На кладбище Невинных (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна. Страница 47

Где ж тут убить-то, помилуйте? Минуты свободной не было…

Шарло де Руайан подтверждал слова любовника, на вопрос Бриана, может ли банкир удостоверить, что они были у него? — Тибальдо ди Гримальди величаво кивнул головой. Реми де Шатегонтье презрительно хмыкнул и заявил, что давно подозревал, что Брибри… самый настоящий бабник. Габриэль де Конти, демонстрируя полное безразличие к страхам и опасениям несчастного де Шомона, мирно дремал в кресле у камина.

Старухе де Верней помогали с организацией похорон Реми де Шатегонтье, ворчавший, что скоро он станет похоронных дел мастером, и Шарло де Руайан, ядовито отвечавший Реми, что для медика это смежная область, и её знание никогда не помешает. Аббат внимательно вглядывался в лицо Реми, но не видел на нём ни малейшего признака вины или угрызений совести. Виконт был утомлён и чем-то обозлён. И только.

Но, в общем-то, умеренная раздражительность была обычным состоянием его милости.

Лакеи в салоне перешёптывались: в народе говорят, это шалит-де сам Сатана, недаром же он неуловим и невидим. Как известно, аристократия никогда не говорит о таких глупостях, о каких судачит народ, но и народ не интересуется таким вздором, каким заняты светские люди, но теперь мнения верхов и черни в кои-то веки совпали.

Сен-Северен весь день пропадал в храме, здесь, за высокими соборными стенами, находил покой душе, беспокойство стихало, он забывался в молитвах. Но искушения не оставляли его и здесь! Сумасшедшая старуха, которая едва не довела его до истерики дурацкими мольбами о здравии внука, снова появилась в церкви. Мало того, кинулась целовать его ризы, вопя, что маленький Эмиль начал вставать и сам ходит! Её вопли собрали толпу в притворе, и как Жоэль не старался объяснить глупой женщине, что внука исцелил Бог, толку не было. Он смутился ещё больше, когда, окружённый восторженной толпой простолюдинов, вдруг заметил в притворе знакомую фигурку и, приглядевшись, понял, что не ошибся.

Пришла Стефани де Кантильен.

Жоэль, однако, воспользовался её приходом, чтобы освободиться от навязчивых прихожан, которым вечно подавай чудеса да знамения, и готовых, аки язычники, обоготворить священника вместо Бога. Нехристи, одно слово. Но разговор со Стефани поразил Жоэля. Она пришла поговорить с ним, не найдя его у маркизы де Граммон, заезжала к нему и его дворецкий сказал, что он — в Сен-Сюльпис.

— Что-то случилось, Стефани? Кроме, конечно, всех этих ужасов.

Она покачала головой.

— Нет. Но то, что происходит… это дьявольщина. Я долго колебалась, мне было стыдно рассказать вам. Но… Я подумала, что, наоборот… это пройдёт, если я признаюсь вам во всём.

Жоэль напрягся. Господи, неужто и Стефани, как Люсиль, признается ему в любви?

— Это началось… я не помню точного дня… Я думала… об одном человеке… Он нравится мне, я…  — она умолкла.

— Предположим даже, что его зовут Бенуа…  — продолжил аббат, обрадовавшись откровенности мадемуазель и тому, что его самого это не касалось. Но он ошибся.

Стефани невесело улыбнулась.

— Вы наблюдательны. Да, мне нравится де Шаван. Но… Я не о нём. Это случилось под вечер. Я, кажется, уснула, или… дремала… И вдруг я… Я не лгу, поверьте! Я услышала ваш голос. Вы…  — Она жалобно взглянула на него. — Вы говорили о любви и звали меня. Я… понимала, что это наваждение… но… противиться почти не могла. Я встала… но тут вошла Сесиль, моя горничная. Они испугалась, закричала, думала, что мне дурно, говорит, я была как сомнамбула…

Аббат побледнел.

— На следующую ночь я боялась оставаться одна, и Сесиль была рядом. Всё повторилось. Но ведь это… были не вы?

Де Сен-Северен почувствовал, что его знобит, точнее, пробрало морозом. Он сунул руки в карманы и тут же вскочил, нащупав в левом лист бумаги. Жоэль торопливо извлёк его. Ну, конечно…

Он протянул Стефани письмо мадемуазель де Монфор-Ламори.

— Прочтите, мадемуазель.

Она бросила на него изумлённый взгляд и заскользила глазами по строчкам. Ахнула, прижав трепещущую ладонь к губам, когда прочла подпись. На лице её проступил ужас.

