Королева Кандеса (ЛП) - Шредер Карл. Страница 9

Когда баррикада наконец пала, он стоял посреди комнаты, заложив руки назад. Ворвалась дюжина солдат, они вывели его прочь; он успел только кинуть назад взгляд и подмигнуть Венере.

После того, как его увели, несколько чинов из тайной полиции обыскали ее комнату. (Состояние, в котором находилась комната после их ухода, было примерно таким же, как и до появления здесь Альбарда, что ярко свидетельствовало о привычках самой принцессы.) Они конфисковали все, что могло писать или на чем можно было писать, даже отломали от стен штукатурку там, где она что-то нацарапала. Венеру и саму несколько раз обыскали, и потом все они вымелись, звякая металлом и патронташами, а ее оставили сидеть ровно в том месте, где стоял принц Альбард.

Ни она, ни кто-либо из встречавшихся ей позже людей, Альбарда больше не видели.

В конце концов она двинулась к окну и подобрала одну из кукол. Платье куклы было порезано там, где тайный полицейский его распорол в поисках скрытых записей. Венера поднесла куклу к окну и насупилась.

Так вот что он делал. Альбард стер ее брови о камень. Затем нарисовал их вновь — филигранными черточками и завитушками. С дистанции в несколько дюймов они смотрелись вполне обычно. Но глядя поближе, однако, она могла видеть, из чего они были складывались:

Из букв.

Нация Лириса обвилась вокруг своего внутреннего двора, как будто ее скрутило от боли. Во двор выходили все окна, над ним нависали все балконы. Дно этого колодца было бы в вечной тени, если бы не гигантские зеркала на крыше, направленные на Кандес.

Венера отчетливо видела, что двор в фокусе всего и вся, но не могла рассмотреть, что там, внизу. Первые два дня пребывания здесь ее таскали из каморки в другую, и все они располагались вдоль короткого коридора, выкрашенного в конторский зеленый цвет. После кратких опросов в каждой из каморок ее отводили обратно в невзрачную комнату ожидания, где она сидела, ела и урывками спала на скамьях. Каждое утро она испуганно просыпалась от одиночного выстрела, звучащего где-то неподалеку. Утренние казни?

Навряд ли, ведь она единственная обитательница этой маленькой тюрьмы. Ясно же, что это тюрьма. Ей пришлось заполнять бюрократические формы просто чтобы посещать единственную туалетную комнату — холодный куб с деревянными кабинками, исчерканными безобразными граффити. Высокие зарешеченные окна комнаты открывали вид на верхние этажи внутреннего двора. Они намекали на свободу.

— П-п-просыпаетесь?

Венера осторожно села и постаралась улыбнуться своему тюремщику. Шло третье утро заточения.

Он был высок, атлетически сложен и обладал той точеной внешностью, что можно встретить у актеров, профессиональных дипломатов и мошенников. Выглядел он щеголевато, насколько вообще можно ожидать щеголеватости от человека в железе и скрипучей коже, и мог растопить сердце любой леди — при условии, что она не станет смотреть ему в глаза или слушать его речь. Любой из упомянутых маневров открыл бы ужасную истину о Моссе: его разум был отчего-то ущербен. Он казался скорее марионеткой, чем человеком, и, что печально, похоже, мучительно осознавал свой недочет.

Как и вчера, Мосс держал в одной руке стопку бумаг, неся их словно серебряное блюдо. При их виде Венера вздохнула, и, когда он остановился перед ней, спросила:

— Сколько еще уйдет времени, чтобы оформить меня в вашу тюрьму?

— Т-т-тюрьма? — изумился Мосс. Он бережно, словно те были золотыми, опустил бумаги на облупленную скамью и распрямился; его металлические одеяния негромко заскрежетали. — Вы н-н-не в т-т-тюрьме, миледи.

— Тогда что это за место? — Она обвела широким жестом звукопоглощающие оштукатуренные стены, закопченные настенные светильники и потрепанные скамьи. — Почему я здесь? Когда я получу назад мои вещи? — Они обыскали ее куртку и забрали содержимое — драгоценности, ключ и пулю. Какая из потерь беспокоила ее больше всего — трудно было решить.

