Теперь я стеллинг! (СИ) - Вэй Катэр. Страница 34

Ещё мгновение — и обе схватились за оружие, слитным движением направив его друг на друга.

— М, говоришь, ты у нас тут самая-самая, а, Семёрочка? Мне напомнить, сколько раз ты умоляла меня о пощаде?

— Заглохни, Десятка! — мне показалось, или между ними на самом деле начали летать молнии? Восьмая, покачав головой, кивнула на эту парочку:

— Десятая, Тринадцатая. Как можешь видеть — самая быстрая и… боевитая?.. — с сомнением та посмотрела на Пятую. Та, скосив взгляд, ничего не ответила. — Ну, в общем, если Седьмая больше по охоте у нас в семье, то Десятая… в поединке с Первой у них стабильная ничья…

— Ик! — икнула Шестая, завалившись на ковёр без сознания. Восьмёрка приложила ладонь ко лбу, прошептав про себя что-то вроде «Ай-яй-яй…»..

— Вот видишь, почему, когда Вторая оказывается на кухне, мы предпочитаем не прикасаться к тому, что она приготовит… — кивнула та на недоеденный суп, который, кстати, с момента подачи принял даже более кислотный и ядовитый вид.

Папаня, кстати, в разговоре не участвовал… но когда Шестая завалилась, он, поскольку она сидела совсем рядом, уложил её голову к себе на колени. Этот жест, в общем-то естественный, вызвал мгновенную реакцию моих товарок: они ВСЕ скосились на потерявшую сознание, покуда в их взгляде мелькнуло что-то нехорошее.

Я же нервно сглотнул, внутренне наполняясь ужасом. Если раньше только догадывался, какие могут быть отношения между всеми тринадцати сестрицами, то теперь я воочию убедился, что здесь царила страшная, давняя и жуткая конкуренция. Даже Семёрка и Десятка перестали играть в гляделки, после чего, скривив губы, обе расселись по своим местам. Да, Папаня, я, конечно, ни разу не психолог, но вот что-то я сомневаюсь, что такая атмосфера — здоровая. Да это же… натуральная банка с пауками, итить твою!

Я снова с сомнением посмотрел на этот… «Супчик». После чего, наполнившись решительностью, зачерпнул полную ложку. Внезапно, я почувствовал, как кто-то ко мне прижался.

— Э? — только и нашёлся я, что сказать. Вроде, рядом со мной не было никаких соседей…

— Я так рада, что поправилась… Тринадцатая… — интимно прошептали мне в ухо. Мне кажется, я стремительно покраснел. Сёстры, заметившие эту сценку, заулыбались. А этот высокий, полный нездорового эротизма голос продолжал: — Когда-нибудь мы с тобой сольёмся вместе в одном танце… Тринаверсе…

Видя мою панику, Восьмая хмыкнула.

— Девятая, не пугай малышку Тринадцатую. Она же всё забыла. Откуда ей знать, что ты её возлюбленная? — воз… ЧТА?!

Кажется, из моих ушей в то мгновение вырвались две мощные струйки пара. Мои товарки захихикали, в особенности та, которая эта произнесла: она в открытую расхохоталась. Я спешно вырвался, чтобы обернуться… и обмереть:

На меня смотрела пара красных глаз, бледно-белой кожей, платиновыми волоса, постриженными в подобие каре, а так же нежная, добрая улыбка… даже… шаловливая, слегка? Короче, она напоминала типичного альбиноса. Ростом она была даже ниже, чем я. На теле её покоилась белая сорочка, навроде пижамной, переходящая в заплатанную юбку, состоявшую из нескольких разноцветных обрезов ткани.

— Я так рада, что вернулась… — в этот момент я, не успев среагировать, снова оказался стиснут, после чего меня чмокнули в щёку; затем, она прижалась спиной к моей груди, обняв мою правую руку. У меня задёргался глаз. Ища поддержки у уже откровенно ржавших сестёр, я посмотрел на Пятую. Та о-очень тяжело вздохнула, хлопнула книгой, затем резко произнесла:

— Девятая, я рада, конечно, что «ваши любящие сердца воссоединились», но не могла бы ты, всё же, держать себя в руках? А то эти лощади никогда не заткнутся…

— М… как грубо, сестрёнка Пятая! — шутливо ткнула кулачком ту Восьмая. Наконец, Девятая отстранилась и, ещё раз взглянув на меня… с небывалой нежностью, нисколько не смущаясь, отсела.

