Стерва для демона (СИ) - Железнова Мария. Страница 3

— Вы? Его? Убили?

— Нет, его убили вы.

— Я? Да вы…Да я…ВЫ вообще о чем?

— Я о том, что ваш так называемый жених узнал о вашем любовнике и решил отменить свадьбу, с чем вы были категорически не согласны и вооружившись ведерком, проявили грубую физическую силу.

— Это ложь!

— Возможно! Там разберутся!

— Где?

— Там. Полиция здесь будет через… — Раш посмотрел на массивные золотые часы… — 5 минут.

— Отлично! Пусть приедут! Я скажу, что у нас здесь было романтическое свидание, а вы…вы…

— Помешал? — он вдруг обхватил меня за талию и наклонился совсем близко. Его губы оказались рядом, я чувствовала его горячее дыхание и почувствовала, как собственное дыхание сбилось, а сердце побежало быстрее.

— Да, — очень тихо решила ответить я, — помешал…

— Романтическому вечеру?

— Да и…убили моего жениха…

Я вздрогнула, осознав, что обнимаюсь с убийцей, причем очень хладнокровным убийцей, который даже не раскаивается. Убийцей, который…пришел из-за грани? Я попыталась высвободиться, но сегодня мне не везло, мужчины были сильны и настойчивы.

— Отпустите меня! Я…я вызову полицию…

— Я же сказал, что ребята уже в пути и будут через….уже через 3 минуты. Ты можешь рассказать свою версию про меня, но меня… — он взмахнул рукой и исчез, но через секунду появился снова… — Меня кроме тебя никто не видит.

— Значит, ты все-таки из-за грани…

— У тебя 2 минуты — решай! Со мной уходишь или остаёшься?

— А можно я ухожу, но не с тобой!

— Нет, нельзя!

— Ты — демон?

— Я — демон!

— Черт!

— Так меня тоже называют!

Я посмотрела на тело «жениха», на ведерко, которое лежало рядом. Все это очень плохо. Моя профессиональная репутация не вызовет доверия у стражей порядка. Мое имя тоже может вызвать вопросы, учитывая, что имя в паспорте не совсем мое. В смысле, имя мое, а вот фамилия…Фамилия погибшей сестры Людви, за которой я спряталась, а прятаться мне есть от чего. За дверью послышались голоса и топот ног. Дверь дернули.

— Открывайте! Полиция!

Дверь дернули еще раз.

— Ну же, скажи мне «да», — прошептал демон на ухо, обнимая еще крепче, а руки его становились все горячей.

— Скажи мне «Да». Ну же, Оля, смелее!

Дверь сорвало с петель, но ровно за секунду до этого мы ухнули куда-то вниз. Демон все также крепко обнимал меня, но «да» я ему так и не сказала. Людви мной бы гордился.

Лето в Карелии переменчивое. Вот с утра шел дождь, тяжелые серые тучи зависли по — осеннему низко, а к полудню выползло жаркое солнце, а ты бредешь по лесу в куртке и потеешь, мечтаешь добраться до берега озера и охладиться. Вода холодная даже в середине июля, но я любила этот контраст. Из изнуряющий жары в обжигающий холод.

До семи лет я жила в самом центре Москвы. Я смутно помню огромную квартиру, где мы с Сашкой играли в прятки. Помню кулисы театра и яркую люстру где-то высоко-высоко и маму в длинном платье, она сияла во всех смыслах этого слова. Я помню, как отец ударил мать, та раскричалась, расплакалась, обняла меня и убежала на очередное выступление. Больше я ее не видела. Папа собрал вещи, и мы уехали. Мне было семь, когда я с Остоженки переехала в маленькую карельскую деревушку на берегу огромного озера. Единственное, что мне напоминало о матери — огромный белоснежный рояль, который отец умудрился поставить на первом этаже нашего нового дома, точно напротив такой же огромной белой русской печки. Мой отец Петр Девятовский, профессор философии МГУ, был в конце 90х личностью довольно известной. В 7 лет я о его популярности не догадывалась, прочитала статью о нем в Википедии уже позже, когда появился доступ в интернет. Как я узнала, он считался идеологом Нового русского пути (некий симулякр толстовства), очищение кармы и прочее. Книгу его так и не дочитала до конца, хотя закачала на планшет всю подборку. Из той же статьи я узнала, что моя мама (сразу после нашего отъезда) вышла замуж за итальянского бизнесмена и уже там, в Италии, продолжила свою оперную карьеру, вполне, кстати успешно.

