Поворот не туда (СИ) - Хайруллин Миша. Страница 4

Всё ощущалось особо остро: чутьё, любые прикосновения, вдали слышались шорохи, а в теле глухо стучало сердце быстрым ритмом. Эта пелена тьмы заставляла окунуться внутрь, куда-то глубже даже собственных мыслей. Внутри всё переворачивалось, в голове стучало, но перед этим завесом неизведанного стояла тяжёлая железная дверь, полностью заставленная замками, ключи от которых найти надо было в глубинах океана.

— Пташка, как чувствуешь себя? — этот голос, ранее звучавший саркастично, звучал сейчас действительно по-настоящему, искренне и мягко. Фраза стала ниточкой, за которую я смог ухватиться и выбраться от тяжёлых мыслей. Комнату окутал леденящий холод, который врезался в кожу и заседал глубоко под ней.

Ни за что не хотелось ощутить это снова. Не хотелось видеть то, что было увидено ранее. Оторванный кусок собственной плоти в крови в чужих зубах, отвёртка в плече и этот истеричный смех. В горле пересохло от воспоминаний, внутри стоял твёрдый ком, состоящий из горечи и боли, которая никак не забывалась.

— Убей меня… — тихо заскулил чей-то хриплый голос. Немного позже я понял, что голос был моим. Запинки в речи исчезли, как странно.

Рядом с собой я ощутил горячее дыхание, тёплые руки приблизились, длинные пальцы огладили моё лицо, в макушку врезался нос, аккуратно, мимолетно вдохнувший. Внезапно по рукам, груди и ногам разлилось непонятное тепло. Будто это дыхание способно было согреть с головы до ног. Ещё… Хотелось ещё раз почувствовать эти пальцы на своих щеках. Услышать бархатный голос.

Моя голова вертелась в поисках обладателя этих нежных рук, но человек испарился настолько быстро, что за секунду в дверь постучались кошки, которые потом долго и упорно будут скрестись о сердце, заставляя думать, вспоминать и закрывать глаза от пьянящей сладости.

Горячо. Под глазами две мокрые дорожки, стекающие уже по шее. Кошки заскреблись слишком сильно, кошки заставили вспомнить то, где я нахожусь и о ком вспоминаю с тоской! Я вздрогнул, упёрся руками в батареи и стал ждать ответа. Где-то рядом поскреблись. Скорее всего, это были чьи-то когти. Котик дома у маньяка, как забавно… Если только это не его очередная жертва. Послышался стук железа о железо, что-то с грохотом свалилось то ли на пол, то ли на стол. От этого внезапного шума по телу пробежались мурашки. Шаги приближающегося похитителя заставляли кровь медленно закипать и вариться в теле; казалось, будто сейчас кожа покроется волдырями от этой горячей алой жидкости, вздымающейся из-за большой температуры.

— Всё хорошо? Ты дрожишь… — задумчиво и мягко прозвучало ватным и жестяным гласом. И вновь эти пальцы, которые на этот раз забрались в волосы и слегка потрепали их, — У тебя такие шелковистые волосы. — я отвернул голову и хмыкнул. Нервы сдавали в такой обстановке, но, кажется, напряжение чувствовал лишь я один. Уши резала громкая тишина, льющаяся и такая быстрая, что хотелось крикнуть ей о том, чтобы она остановилась, прекратила так громко звучать и заливаться сплавом горечи и страха в горло, уши, нос, во все места, открытые для её взора и голоса.

— Зачем ты меня здесь держишь? — губы будто онемели; грубо мою голову оттолкнули.

— Потому что хочу. Знаешь, маньяки никогда не лишают жизни вблизи к своему месту жительства. — судя по повышающемуся голосу, он постепенно поднимал уголки губ, — Мне пришлось долго и упорно следить за тобой. А знаешь почему? — жестяной скрежет вблизи резал слух, но был приятнее, чем тишина, — Потому что ты всегда один. О, да… И в этот раз, когда тебя чуть не поймали, я был рядом. Тебе повезло, иначе бы ты умер скучно, гм. — я почувствовал его тело в одежде, которое соприкасалось с моим. За спиной послышался щелчок. Одно лишь прикосновение к шее, лёгкое нажатие, и я вновь проваливаюсь в дыру…