Знаете… у меня уже, медленно, начал спекаться мозг от количества и поведения моих… многочисленных родственниц. И ведь, что самое жуткое, для них всё это выглядело настолько естественно и ненапряжно… Так, давай считать: я познакомился с Единичкой (Великанша), Двоечкой (Человек-беда-на-кухне)… Так, номера три и четыре пока себя не проявили, «Зануда», «Ангел-во-плоти», «Пеппи»… Восьмая пусть будет «Врединой»… Девятая… бр-р! Нет, не спорю, сестринская любовь — это О! О!.. Но я как-то… не уверен… Пусть будет «Сестранутая». Так, Десятая — «Амазонка», не меньше. Вот! Теперь сразу всё стало понятней. А то «Вторая», «Девятая»… Не, Папань, я конечно уважаю наши традиции, но тебе реально стоило заморочиться с именами…

Поскольку справа от меня расположилась Девятая, то я решил посмотреть на свою товарку слева. И я чуть не столкнулся с ней: та, видимо задумав какую-то пакость, тихо ползла в мою сторону… а, понятно, решила облить меня супчиком… но в результате — пострадала сама.

Серые глаза, папкина шевелюра, убранная, кстати, тоже белым ободком, плюс, некоторые пряди она перевязала ленточками. А так же наглое (но, сейчас больше растерянное) личико… неожиданно, она, рывком отползла в сторону, после чего разрыдалась.

— Э… прости?.. — в недоумении произнёс я, растерявшись от такого резкого поворота событий. «Вредина» тут же поспешила вставить свои пять копеек:

— Что ж ты, Третья, совсем, видимо, сноровку потеряла! Вон, даже облить Тринадцатую не смогла! — а та уже разрыдалась, притом в полный голос, покуда вся честная компания над ней рассмеялась.

И, надо сказать, я мог бы ей даже посочувствовать, погрустить над испорченным нарядом, а именно — голубой юбой и синей рубахой сверху… если бы не, как говорится, в мою сторону. А так… Я согласился с тем, что отец посмотрел на ту… весьма укорительно. Третья, кстати, тут же стихла, надулась, после чего повернулась к нашему «кругу равных» спиной, что-то обиженно бурча под нос и обняв колени. Так, понятно, коуд нейм «Плакса».

Поводив взглядом по кругу, я наткнулся на двух практически идентичных стеллингов друг другу: они сидели рядом, почти что жались друг к другу. Одинаковые бурые рубахи и холщовые штаны, причёски (растрёпанные свободно лежащие), цвет волос (бледно-жёлтый, «пепельный блондин») глаза (один красный, другой синий), поведение, манеры… проследив за моим взглядом, Восьмая кивнула. Близнецы переглянулись, после чего поднялись и синхронно высказались:

— Одиннадцатая!

— Двенадцатая! — потом, разом повернувшись на меня, поклонившись и приложив руку к сердцу, произнесли хором, в унисон:

— Добрых тебе звёзд, Тринадцатая! — затем, снова рассинхронизировавшись, стали говорить друг за другом:

— …Мы очень…

— …Очень рады…

— …что ты снова…

— …ты снова с нами…

— …с нами, сестрёнка…

— …Сестрёнка Тринадцатая! — оу, май гад! И пусть последнюю фразу они снова молвили хором, сложив вместе руки, легче мне не стало. Ма-а… в натуре, это вынос мозга ака «Уизли стайл». Моя голова… да ещё и орут, тараторят, писклявыми голосками… У… Что ж я маленьким не сдох…

Когда я немного отошёл от «представления» (у меня натурально поплыло перед глазами), поднялась последняя сестра, которая себя никак не проявляла весь вечер. Она не смеялась, не болтала, а сидела несколько поодаль, молчаливо наблюдая за обстановкой. Её лицо было частично скрыто за угольно-чёрным капюшоном, виднелась только линия губ.

— Что ж… осталась только я, да? — тихо произнесла она, точно бы не обращаясь ни к кому конкретному. Затем, она обнажила своё лицо.

Приятное, несколько резкое. Глаза — ярко-ярко зелёные, волосы — бледно-бледно золотые, почти в белый, короткие и сильно растрёпанные, торчавшие во все стороны иголками. Вокруг левого глаза — татуировка в виде чёрной линии, которая, ломаным образом, уходила куда-то вниз. Вместе, она создавала вид одновременно пугающий и притягательной… ровно до тех пор, пока не встретитесь взглядами. Холод, холод, даже не высокомерие, как у Пятой, а льдисто-спокойный хлад. Честно скажу, я поёжился и заметил, как остальные товарки сделали тоже самое.