Извращенные Эмоции (ЛП) - Рейли Кора. Страница 70

Я ошеломленно кивнула и посмотрела ему вслед.

НИНО

Фабиано ударил меня ногой по голове. Я увернулся слишком поздно, и он слегка задел мой подбородок. Удивление промелькнуло на его лице, и я дважды сильно ударил его по пояснице. Он задохнулся, но быстро пришел в себя и получил свой удар. Он склонил голову набок.

— Что с тобой?

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил я, хватая полотенце, которое перекинул через веревку. Я вытер лицо и грудь.

— Ты был ... менее сосредоточен сегодня. И то же самое во время боя.

Я прислонился к столбу в углу. Мое нынешнее состояние не было тем, что я хотел бы обсуждать, пока я не разберусь с вещами и не смогу тщательно проанализировать свое затруднительное положение.

— Тебе не нравится идея с племянницей Кавалларо.

Фабиано прищурился, явно недовольный сменой темы.

— Ты действительно думаешь, что план Римо хорош?

План Римо был эмоциональным, подпитываемым местью и ненавистью. Это было опасно, но могло оказаться эффективным. Я посмотрел на Фабиано.

— Ты знаешь эту девушку? Тебе жалко ее?

Он поморщился.

— Ты знаешь меня, Нино. Я последую за Римо через огонь ада, но в отличие от тебя, у меня все еще есть пара эмоций.

— До Леоны ты убеждал всех, что это не так.

— До Леоной я убедил себя, что не способен на эмоции, — сказал он, затем прищурился, словно спохватившись.

— План Римо приведет к перевороту в организации. Сестра Кавалларо будет опустошена тем, что мы поймали ее дочь, а Данте будет чувствовать ответственность за свою племянницу. Его жена тоже будет волноваться из-за собственной дочери. Это может быть один из тех случаев, когда Данте отказывается от логики и действий. Если это случится, мы сможем победить его.

— Наверное. Потому что несмотря ни на что, мы всегда можем рассчитывать на твой голос логики, Нино.

Я напряженно кивнул. Безразличие и логический анализ вели меня по жизни, спасали нам с Римо жизнь во многих случаях, когда он выходил из себя. Но когда я был рядом с Киарой, логику было трудно удержать. С той ночи, когда она сказала, что любит меня, что-то изменилось. Она начиналась как маленькая трещина, но постоянно расширялась, и я не мог ее остановить.

— Ты уверен, что сможешь сделать то, что должен сделать, когда окажешься в Чикаго? Ты не будешь отвлекаться на мысли об отце?

Ненависть промелькнула на лице Фабиано.

— Я долго ждал. Я могу подождать еще несколько недель или месяцев. Тебе не о чем беспокоиться. Я буду рядом с Римо, каким бы безумным ни был его план. Я сомневаюсь, что это мотивировано только стратегическими мотивами.

— У Римо никогда не бывает таких планов. Он хочет играть с Данте, хочет разорвать наряд изнутри. Римо лучший в играх разума.

— Да. Римо знает, как обращаться с мозгами людей, — мрачно усмехнулся Фабиано.

Кавалларо и Скудери скоро поймут свою ошибку, связавшись с Каморрой.

Г Л А В А 24

• ────── ✾ ────── •

КИАРА

Ничто не приносило мне столько утешения, как исполнение песни Нино, что было иронично, учитывая, что это наполняло меня сокрушительной тоской и грустью одновременно.

Когда мои пальцы добрались до той части, где я осознала свои чувства, мелодия стала низкой и темной, как будто пианино не хотело играть ноты, как будто я не хотела признаваться в своих чувствах самой себе.

Нино вошел и некоторое время молча смотрел на меня. Я не отрывала взгляда от клавиш пианино, играя песню до конца, дрожа, когда низкие ноты исчезли.

— Что это значит? — пробормотал Нино. — С тех пор, как ты начала песню, она развивалась все больше и больше.

Я подняла на него глаза.

— Это история моих чувств к тебе, — призналась я. — Как я поняла, что люблю тебя и что ты никогда не сможешь полюбить меня в ответ.

