Слепой боец - Горишняя Юлия. Страница 12

У сдержанной Хюдор, слушавшей его, разгорались глаза. А Гэвин, рассказывая, смотрел на нее и думал: «Как раньше я тебя не замечал?» Не удивительно, впрочем, что не замечал, — Гэвин с тех пор переменился немного, да и Хюдор переменилась. И что сейчас заметил, не удивительно: и вправду выросла она красавицей, высокой и статной, сероглазой, молчаливой не от застенчивости, а от спокойного достоинства, с улыбкою редкой, зато ясной, как солнышко; не с первого взгляда привлекала она к себе, но кто уж разглядел красоту Хюдор, не позабыл бы ее никогда. Брови у нее были тонкие и темнее волос, отчего и прозвали ее Хюдор Темнобровка, и платья она носила неяркие, густо-синие или лиловые, и очень шли ей эти цвета.

— Ах, хороша была цепь, — заканчивал Гэвин, — хотел я даже не продавать ее, сюда привезти, да потом решил: зачем? Я-то не собираюсь никого держать на цепи, ни на золотой, ни на железной. А теперь вот думаю, надо было расковать да хоть одно звенышко привезти напоказ, ведь цепь из чистого золота и толщиной с руку, как твоя, Хюдор, коса!.. Зато вот нарукавья эти оттуда, из Аршеба. — И Гэвин вынул их из кармана на поясе так, словно были они из простого дерева. Девушки заахали, уж очень красивые были нарукавья, широкие да тонкие, с золотою крученой нитью и яркой финифтью такой тонкой работы, что не только здесь, но и на юге, должно быть, редко видали. Когда все налюбовались ими вдоволь, сказал Гэвин:

— Я таких две пары привез, одну сестренке отдал; а эту — бери-ка ты, девушка с косою как аршебская золотая цепь!

— Благодарю за подарок, Гэвин, сын Гэвира, — отвечала Хюдор, не отводя глаз. — Но за рассказ благодарю тебя вдвое, ибо он ценней. Золото сотрется, и финифть почернеет; а повесть об аршебской гавани будут повторять певцы, пока не уйдут под море острова…

— Певцы? — повторил Гэвин и тоже посерьезнел, взъерошил рукой русые свои кудри. — На певцов плоха надежда, Хюдор. Уж скорее они будут петь о чьей-нибудь красоте… родятся ведь после нас новые красавицы, и родятся новые капитаны; но, — добавил он, гордо встряхнув головой, — пусть только кто из них попробует меня превзойти!

Таким он был с Хюдор, и таким она его любила. Всю зиму он рассказывал ей о своих плаваниях, а встречались они прилюдно, и у охотничьей палатки Гэвина не видать было больше девичьих следов. Отец и братья Хюдор улыбались довольно; а она помалкивала, будто лестно ей было такое внимание, и более ничего.

Весною, когда после прощального пира пришли люди на берег проводить уплывающие из родного фьорда Гэвиновы корабли, Хюдор была там тоже — вся ее семья там была, провожая ее старшего брата, Борна, сына Борна из дома Борнов, который тоже отправился с Гэвином вместе. Красивее ничего Хюдор не видала в своей жизни, да и этот фьорд не видал зрелища красочнее, никогда еще с Гэвином не уходило такой пышной и гордой флотилии: восемь боевых «змей», четыре грузовых корабля с припасами, пять шестнадцативесельных юрких однодневок вдобавок, да еще в море к нему должны были присоединиться корабли из соседних округов.

Сверкали пурпуром паруса «Дубового Борта», и вторая «змея» Гэвина, именем «Лось», и остальные — разноцветными парусами, блестело все от воды и от солнца, рябило в глазах от полосатых шатров на палубах кораблей, щитов, выставленных вдоль бортов, золоченых флюгеров на шестах; как птицы летели над каждою «змеей» вымпелы с эмблемами тех именитых домов, чьи люди шли на корабле, и команды все — как на подбор, яркие плащи и доспехи горели на них ярче огня. И даже среди таких молодцов Гэвин был красивей всех, ярче всех, заметнее всех, Гэвин Морское Сердце, лучший из капитанов.

Хюдор, как всегда, смотрела на него со стороны: не годится в такой момент подходить к кораблям посторонним, семейные росстани все уже были раньше, дома, и старейшинами округи все, что нужно, уже было сказано — на прощальном пиру. А теперь — протрубили рога поход; но перед тем, как взойти на корму «Дубового Борта» по золоченой сходне, Гэвин улыбнулся Хюдор и распахнул пошире алый свой плащ, чтоб стал ей виднее пояс на нем, шитый золотом; вот тогда-то и ахнули кумушки, узнавши узор, который видали до того у Хюдор под иголкой: всю нынешнюю зиму она этот пояс вышивала. И все поняли, что осенью, вернувшись из-за моря, Гэвин пошлет сватать к старому Борну.