Вспоминался сейчас лёгкий весенний ветер. Как я любил проводить вместе с ним вечера, — просто словами не передать. Мартовский, апрельский или майский — не имело значения, ведь каждый из них способен был задеть что-то в глубине тончайшей структуры души. Он завоёвывал доверие быстро, точно и метко. Сначала эта любовь казалась сумасшедшей, безумной, бесполезной, но вскоре, проведя рядом немного времени, открывались двери в иное понимание. Мартовский — бурный, страстный, молодой, кричащий о своей светлой юности, пробегающей столь быстро и незаметно; ухватить его за хвост и получить своё — несомненно важно. Апрельский — спокойный, более тихий и уравновешенный, но его спокойствие словно могло передаваться и людям, отчего мирская суета отходила на второй план, а флегматичность выступала на сцене с явной победой, протягивая чашку горячего чая. Майский — самый неопределённый, но совершенно точно неповторимый. Нельзя точно сказать, когда он решит заглянуть, слегка потрепать твои волосы и пробудить от долгого сна. Майский ветер предвещал что-то новое, не всегда правильное, но пусть и безрассудное — это было несомненно что-то будоражащее кровь в жилах. Весенние ветра напоминали людей, их перемены, но каждый уникален, неповторим… «Удивительно» — думалось в безмолвные вечера перед открытыми окнами, с распростёртыми руками, впускающими в дом что-то новое, колышущее страницы незакрытых книг и недописанных писем.

Холодная вода окатила с головы до ног. Я резко раскрыл глаза и сел в каком-то скользком и узком пространстве.

— Проснулся, мой маленький… Я решил, что стоит помыть тебя. — мною была проделана попытка подняться, но тут же оставлена из-за скользкого пола. Да и убежать бы сейчас я не смог, поскольку из-за повязки на глазах понятия не имел, где нахожусь. Руки были всё ещё в наручниках, на запястьях я уже чувствовал кровавые «браслеты», огибающие руку. — Пришло время. — прозвучало медленно над левым ухом.

Меня ловко взяли на руки. Одежды на себе я не чувствовал, закрались странные ощущения неловкости, какого-то стыда. Было мерзко от холода и всех обстоятельств ситуации. Подо мной оказалась, похоже, кровать. И, что странно, — очень мягкая, тёплая и большая. Не успел я одуматься, как щиколотки оказались привязаны к кровати верёвками, а руки освобождены из наручников, но в ту же секунду пристёгнуты вновь, только теперь расставленные в стороны.

— Тебя будто распяли! — усмехнулся похититель, а затем замолчал, — Хорошо слышишь меня? Помни, что отсутствие ответов закончится плохо… — я слабо кивнул и сглотнул подступавший ком в горле, — Отлично. Отлично, мой хороший, — продолжал он шёпотом, вновь своим шёлковым голосом. Кажется, он приближался к кровати — послышались глухие шаги, а затем я почувствовал мягкое и тонкое покрывало на своём теле, оставлявшее без укрытия лишь часть выше ключиц. Стало более комфортно ощущать себя, хотя бы, не полностью нагим.

— Адам, — продолжал он, — я научу тебя чувствовать. — судя по отдаляющемуся голосу, он отходил дальше и дальше, но вскоре голос устоялся на одной волне, послышалось лёгкое постукивание железа, совершенно не раздражающее. Оно напоминало мирное тиканье часов в старинном доме. Я повернул голову в сторону издающихся приятных звуков. — Здесь важно уловить ритм. — И тут до меня дошло, ведь я вспомнил, на что похожи эти звуки. Метроном. Становилось невероятно уютно, тиканье влилось в обстановку и, кажется, не будь его сейчас, явно бы чего-то не хватало. Сейчас я лежал абсолютно спокойно, дыхание стало ровным. Похититель подошёл ближе, присел на кровать и погладил меня по ещё не высохшим волосам, отодвигая некоторые прилипшие к коже пряди. Пальцы прошлись по ключицам, задевая их, но тут же перескочили на грудь, остановившись и держа руку в миллиметре от покрывала. — Ты спокоен. Это хорошо. Расскажи мне. Расскажи мне, о чём не хочешь вспоминать. — Я растворялся в этом шёпоте, так потешливо и строго проходящемуся по слуху, лишь слегка задевая его, будто огибая. Приходилось вслушиваться. Тик. Тик. Тик.

Эмоции вырывались потоком: хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Нервные клетки погибали, но, почему-то, я всё ещё не пребывал в истерике. Ровные звуки, приятный шёпот возле уха и рука, блуждающая по раненой перевязанной шее… Всё это вызывало некое доверие, которого не должно быть! В голове стояли слова похитителя: «Верные ответы — верные поступки». Я, вдохнув глубоко, шёпотом ворвался в обстановку: