Смеющаяся Тьма. Книга 3 (СИ) - Громова Полина. Страница 26

— Ну, это до утра, — сказал Колен.

— Позвольте нам тоже оставить вас, — сказал Немезис и, поклонившись, подал руку, чтобы позвать танцевать Незис. Но той уже не было рядом. Оглянувшись, мы увидели, как она убегает, оборачиваясь и игриво улыбаясь нам.

— Прости, Немезис! — растерянно крикнул Кальт, которого она увлекал за собой.

— Вот же…

Немезис негромко рассмеялся.

— Пойдем, потанцуем тоже, — предложила ему Изабелла.

— Это нормально? — спросил я Колена, когда и они ушли.

— Ты имеешь в виду Незис? Конечно… Она же суккуб, для нее это обычное поведение, — он поправил очки. — Она может зайти и дальше… Гораздо дальше, Рик. Но не бойся ее. И Немезиса тоже бояться не следует. Ему прекрасно известна эта особенность его избранницы. И потом, это же каникулы, Рик. Не принимай все всерьез.

Я кивнул. Не воспринимать все всерьез… Что ж, я попробую.

— А почему Немезис общается с помощью телепатии? — спроси я Колена.

— Ты заметил шрамы у него на горле? Он получил их, когда другие демоны захотели отнять у него Незис, его создание. Это было еще там, в преисподней. Мне только рассказывали об этом. Говорят, это была жестокая битва. Самое интересное, что демоны не хотели от Незис ничего конкретного — они хотели лишь обладать ей. Сами не понимали, почему. Но сопротивляться этому желанию не могли. В той битве Немезису горло и искалечили.

— Значит, с тех пор он и не может говорить? Я думал, демон может излечить любые свои повреждения.

— Немезис может говорить, Рик. Просто он так привык. Да что там, он даже петь может. Но упаси тебя все боги услышать, как он поет.

Я искоса посмотрел на Колена.

— Это так страшно?

— Это очень страшно, — ответил он. — Страшнее только, когда смеется Лай.

Гости танцевали. Мы пристроились около стены, так, чтобы свободно болтать и при этом никому не мешать. Я заметил танцующих Хельгу и Лая. Они были красивой, привлекающей внимание парой, и танец их был танцем цвета, перемежением и переплетением красок. Черный-серый-алый-белый-черный-серый-алый-белый-черный… Серый — удивительный цвет. Он может скрыть, сделать незаметным, но может и выделить среди прочего. Он может быть и теплым, и холодным, потому что серый — это шерстяной плед в большом уютном кресле, но это и грубо тесаный камень подземелий. Серый — это небо в непогожий день, когда на горизонте вот-вот появится грозовая туча, это цвет и весеннего снега, тяжелого, набухшего, источающего ручьи. Это цвет праха, цвет пыли и стали, дороги и пустоты зеркала… Серый… Это цвет нашей жизни и наших эмоций. У нас нет настоящего света и настоящей тьмы, есть только более серое и менее серое. Все, кто скитается в поисках полноценной безысходности, знают истинную цену этого цвета. Серый — это оттенок тьмы. Один из ее оттенков.

— Эй, а вы почему скучаете? — подскочив к нам, спросила какая-то девчушка. С золотыми кудряшками, в воздушном сиреневом платье, она была раскрасневшаяся и такая довольная, будто бы только что играла с кем-то в догонялки и выиграла. — Я на вас Профессору наябедничаю!

— За что? — удивился Колен.

— За то, что вы скучаете! Сколько времени проходит между Фестивалями в вашем мире?

Я переглянулся с Коленом.

— Год.

— Год! А вы знаете, что здесь ваш год равен дюжине лет? А представьте себе, есть миры, в которых Фестиваль случается раз в сорок три года! Теперь вы понимаете, почему здесь нельзя грустить?

Колен усмехнулся и отвел взгляд.

— Скажи, а есть миры, в которых наш год равен нескольким дням? — спросил я.

— Есть. Только они уже давно необитаемы. Но какая разница? Пойдемте лучше танцевать!

Колен развел руками.

— Я не умею!

— Я тоже! — торопливо сказал я.

Девушка на секунду притворно задумалась.

— Ты врешь! — заявила она мне. Схватив меня за руку, она потянула меня за собой, но остановилась на полушаге, обернулась и сказала Колену: — А тебя я научу танцевать, так и знай!

— Буду весьма признателен! — Колен картинно раскланялся и подмигнул мне.

Я лихорадочно соображал, что мне теперь делать, но девушка вела себя вполне инициативно — и мы закружились в танце.