Сказано: нет радости без чьей-нибудь печали. Несколько дней спустя, уже совсем не так заметно и пышно, как Гэвин, и людей провожать его пришло куда меньше, уходил из своего фьорда единственный из именитых молодых людей округи, кто не с Гэвином пошел в боевое плавание по Летнему Пути, как зовут море в тех местах. Логер, сын Локхира из дома Локхиров, был тоже единственным из сыновей своего отца, кто уцелел в той распре; кроме него, остались в живых еще несколько его дядей и двоюродных братьев, осталась и часть богатства у приверженцев Локхиров после того, как старейшины округи десять зим назад решили, что достаточно уже было зла на их земле и нельзя допустить, чтобы кровь двух таких родов вовсе иссякла, и заставили Гэвиров и Локхиров сойтись и сговориться о мире. Локхиры свою часть договора выполняли честно, да и новых распрей не затевали, но люди все же продолжали держаться от них в стороне. С Логером, сыном Локхира, ходили за море только сыновья дружинников старого Локхира, отца его отца, и их сыновья, а сыновья сыновей росли, чтобы пойти в море с его сыном; такая уж была дружина у Локхиров — верная в удачные дни и в неудачные, на добрые дела, как и на злые, верная одинаково. Логер был неплохим капитаном, но не было у него, конечно, ни такой удачи, как у Гэвина, ни такой славы, и добыча много меньше. С Гэвином они были сверстники.

Уродился этот сын Локхира довольно видным парнем: сероглазым и без единой курчавинки в каштановых волосах, красивым той сумрачной красотой, которая бывала у Локхиров. Сам по себе он вырос бы, пожалуй, не в отличку от других, разве что тише и задумчивей нравом, чем его сверстники, но свирепая и грозная слава Локхиров следовала за ним по пятам, вот она-то и сделала его одиноким и угрюмо-молчаливым. На всех веселых шумствах холостежи, где должна бы кипеть и вырываться наружу молодая кровь, Логер, сын Локхира, не бывал в числе ни заводил, ни весельчаков. Но с тех пор, как Хюдор, дочь Борна, из худышки-пигалицы стала выравниваться в златокосую красавицу, все чаще Логер стал появляться там, где бывала она; и на играх, и на собраньях с рукодельем, где Хюдор смотрела на Гэвина, усевшись у стенки, — Логер поглядывал на нее все чаще от противоположной стены. Братья Хюдор наблюдали за этим с опаской: если бы сын Локхира посватался к их сестре, отказать ему было бы неосторожно; но тут как раз объявился Гэвин, хохочущий, шумный, беспечный Гэвин, и он один занял все пространство вокруг Хюдор, так что никто другой не мог больше поместиться туда.

Поговаривали кумушки-сплетницы, что, мол, если бы Логер не глядел на Хюдор, то и Гэвин не посмотрел бы на нее, и что все это, мол, была лишь старая история Гэвиров и Локхиров, старое сведение счетов на новый лад. Да только ошибались кумушки, как часто с ними бывает. Гэвин — это Гэвин. Он увидел саму Хюдор, а не ее отражение в чьих-то глазах. И он никогда ни на кого не обращал внимания, когда брал то, что хотел взять.

Случилось так нынешней зимой, что Хюдор, дочь Борна, уронила клубок золотых ниток. Выкатился клубок на самую середину комнаты, и двое оказались над ним одновременно: Гэвин и Логер. Но Логер не нагнулся за клубком: что было бы проку, если бы поднял он его и вернул хозяйке, что бы это изменило? А Гэвин поднял и улыбнулся Хюдор через головы всех вокруг.

— Ты всегда берешь то, что хочешь, верно, Гэвин? — сказал ему Логер, сын Локхира.

Но Гэвин не расслышал — он уже шел к Хюдор Темнобровке с ее клубком.

ПОВЕСТЬ О КЕТИЛЬ, ДОЧЕРИ ГЭВИРА

В конце лета Кетиль, дочь Гэвира, младшая сестра Гэвина, вышивала однажды в гостях у Хюдор. Девушки были знакомы с детства, но издали. Были они ровесницы, Хюдор даже чуть-чуть помладше, оттого что родилась осенью, а Кетиль — в конце лета, но именно Кетиль, дочь Гэвира из дома Гэвиров, казалась младшей из них. Она была хорошенькая и шаловливая, как молодой рысенок, и Йиррин, певец из дружины Гэвина, частенько говаривал, что у этой кошечки мягкая шерстка, но очень острые коготки. И не мудрено; Йиррину от ее коготков немало доставалось. Кетиль была порывиста, капризна, насмешлива и горда, как все Гэвиры; у нее гордость эта приняла вид заносчивости, порой по-ребячески смешной, а порою жестокой.