Смеющаяся Тьма (СИ) - Громова Полина. Страница 9

На улице послышался хохот. Руна потянулась ко мне, я обнял ее за плечи.

— Что будем делать? — спросила она. — Если мы запремся, они ведь не заберутся сюда? И дом поджечь не посмеют! Правда же, Рик?.. Рик!

Я медленно перевел дыхание. Нет, я совсем не считал себя смелым. Но я не знал ничего отвратительнее чувства страха. Я ненавидел бояться.

— Я выйду к ним, Руна. Попробую узнать, что им нужно. А ты закройся и не выходи ни под каким предлогом. Поняла меня?

— Рик!

— Поняла?

Руна отступила.

— Да.

Я шагнул к двери, вышел на крыльцо. Услышал, как Руна запирает дверь за моей спиной — сразу стало как-то спокойнее. По заметенным снегом ступеням я сошел во двор.

— Что вам нужно?

Саймон переглянулся со своими спутниками.

— Мне показалось, я слышал голос какого-то нищеброда. Или это просто птичка чирикнула?

Компания захихикала.

— Уходите, — сказал я. — Вам тут нечего делать.

Саймон взглянул на меня сверху вниз, ухмыльнулся, спрыгнул с лошади. Остальные спешились тоже.

— А это не тебе решать, — сказал Саймон, подойдя ко мне. — Ты тут не хозяин. Ты вообще никто. Так что отойди — мы приехали к Руне. Она хорошо воспитана и должна принять гостей.

Он шагнул вперед, рассчитывая на то, что я отойду в сторону. Но я лишь сделал шаг назад.

— Уходите!

— Отойди! — потребовал Саймон и толкнул меня в плечо. Никакой улыбки, даже самодовольной, на его лице уже не было. Его шутка затянулась и стала раздражать его самого.

В этот момент дверь за моей спиной распахнулась и на крыльцо выскочила Руна.

— Прекратите! — воскликнула она. — Не трогайте его!

— Да кому он нужен… — отмахнулся Саймон и двинулся к крыльцу.

Я поднял руку, преграждая ему путь. За моей спиной испуганно вскрикнула Руна.

— Рик, не надо!

Я не ответил ей. Передо мной стоял Саймон, он видел только взъерошенного мальчишку, может и храброго, но глупого — такому не на что рассчитывать, такого не стоит даже принимать всерьез. Но он понятия не имел, что творилось у меня внутри. Этого он не видел… И не мог видеть.

Руна, наверное, думала, что я хочу защитить ее. Да, я хотел ее защитить — но дело было не в этом. Я никогда бы не решился так себя вести, если бы…

— Слушай, Саймон. У Руны очень строгий отец. Если он узнает, что я не попытался помешать тебе, мне не поздоровится. Так что… Ты не мог бы меня ударить?

…Если бы два дня назад существо по имени Хельга не вывернуло мою душу наизнанку.

Саймон опешил. Потом самодовольно осклабился.

— Ну, если ты так просишь… Держи!

Он замахнулся, чтобы ударить — хорошо ударить, сочно, со смаком. Его кулак понесся в сторону моего лица… И замер, натолкнувшись на мягкую, но непреодолимую преграду моей ладони.

— Держу, — сказал я и вдруг почувствовал, что улыбаюсь, как будто бы встреча с этой компанией была лучшим, что произошло за сегодняшний день… Да и вообще лучшим, то только могло случиться. Я подумал так — и сжал пальцы.

— Пусти! — Саймон заорал, попытался вырвать руку из моей ладони. Я сжал еще сильнее — послышался хруст, словно зимним утром под чьим-то сапогом проломилась тонкая корочка снежного наста. Саймон снова заорал и упал на колени.

Опомнившись, на помощь своему недалекому предводителю кинулся Кен. Я ударил наотмашь — парень отлетел на несколько шагов, шарахнулся спиной о содрогнувшуюся от удара яблоню, упал лицом в снег.

— Рик, что ты делаешь! — закричала Руна. — Прекрати!

Мне было сложно прекратить — мне так нравилось смотреть, как Саймон, извиваясь и поскуливая, ползает у моих ног и не может освободиться. Но Руна, пожалуй, была права.

Я разжал пальцы.

— Убирайтесь.

Повернувшись, я поднялся на крыльцо. Руна прижимала руки к губам и с недоумением смотрела на меня. Когда я шагнул через порог, она шарахнулась в сторону.

— Ты чего? — спросил я, запирая дверь изнутри.

Руна замотала головой — и вдруг расплакалась.

— Рик… Это было ужасно, Рик… — говорила она, растирая слезы по лицу.

А я смотрел на нее и не мог ей объяснить, как это было здорово.