После танцев настало время шикарного пиршества. Любопытной была традиция чокаясь бить стаканы: тот, кто разбивает свой стакан, берет бутылку. Считалось хорошим тоном разбить стакан своего друга, чтобы он мог пить вино, сколько ему хочется.

Когда небо за кружевами черного плюща посветлело и по полу поползли первые солнечные лучи, гости стали желать друг другу хорошего отдыха и расходиться. Вскоре в снова сузившемся зале не осталось почти никого: удалились музыканты, исчез даже Профессор. Не нужные больше молнии в хрустальных сферах погасли, из-за горизонта торжественно поднялся большой солнечный круг и принялся прогревать каменные стены замка. Пора было и нам отправляться по своим комнатам в башнях, где Профессор обычно размещал своих гостей.

Нас с Коленом поселили рядом, и мы уходили вместе. Где-то пробили часы. Я посмотрел на свои часы — они снова спешили.

— Здесь в сутках двадцать восемь часов, — заметив мое недоумение, объяснил Колен. — Другой мир, как-никак… — он вдруг стал очень серьезным.

— Что-то не так? — спросил я.

Мы шли по длинной гулкой галерее.

— Да нет, просто… Просто этот мир похож на тот, в котором я родился, — ответил он, отвернулся к окну, потом снова посмотрел на меня и улыбнулся. — Все миры чем-то похожи друг на друга, Рик. Это нормально. Просто этот мир… Слишком похож, что ли.

— Но ты же умеешь перемещаться между мирами — или я ошибаюсь? Почему ты тогда не вернешься домой?

Он снова отвернулся.

— Мира, в котором я родился, больше не существует.

Я помедлил, прежде чем спросить… И все же решился.

— Колен, а как ты попал в наш мир?

Ответ его был предсказуем.

— Хельга, — сказал он. — Но это было давно, Рик. Я даже стал забывать, что когда-то жил в другом мире. Только такие путешествия напоминают мне об этом… Понимаешь, есть кое-что, что не дает забыть, даже если хочешь…

— Душа?

Он снова посмотрел на меня — и снова улыбнулся.

— Поток, Рик. Поток каждого мира вливается в общий Поток миров, и он-то как раз и приносит из одного мира в другой запахи, звуки, образы, даже если одного мира уже давно нет. В Потоке миров сохраняется Память исчезнувших цивилизаций. Он может сотни веков хранить ее после того, как умрет последний человек в целом мире.

— Колен, как это случилось? Ты можешь рассказать?

Он пожал плечами.

— Могу, если тебе интересно.

— Тогда расскажи.

— Хорошо…

И он рассказал мне свою историю. Когда он закончил, мне оставалось только подивиться: и как только такое могло случиться?..

— Колен, да про тебя книгу можно писать, — попытался пошутить я.

— А она написана, — серьезно ответил он. — Помню, я тогда рассердился на Хельгу.

— За что?

Колен картинно откашлялся.

— За достоверность.

Глава 6. Мир иной. Продолжение

К следующей ночи собрались почти все гости. Всем им не терпелось повидать друг друга и обменяться свежими новостями миров, но над стенами замка взвились фонтаны радужного света, еще выше, опаляя крупные звезды, поднялись фейерверки — настало время открытия Фестиваля. Между противоположными галереями, крышами, окнами и балконами башенок протянулись и выгнулись крутыми дугами хрустальные мостики, так что весь замок словно накрыло сияющей паутиной. На этих мостиках выросли тончайшие фонари со светящимися головками, вниз заструились плети живых цветов. С таких мостов был прекрасный обзор всего, что творилось на площадях и газонах замка, и гости, прогуливаясь по ним, часто останавливались, чтобы посмотреть вниз. Мимо них то и дело пролетали стайки пушистых розовых существ, у которых ничего не было видно, кроме длинного хвоста с кисточкой на конце, огромных выпуклых глаз и мягких кроличьих ушей, полоскавшихся на ветру. Длинный рубиновый дракон катал на своей спине самых маленьких гостей Профессора и всех остальных, кто не видел ничего зазорного в том, чтобы присоединиться к ним. Маги меняли личины и подшучивали друг над другом. От пестроты нарядов рябило в глазах. Магия была повсюду: по воле одного романтично настроенного мага луна превратилась в бутон желтой лилии, а потом и вовсе распустилась, среди гостей сновали мерцающие стрекозы. Не сразу, но я заметил, что эти стрекозы под всеобщий хохот приобретают шаржевые сходства с портретами тех, кто попадается им на глаза. Закуски и напитки разносили большие летающие черепахи с плоскими перламутровыми панцирями и большими белыми боа. Обязательным атрибутом на этих подвижных столиках были длинные тонкие вазы с веткой акации — я так и не узнал, почему, но именно акация была символом Фестиваля.