— Боже мой… это как же? Я… следующая? — Мадемуазель де Кантильен, что и говорить, была далеко не самой глупой из молодых девиц.

Сам же аббат, тяжело плюхнувшись на скамью, погрузился в размышления, кои до сих пор непроизвольно отталкивал от себя. Из туманного прошлого встала до боли знакомая фигурка Мари. Она тоже не могла объяснить, как всё произошло, лишь помнила, как странная непреодолимая сила вдруг заставила её среди ночи подняться и самой прийти в спальню д'Авранжа. Он шла, как околдованная, и ей почему-то казалось, что она идёт к нему, Жоэлю…

Камиль д'Авранж. Что он тогда сказал? Что всем напряжением душевных сил взалкал Мари, готов был продать душу чёрту за единую ночь с ней. Обезумевший, он начал призывать её к себе. Вскоре дверь его спальни раскрылась, и Мари словно в полусне переступила порог… и назвала его Жоэлем.

Разве он, Жоэль, забыл это? Нет. Просто похоронил воспоминания, но вот, призрак по первому слову встал из могилы и скользил перед глазами…

До него с трудом дошёл жалобный голос Стефани.

— Что же мне делать, отец Жоэль? Я боюсь!

Сен-Северен вздохнул.

— То, что вам грозит опасность — очевидно. Я сейчас отвезу вас в дом к своему другу, Анри де Кастаньяку. Надо вызвать туда же Бенуа де Шавана и братьев де Соланж. Вас надо просто запирать в спальне на ночь. Забить окна. Опасность слишком велика. — При этом Жоэль, поймав её испуганный взгляд, замер в недоумении. Если его предположения правильны, и эти мерзости творит д'Авранж, то… Это же невозможно! Ведь сам Жоэль стократно замечал, что Стефани — дорога Камилю! Он дарил ей безделушки и опекал, рекомендовал нужным людям и при некоторых особах бросал в её адрес утончённые комплименты! Господи, ведь он нянчил её малышкой и из колледжа писал ей письма, начинавшиеся словами «любимая моя сестричка»! Это не он… Всё пугающе похоже на случай с Мари, но… этого не могло быть.

Тем не менее, если сомнения аббата и допускали непонимание и дурную двойственность, то опасность, угрожавшая мадемуазель, была несомненна. Служба давно закончилась, церковный двор опустел. Аббат, не раздумывая, усадил мадемуазель в её экипаж, сел рядом и велел гнать к Менильмонтану, где жил де Кастаньяк.

Ему не пришлось долго объяснять Анри и его сестре необходимость приютить мадемуазель и её друзей, ибо ей угрожает опасность — о гибели Женевьёв де Прессиньи Кастаньяки уже знали.

На всякий случай Жоэль решил обезопасить дом от визита Камиля д'Авранжа.

— Я прошу вас, мадемуазель, в эти дни не видеться ни с кем, никому не писать. Даже если придёт ваш брат…

Мадемуазель де Кантильен взглянула на него сумрачно.

— Вы… о ком? О Реми или о Камиле?

Аббат смутился.

— В общем-то, об обоих.

Стефани пожала плечами.

— Они не придут. Реми я просто боюсь, а Камиль… боюсь, что мсье д'Авранж ещё почище его милости виконта будет.

Отец Жоэль в изумлении замер.

— Что? Он же нянчил вас, Стефани.

— Все мы когда-то в куклы играли. Я… я слышала о нём много мерзостей, но никогда не верила. Не хотела верить. Я любила его. — Она бросила мрачный взгляд на окаменевшего де Сен-Северена. — Вы сказали тогда, что любовь Христова открывает глаза. Не знаю. Может, я любила его не Христовой любовью. Ибо обычная любовь ослепляет… По крайней мере, иногда. Я не хотела видеть в нём дурного. Мне сказала… я не могу назвать… Он подло обесчестил нескольких девушек. Я не верила, но когда моя подруга по пансиону… он надругался над ней! Я просто вдруг вгляделась в него, услышала его разговор с Реми. Они подлинно братья — два колеса одной повозки. Я сказала, что не хочу больше знаться с ним.

Жоэль тяжело вздохнул и столь же тяжело опустился в кресло.

— Вы сказали ему это… Давно ли?

— Три дня назад.

— А голос… мой голос… вы услышали до этого?

Стефани замерла.

— Да… нет! В тот же вечер! Как приехала домой, — мадемуазель побелела, — а почему вы спрашиваете об этом?