Как обычно, мое горло сжалось при моем появлении. Выражение лица Нино слегка смягчилось, серые глаза наполнились теплом, и сегодня я не могла этого вынести. Этого симулированного чувства, каким бы хорошим он ни был, никогда не будет достаточно. В глубине души я знала это.

— Прекрати, — резко прошептала я.

Его глаза сузились, и он придвинулся ближе, его движения были грациозными, как всегда. И даже это меня возмущало. Он мог быть таким красивым, умным и сильным, но он никогда не мог быть тем, к чему я стремилась: эмоциональным. Я посмотрела в его красивое холодное лицо.

— Ты слишком хорош в этом. Слишком хорошо имитируешь привязанность, притворяешься, что любишь меня. Иногда так хорошо, что я почти верю, что ты действительно можешь любить меня, Нино. — слезы навернулись на моих глазах.

Слабая. Чертов дура. Как еще называл меня Римо? Он был прав во всех отношениях.

Нино оперся на рояль, глядя на меня сверху вниз.

— Может быть, мне не нужно симулировать, — сказал он тем же ровным голосом. — Может быть, я люблю тебя.

Это стало последней каплей. Я не могла больше терпеть. Я вскочила со скамейки, желая, чтобы он понял, как это разрывает меня на части, зная, что я люблю кого-то, кто никогда не мог понять, что значит смотреть на другого и чувствовать, что ты разобьешься, если этого человека отнимут у тебя. Я схватила его за рубашку, поворачиваясь к своему гневу.

— Не лги мне. Я говорила тебе не говорить мне этих слов, если ты не имеешь их в виду. Так что просто не надо.

Я отпустила его рубашку, ошеломленная выражением его глаз. Казалось, они сгорали от волнения. Насколько хорошо он притворялся?

Сглотнув, я развернулась, мне нужно было уйти, прежде чем я позволю себе снова попасть в ловушку этой ужасной симуляции. Чистая, низкая нота прозвучала, когда я была на полпути вверх по лестнице, и я замерла, прислушиваясь к разворачивающейся мелодии. Это была прекрасная мелодия, каждая нота дополняла другую. Она была хорошо сложена, но лишена эмоций. Это была мелодия, которую мог создать компьютер, потому что это была просто связка нот, связанных вместе, чтобы угодить среднему уху. Ее можно было слушать за ужином с незнакомыми людьми, потому что она никогда не заставляла учащаться пульс, не разрывала струны сердца и не наполняла тело сладкой тоской. Никогда не хотелось плакать от одной только силы эмоций.

Потом что-то изменилось. Сначала это было едва уловимо, легкая икота в идеальной композиции. Более темные ноты требовали внимания и сопровождались короткими, высокими нотами, пока они не сражались друг с другом и, казалось, были идеальной композицией. Я медленно повернулась, боясь того, что увижу.

Нино сидел за роялем с закрытыми глазами, склонив голову набок, а его пальцы порхали по клавишам. Он представлял собой зрелище со своими ужасными татуировками, бесчисленными шрамами и идеально вылепленным бесстрастным лицом. Я была уверена, что сколько бы я ни прожила, я никогда не увижу ничего более захватывающего дух, чем Нино, выталкивающий чудесные ноты из моего пианино.

Совершенная композиция боролась с расстроенными нотами, а затем внезапно, необъяснимо, они больше не боролись за доминирование. Они обнимали друг друга, и это было более совершенное сочетание, чем любая рассчитанная симфония, потому что она несла в себе тоску и надежду, страх и смирение, любовь и ненависть. Она несла все это, и я не могла защитить себя от этого.

Слезы, которые я сдерживала, выскользнули наружу, и я обхватила себя руками за грудь, как будто это могло остановить мое сердце. Когда смолкла последняя нота, я стояла и дрожала.

Нино открыл глаза и посмотрел на меня. И тогда я поняла, что если то, что я увидела в глазах Нино, то, что я увидела на его лице, было симулировано, то я смогу жить с этим, потому что это наполнило мое сердце таким теплом, что обожгло меня изнутри.

— Что это? — спросил он хриплым голосом.

Я шагнула к нему.

— Что?

— Скажи мне, — сказал он, вставая. — Что это, если не эмоции?

Я смотрела, не в силах понять, что он говорит, не смея надеяться.

— Песня ... Что ты чувствуешь?