Приключения Ариэля, Рыцаря Двух Миров (СИ) - Катканов Сергей Юрьевич. Страница 38

— Таки бури стали у нас в последнее время обычными, хотя раньше столь сильных не наблюдалось, — грустно улыбаясь, сказал Сириец. — И земля дрожит регулярно, чего никто из ныне живущих здесь не может припомнить. Самое страшное — это землетрясение в море — поднимаются гигантские волны и, обрушиваясь на прибрежные селения, сметают всё на своём пути. Всё это — проявление гнева Господня, точнее — предупреждение о том, что христианский Иерусалим погибает.

— Но что же тут у вас происходит?

— После смерти Балдуина Прокажённого палестинские князья словно взбесились, рвут друг у друга власть, готовы в глотки конкурентам вцепиться зубами. Тем временем Саладин скопил несметные силы. Саладин на пороге. В исламском мире все считают его великим воином Аллаха, и вот перед лицом такой опасности наши сеньоры словно вовсе позабыли о том, что они христиане, и погрязли в междоусобицах, к которым так привыкли в Европе. Имя Христово не сходит у них с языка, но в их сердце только безумная жажда власти.

— Но ведь можно всем вместе собраться и, помолившись, призвать людей объединиться вокруг Креста, и убедить князей хоть на время забыть о вражде. Неужели нет на это надежды?

— Боюсь, что надежды уже нет. Каждый из них будет утверждать, что он-то именно и есть самый лучший в мире христианин, а вот остальные — отвратительные властолюбцы. Господь больше не хочет им помогать, Он лишил благословения Иерусалимское королевство крестоносцев. Это было очевидно ещё тогда, когда выяснилось, что единственный наследник короля Амори, Балдуин, болен проказой. Между тем, Балдуин был великим королём и великим рыцарем, он обладал удивительным благородством души, несравненной отвагой и большой государственной мудростью, не смотря на юный возраст. Больше всего поражала в нём невероятная самоотверженность, доходящая до полного самоотречения, он совершенно не думал о себе — только о Христе и о защите Гроба Господня. Под знамёнами такого великого христианского монарха Иерусалимское королевство могло восстать из пепла, он объединил бы вокруг себя всех верных слуг Христовых, и тогда мы разметали бы любые, самые несметные полчища сарацин. Но Господь послал Балдуину проказу. Для него это был крест, который он нёс с истинным смирением страстотерпца, а для Иерусалимского королевства — приговор. Я ещё тогда понял, что Господь оставил наше королевство без благословения, и Балдуин это прекрасно понимал, но всё-таки он сделал всё, что мог, и то, чего не мог. В течение четырёх лет прокажённый король мужественно боролся со своей болезнью, сражался с Саладином и порою весьма успешно, одержав несколько блестящих побед. Когда он уже не мог сесть на коня, он велел носить себя на носилках впереди войска. Даже ослепнув, он продолжал пытаться спасти королевство и облегчить его будущее.

У Балдуина есть сестра Сибилла, король решил, что она должна выйти замуж за сильного рыцаря, который и будет управлять королевством. Выбор Сибиллы пал на Ги де Лузиньяна. Это редкостное ничтожество. Рубака он достаточно храбрый, но управлять людьми совершенно не в состоянии. Полководец Ги совсем никакой, а уж король и тем более, редко встретишь человека настолько бездарного. Король Балдуин уже умирал, когда, окончательно убедившись в ничтожестве Лузиньяна, который превосходил прочих рыцарей только высокомерием и спесью, изменил решение. Балдуин назначил своим наследником тёзку, пятилетнего сына Сибиллы от первого брака, которого называли Балдуинчиком, при регентстве графа Триполи Раймунда.

Но вот король умер, и его воля тут же была растоптана. О Балдуинчике никто и не вспомнил, вокруг Сибиллы составилась партия в пользу Лузиньяна и против Раймунда. Эту партию поддержали Иерусалимский патриарх Ираклий и магистр храмовников Жерар де Ридфор. Они спешно короновали Сибиллу, которая вручила корону своему мужу Ги. Граф Триполи тоже подсуетился, сделав ставку на вторую сестру покойного короля — Изабеллу. Он подготовил коронацию Изабеллы с намерением передать корону её молодому мужу — Онфруа Торонскому. Онфруа, достойный рыцарь, оказался начисто лишён королевских амбиций, он не захотел вписываться в интригу Раймунда, бежал в Иерусалим, усилив собой партию Лузиньяна, а граф Триполи, оставшись в одиночестве, короны уже не домогался.

