Офелия (СИ) - Семироль Анна. Страница 40
В дальнем углу комнаты заскрипел диван, и из-под лоскутного одеяла показалась растрёпанная светловолосая голова с заспанными ярко-зелёными глазами.
- Гитлер капут, - с усмешкой объявил Стив. – К тебе гость. Я не смог выпроводить.
Питер в три прыжка пересёк комнату, свалился на жёсткий неудобный диван, толкнул друга в плечо и стиснул в объятьях так крепко, что Йонас охнул.
- Живой! – выдохнул Питер и торопливо произнёс самое важное: - Прости меня, друг.
Йонас сел, уставился на Питера удивлёнными глазами. Зевнул, почесал укушенную каким-то насекомым коленку. Попытался разгладить на груди мятую футболку с эмблемой «Баварии», покосился на стоящего в дверях Стива и спросил у Питера:
- Ты как здесь оказался?
Мальчишка пожал плечами и ответил:
- Я просто поехал в то единственное место, которое было в секрете от других. Сразу, как узнал. Йон, прости, что не приехал раньше. Я… я порвал твоё письмо, не прочитав, потому даже не сразу понял, что ты ушёл. И куда ушёл, не знал.
- