. Он посмотрел на троицу — те, выполнив работу, застыли, точно почетный караул, только с лопатами вместо копий, — и подошел к яме. Заглянул внутрь. Улыбнулся.