А мы освоились с деревенской жизнью. Нам составил компанию папин друг дядя Миша, полиглот, переводчик, писатель, вместе с сыном Сашкой. Его мотивы переезда я не очень понимаю до сих пор. То ли мой отец увлек его какими-то мистическими поисками (нечто вроде Карельской аномалии), то ли он проигрался в карты и скрывался от долгов, но они поехали с нами. Без него мы бы пропали, ведь мой отец плохо дружил с натуральным хозяйством. А дяди Миша развел огород, кур, наладил быт. Сашка научил меня рыбачить и обращаться с печью.

Я была счастлива. Ни балетного класса с утра пораньше, ни жуткой хромой учительницы по музыке, ни репетиций и выступлений до поздней ночи — свобода, природа и мой любимый Сашка! Сельская школа не считается. Директор школы была по уши влюблена в дядю Мишу. Он там даже преподавал 2 раза в неделю, нам с Сашкой ставили оценки за красивые зеленые (У Сашки были такие же) дяди Мишины глаза. Это было лучших 8 лет моей жизни. У нас не было электричества, так как дом наш стоял на отшибе и от деревни нас отделяло большое болото. Как белый рояль всей деревней переносили через это болото — отдельная история. Когда, наконец рояль завершил путешествие и обрел новый дом, деревня ликовала. играла пьесы из детского альбома Чайковского, а местные пили самогонку за наш счет. Квартиру папа продал. Когда позже я узнала приблизительную стоимость квартиры на Остоженке, я напилась. Думаю, что большая часть денег пошла на постройку лаборатории, которую отец выстроил лесу. Чем они там занимались и что исследовали, я так и не узнала. Он и дядя Миша не смогли выбраться, когда лаборатория вспыхнула, вроде как молния в нее попала. Лаборатория сгорела полностью, но ни одно дерево вокруг не обуглилось даже.

Карельская аномалия, разводили руками местные.

Мне часто снились утренний поход на грибами. Запах хвои, капельки росы, как бриллианты, звучный голос дяди Миши:

To be or not to be: that is the question…

Читал он Шекспира на английском и заставлял нас с Сашкой повторять наизусть. Я до сих пор помню большую часть. Где-то два года назад наш музыкальный цикл на английском по мотивам Шекспира на музыку Людви был очень популярен в питерских клубах. Мы заработали за осень столько, что всю зиму пробездельничали в Индии.

С Шекспира он перебирался к Гете, потом переходил на Эдмона Ростана на французском. Дядя Миша свободно владел 10 языками. Я более или менее говорю на трех — английский, немецкий, французский и немного понимаю испанский. Еще дядя Миша рисовал. Он украсил наш дом карельскими пейзажами, он пытался придать им некую сюреалистичность и у него получалось здорово. Он учил нас с Сашкой рисовать, но Сашка избегал уроков рисования под разными предлогами, то убегая с моим отцом на охоту (охотился Сашка, мой отец был вегетарианцем, но приобщить к вегетарианству всех остальных у него не получилось), то уплывая на рыбалку. А я рисовала, запах краски, шершавость листов, магия белого, которое по твоей воли обретает цвета, тона, полутона и тени захватало меня целиком и полностью. Дядя Миша был моим кумиром.

Вечерами дядя Миша и отец садились за стол, наполняли стаканы, закусывали рыбкой и картошкой, Сашка ковырялся с рыбацкими снастями, а я играла Шопена. Телевизора у нас не было. А керосиновая лампа была. И трескучий приемник на батарейках.

Сколько раз мне снились сны, как мы с Сашкой в лодке рыбачим, камыши слегка подрагивают на ветру. Сашка обнимает меня. Его темные кудри растрепаны, и он улыбаются. Он — жив.

Они все снятся мне почти каждую ночь. Так сложно осознать, что все они умерли.

И вот сейчас мне снова снится дом и Сашка, только он какой-то взрослый, кудри острижены, лицо обросло колючей черной щетиной. Он держит меня за руки, а глаза отводит. Мы стоим у окна. Небо светлое, скоро покажется солнце. Вдалеке на пригорке росла наша сосна, там Сашка сделал для нас шалаш, и обычно верхушка приземистой карельской сосны первой встречала рассвет.