Мосс всегда разговаривал с неизменным выражением лица, зато в его глазах светилась какая-то отчаянная мольба; она всегда в них светилась, даже если Мосс таращился на стенку. Эти глаза казались чрезвычайно красноречивыми, но Венера начинала склоняться к мысли, что и вид и поведение Мосса никак не соотносились с его внутренним состоянием. Теперь же он в своей однообразной манере сообщил:

— Это им-иммиграционный департамент п-п-правительства Лириса. Вас перевели сюда для п-п-проведения проверок на предоставление гражданства-ва.

— Гражданства?

Тогда все начинало становиться по местам — формы, чувство, что тебя «оформляют», и вереница мелких чиновников, которые часами поглощали ее время все последние дни. Они безжалостно изводили ее допросами — но не о том, как или зачем она сюда попала, и не про то, какие у нее могли быть планы или связи. Им даже не было дела до ее шелушащихся солнечных ожогов. Нет, они хотели знать медицинскую историю всего ее семейства, не было ли по ее линии умопомешательств, и какие среди ее родственников случались проявления преступных наклонностей.

— Ну, как-то мой отец украл страну, — отвечала она.

Конечно, она просила их отпустить ее — наверное, на дюжину разных ладов. Она предполагала, что за нее возьмут выкуп, или сделают разменной монетой в каких-нибудь переговорах. В таких мыслях она проводила беспокойные часы, прикидывая свою стоимость для того или иного государства и личности. Венере совершенно не приходило в голову, что ее могут принять в Лирис как одну из своих.

Теперь, когда Венера уяснила, что происходит, с ней произошла страннейшая вещь. Она ощутила, всего лишь на секундочку, облегчение от перспективы провести остаток жизни, укрывшись здесь — как бриллиант в сейфе. Она встряхнулась, и чувство миновало; она встревоженно встала и отвернулась от Мосса.

— Н-н-но я принес х-х-хорошие новости, — заявил Мосс с таким видом, как будто умолял о смерти. — Н-н-не расстраивайтесь. П-п-пока что вы прошли все т-т-тесты. В-в-всего лишь еще один набор ф-ф-форм.

Венере грызла костяшки пальцев, каждый укус отдавался в скуле коротким болезненным импульсом.

— Что, если я не хочу быть гражданкой Лириса?

Мосс принялся смеяться, и Венера дала себе слово сделать что угодно, лишь бы больше не видеть этого зрелища.

— З-з-заполните вот эти, — сказал он. — И всё.

Подписать бумаги ее заставило вовсе не рвение стать гражданкой нации размером в парк. Венера просто хотела вернуть свои вещи — и выбраться из комнаты ожидания. Что чувствовала она мгновение назад, было лишь жаждой анонимности, говорила она себе. Гражданство какой бы то ни было нации не значило для нее ничего, разве что служило признаком низкого статуса. В конце концов, ее отец едва ли был гражданином Хейла; он сам и был Хейл, и прочие люди — его, отца, гражданами. Венера выросла в убеждении, что и она тоже выше таких категорий.

— Идем, — было всё, что молвил Мосс, когда она закончила. Он вывел ее в коридор, и в конце его отомкнул громадную металлическую дверь с окошком, затянутым проволочной сеткой. Прежде, чем открыть портал, он подобрал и вручил ей коробку без крышки.

Внутри находились ожерелье и серьги, которые он изъял из ее куртки, когда Венера прибыла сюда. Рядом перекатывалась пуля.

Ключа от Кандеса не было.

Венера нахмурилась, но решила прямо сейчас вопрос не заострять. Мосс сделал приглашающий жест, и она проследовала мимо него в свою новую страну.

Лучи солнечного света, в котором плясали пылинки, обрисовывали высокие каменные колонны. Их арочные капители тонули в тени, зато полированные полы мерцали как зеркала. Весь нижний этаж огромного кубического здания казался единым пространством, за исключением стены, где должна была проходить граница внутреннего двора. Пространство заполняли дюжины и дюжины кабинок, конторок, рабочих столов и стоек.

Картина была такая, как будто здесь собрали все профессии городка средних размеров: тут портной, там доктор, по ту сторону плотники, по сю каменщики, — но все собраны в одном помещении. Рулоны ткани соседствовали с мешками цемента. Сушилки и ткацкие станки теснились к потолку, чтобы дать место разделочным колодам и усыпанным мукой прилавкам. И по всему пересеченному тенями пространству в незыблемой тишине трудилась маленькая армия молчаливых сосредоточенных людей.