Ночной охотник - Барнс Томас. Страница 22

Все ринулись вслед за иннейцами. Идти пришлось недолго…

Они увидели его издалека, потому что Бакли лежал на высоком пригорке. Клаймен удобно устроился, свесив ноги с холмика, поросшего сочной мягкой травой.

Издалека было видно, что длинные светлые волосы его были спутаны, как всегда. Одна густая прядь спускалась на висок, создавалось даже впечатление, что она колыхалась на ветру. А другая густая прядь, только чуть покороче, ниспадала на белый лоб.

В первое мгновение создавалось впечатление, что ему не просто хорошо, а даже очень хорошо. Блаженная улыбка играла на губах Бакли. Открытые синие глаза внимательно смотрели в небо.

— Эй, приятель, чего ты там разлегся? — крикнул Джиро издалека прерывающимся, неуверенным голосом. — Не протрезвел еще? Не слышишь, пьянчуга, что тебя уже зовут?

Светлокожий не отвечал. Он по–прежнему продолжал улыбаться.

Внезапно сёрчеры, растянувшиеся по тропинке, в одно мгновение разразились криками, потому что откуда–то из густой травы выскочило несколько дейторов, мерзких мутантов. Покрытые слизью хищные рыбы–насекомые вынырнули, как из–под земли, и один сразу взобрался на лицо Бакли.

— Тварь, уйди оттуда! — заорал подбегавший Джиро, но мелкое гнусное создание не обращало на него внимание.

Дейторы с мерзким тонким писком, напоминавшим металлическое скрежетание, рассыпались по бледному веснушчатому лицу парня.

Острые зубы одного из них тотчас вонзились в глазное яблоко Бакли.

Рыбьи челюсти лихорадочно работали, и через мгновение окровавленный нос дейтора уже стал полностью погружаться в глазницу. Кийту хорошо видна была панцирная спина, доставшаяся мутанту от насекомых, и покрытое чешуйками рыбье брюшко.

— Уйди, гнусь! — взревел взбешенный Джиро.

Но, ко всеобщему изумлению, дейторы не испугались даже тогда, когда чернокожий гигант подбежал вплотную. Мутанты только замерли и точно ждали чего–то, подняв слизистые головки и нагло глядя снизу на огромного человека.

— О, Спаситель… — внезапно простонал Джиро и от ужаса приложил к открытому рту огромную ладонь. — Святая Троица! Что же это такое…

В своей жизни Кийт видел многое.

Он пережил такое, что был вправе считать себя закаленным человеком. Но даже его душа наполнилась ледяной дрожью, когда он вслед за остальными сёрчерами подбежал к пологому пригорку и увидел своего лежащего товарища.

Клаймен лежал на спине, спокойно улыбаясь в небо, а грудь его была рассечена чем–то чрезвычайно острым, точно кто–то острым топором разрубил ему ребра и тщательно раздвинул их в стороны. Сквозь продолговатое отверстие было видно все тело, плоть и сухожилия, мышцы и волокна.

Только сердца у Бакли не было. Вместо этого органа зияла пустота…

На месте сердца зияла страшная лохматая рана. Кровь запеклась вокруг пораженного места лилово–черными ошметками.

Голова Кийта наполнилась тревожным звоном. Он внезапно вспомнил ночную телепатическую атаку.

Пока сёрчеры со сдавленными ругательствами отгоняли дейторов и поднимали тело погибшего Бакли, Хрипун припомнил, как давным–давно слышал, что только хозяин гигантского болота Пайлуд, Обитающий–в–Тумане, обычно рассекает ребра жертвы, чтобы вытащить для своей услады лихорадочно бьющееся, слабое, измученное страхом, но все еще теплое и пульсирующее человеческое сердце.

Именно Обитающий–в–Тумане и мог обладать такой ментальной силой, которая обрушилась на его отряд минувшей ночью…

Никогда Бакли не думал, что жизнь его окажется такой короткой. Он часто рисковал своей жизнью, но даже в самые опасные моменты не предполагал, что она прервется так скоро и закончится в не во время схватки или в экспедиции, а во после дружеской пьянки в глухом лесу.

Сёрчеры часто меняли места ночевок. Где–то они задерживались надолго, где–то не очень, в зависимости от того, как далеко находились от них Забытые Города.