Мы вернулись в город до наступления сумерек. Нас никто не встречал, так что мы сами отвели лошадей в конюшню. Руна хотела заняться ими, но руки ее не слушались. Я стал ей помогать. Наконец Руна, не проронившая ни слова с тех пор, как мы покинули усадьбу, сказала:

— Рик. Можно тебя спросить?

— Да, конечно.

— Как ты это сделал?

Я обернулся.

— О чем ты?

Руна смотрела в пол. В конюшне царил полумрак, и я почти не видел ее лица. Но то, как дрожал ее голос, говорило о многом.

— Ты знаешь, о чем я.

Да, я знал, о чем она меня спрашивает. Но я не знал, что ей ответить.

— Не думай об этом, — сказал я наконец. — Забудь. Просто забудь обо всем. Ну да, нам испортили прогулку, но ведь это такая глупость…

Я протянул руку к Руне, но та отпрянула.

— Это не глупость, Рик. Это был какой-то кошмар.

Я понимал, что она имеет в виду. Но продолжал делать вид, что ни о чем не догадываюсь.

— Прости, я знаю, что ты испугалась. Но тебе ничего не угрожало. Они не посмели бы причинить тебе вред. Я ведь был рядом.

— Вот именно! — воскликнула Руна и, вскинув голову, посмотрела мне прямо в глаза. Лицо ее пылало. — Знаешь, с теми парнями я, пожалуй, чувствовала бы себя более безопасно, чем с тобой наедине.

Я обомлел. Я ожидал от нее чего угодно — но не этого. Не таких слов.

— Руна… Ты… Ты что, ты боишься меня? Ты думаешь, я способен причинить тебе зло?

Я шагнул к ней, машинально протягивая руку, но Руна шарахнулась в сторону и прижалась спиной к стене.

— Уйди! — закричала она. — Уйди, Рик! Пожалуйста!

Я опустил руку, отступил. Руна попала в полосу света, падавшую из узкого окна. Она дышала часто, отрывисто. Я видел, что она дрожит. По щекам ее снова текли слезы.

— Как скажешь, — ответил я и вышел из конюшни.

Уходя, я слышал, как, надрываясь, плакала Руна. Чувствуя какую-то смутную усталость, я потирал запястье правой руки. По ладони, будто бы она была не моей, а чужой, до сих пор пробегали колючие мурашки.

Я сам себе казался чужим. Я не понимал, как смог делать то, что делал, но… Мне понравилось. Где-то на периферии сознания маячила мысль о том, что я, хотя и кажусь себе чужим, на самом деле, наоборот, становлюсь самим собой. Впервые за свою жизнь я чувствовал, что я — это я. Тот, кем я должен быть. Тот, кем быть я хочу… Осталось только выяснить, что это за существо — то, чем я хочу быть на самом деле.

Остаток дня и вечер я провел дома, стараясь не подавать вида о том, что произошло. А наутро за мной пришли.

Мы с матерью собирались в лавку, когда в дверь комнаты постучался пристав в сопровождении двух полицейских. Я ждал их, и мне даже стало как-то легче, когда они пришли. Мать плакала, пыталась убедить их, что это ошибка, что я ни в чем не виноват. Я молчал. Я-то знал, что натворил. Я знал, что все эти обвинения — в том, что я искалечил двух парней, — справедливы. Да, я защищал себя и Руну. Но я не имел права поступать с ними так, такой жестокости они не заслужили. Поэтому я пошел с полицейскими. Хотя маму мне было очень жалко: ей было больно и стыдно за меня.

Меня провели через весь город. Я старался идти, низко наклонив голову: мне не хотелось, чтобы кто-то меня узнал. Но меня узнавали. И оборачивались, и тыкали пальцами вслед. Меня ведь вели не в полицейский участок. Меня вели в городскую тюрьму.

Никто не стал мне ничего объяснять, да и я сам все прекрасно понимал. Только вот не ожидал, что со мной поступят именно так.

— Не забудьте, о чем мы договаривались! — сказал через мое плечо надзиратель, вталкивая меня в душную темноту камеры. Он запер за моей спиной скрипучую железную дверь. Я слышал, как терлись друг о друга механизмы замка. Потом глаза стали привыкать к темноте…

Когда наступила ночь, я уже не плакал. Просто трясся, скорчившись на подстилке из гнилой соломы в углу. В камере уже давно все спали. Я ненавидел их размеренное дыхание и храп на разные лады — он не давал мне провалиться в сон и забыть о том, что я есть. Я хотел убить их всех. Я понимал, что не сумею подойти достаточно близко ни к одному из них, но не двигался с места не по этому. Я словно окаменел. И весь камень, которым я стал, болел, болел, болел. Почему-то не оставалось сомнений в том, что теперь так будет всегда. Краешком разума я понимал, что они могли зайти еще дальше — но и того, что со мной сделали, было вполне достаточно.