— А Балдуинчик?

— Он умер через год после смерти своего венценосного тёзки. Бог избавил ребёнка от того, чтобы стать игрушкой в руках интриганов. Так что наш король теперь Лузиньян.

— Но зачем понадобилось провозглашать его королём, если он такое ничтожество?

— За его спиной в первую очередь стоит ваш магистр Ридфор, который, будучи монахом, сам не мог стать королём и решил управлять из-за спины безвольного Ги.

— Но, может быть, оно и не хуже, если Святой Землёй на самом деле будет управлять магистр храмовников? Ридфор — достойный человек?

— Вам виднее, братья храмовники, но честно скажу, что ни от кого не слышал о Ридфоре ни одного хорошего слова. Он очень храбрый рыцарь, храбрый до безумия, но это человек бешенных страстей, он и собою управлять не в состоянии, уж не знаю, как он управляет Орденом, и мне совсем не понятно, как он будет управлять Лузиньяном. Главная страсть Ридфора — лютая ненависть к Раймунду Триполийскому. Вот эта-то ненависть, вызванная личными причинами, теперь и будет определять судьбу Иерусалимского королевства.

— Но вы сказали, что Лузиньяна поддерживает патриарх Ираклий. Может быть, он наставит нового короля на путь истинный?

— Этот наставит. Только смотря в чём. Ираклий и думать не способен ни о чём, кроме женщин, щедро расточая на них пожертвования паломников. На редкость пакостный старикашка.

— Да как вы смеете так говорить о церковном иерархе?!

— Смею! Я знаю, что такое Ираклий! И у меня болит душа от того, что гроб Господень оказался в руках грязного человечка, который в душе давно отрёкся от Христа, если когда-нибудь Его знал.

— Но, может быть, хотя бы граф Раймунд — достойный человек?

— Да я как-то не очень понимаю графа. В нём есть своя сила, своя харизма, но он ведёт себя странно, если не сказать больше. После избрания Лузиньяна, Раймунд отказался поддерживать нового короля. Горячие головы в Иерусалиме тут де начали обсуждать возможность силового захвата графства Триполи и галилейских владений графа. Конечно, это было сущее безумие. Когда над Тивериадой с севера нависали несметные полчища Саладина, крестоносцам самое время было ударить по ней с юга, взять в клещи, так сказать. Тогда крестоносцы окончательно перестали бы быть крестоносцами. Но как отреагировал граф? Он тут же заключил договор с Саладином.

— Неужели такое у вас возможно?

— Вообще-то возможно. Крестоносцы иногда заключают перемирия с сарацинами, а с некоторыми их городами даже и длительное время сохраняют дружеские отношения. Само по себе это ещё не означает вероотступничества. Крестоносцы не могут вести себя на Святой Земле по принципу: «Всех убить», да ведь это и не по-христиански. Наша главная задача — выжить и сохранить Гроб Господень, и если это не требует компромисса в вере, то на политические компромиссы наши идут, и в этом они правы. Но когда Раймунд заключил союз с Саладином, это было похоже на нечто большее, чем обычное перемирие с мусульманами. Во-первых, этот союз был заключён не с каким-нибудь добродушным эмиром, который по большому счёту ничего против христиан не имеет, а с непримиримым врагом Креста, который поклялся сбросить христиан в море. Во-вторых, этот союз был заключён не против других мусульман, а именно против христиан. И не тогда, когда на Святой земле царит относительное спокойствие, а тогда, когда идёт война. Потом я разговаривал с одним мусульманином, который сказал: «Граф усердствует, действуя во благо мусульман, он полагается только на своё богатство и могущество Саладина. Граф предал свою веру». Боюсь, что у этого мусульманина были основания так считать. Честные мусульмане вообще с большой брезгливостью относятся к тем христианам, которые проявляют религиозную беспринципность.