Но никто старался не думать о своей последней стоянке. О том лагере, попав в который, человеку уже не суждено его покинуть… так образно говорили они о смерти.

…Вечером у костра парень даже не заметил, как перебрал медового вина, поэтому его оживление мгновенно перешло допустимые пределы, и он стал хвастать своими любовными приключениями, чего обычно не допускал.

Но хмель развязывал языки и не таким бойцам, как он. Бакли чувствовал, что все остальные сёрчеры подсмеиваются над ним, подтрунивают над его рассказом. Хотя, действительно, красотка по имени Ц'Веела целовала и ласкала его в своем шатре. Пусть за это и пришлось подарить ей пару серебряных слитков, из–за которых он совсем недавно рисковал собственной жизнью.

Слитки обычно приходили к нему ценой невероятного труда, медлительно, как сонные черепахи. Он к этому привык. Клаймен должен был подвергать свою жизнь опасности из–за этих кусков холодного металла, залезать по отвесным стенам на огромную высоту, каждую минуту рискуя сорваться вниз.

А вот ускользали драгоценные слитки из его рук быстро. Они уплывали прочь с легкостью маленьких морских рыбок.

И к этому Бакли тоже давным–давно приучила судьба.

Что с того? Значит, такой ему выпал рисунок жизни. Такую уж комбинацию точек выкинула на своих игральных костях судьба…

Красивая Ц'Веела дала ему не только ночь наслаждений, она навсегда подарила ему воспоминания. Слитки ушли бы от Бакли в любом случае, не оставив и следа в его памяти. А Ц'Веела жила в его воображении все время. Порой ему казалось, что та ночная встреча в ее шатре длилась не несколько часов, а гораздо, гораздо дольше.

Столько раз он вспоминал ту встречу, что страстная ночь сначала приобрела по длительности сначала размеры недели, потом нескольких недель. Дни воспоминаний прилеплялись к дням, ночи к ночам, недели к неделям.

Что значили против этого какие–то жалкие слитки?

Все равно, он уходил в новый поход вместе с командой Кийта Хрипуна. Он должен был обязательно вернуться с очередной богатой добычей.

В тот роковой вечер Бакли задремал у костра. Сквозь сон, как в тумане, до его слуха доносились возбужденные голоса подвыпивших приятелей. Потом сёрчеры отправились спать в пещеру, а он погрузился в самый глубокий, самый сладкий сон, в котором опять его, как и раньше, навестила гибкая, дышащая страстью красотка Ц'Веела.

Ее стройная обнаженная фигура извивалась перед внутренним взором Бакли. Ему снилось, что грациозная мутантка танцевала в двух шагах от него, и сердце переполнялось радостной дрожью.

Ему казалось, будто молодая девушка уже прикасается к нему, проводит мягкой ладонью по его длинным светлым волосам, ласкает кончиками пальцев щеки, губы, шею.

Потом ее рука начала скользить ниже и словно бы стала расстегивать ворот его туники. Бакли чувствовал, что пылает уже целиком, что волна жара от костра, опалявшего прежде его лицо, опускалась все ниже, на шею, на грудь, потом на живот, пока не охватила бедра раскаленной лихорадкой.

Ему было хорошо, очень хорошо.

Ладони ее сновали по всему телу, окутывали его теплым покрывалом любовных ласки, и в какой–то момент Бакли внезапно ощутил мучительное блаженство. Ему казалось, что он целует девушку, и с пересохших уст сорвался негромкий, но страстный стон.

Стройная Ц'Веела высовывала язычок и облизывала ему губы, она подходила совсем близко и терлась лобком о живот и без того возбужденного сёрчера. Она извивалась, как змея, и танцевала прямо перед ним.

Бакли был бы совершенно счастлив, он получил бы огромное удовольствие, если бы не одно досадное обстоятельство.

Внезапно, к его ужасу, он увидел, что Ц'Веела пятится назад, к гигантскому дереву, и хочет исчезнуть в лесной пещере, где укрылся отряд сёрчеров.

«Ц'Веела, любовь моя, вернись!» — едва шевеля губами, позвал он девушку.

Продолжая улыбаться все так же сладострастно, как и несколько мгновений назад, она все–таки упорно направлялась к пещере.

Неужели она хочет уйти к сёрчерам и спать с ними, подумал про себя Бакли? Неужели ей больше нравится Джиро, и она хочет предложить себя этому бритому наголо медведю?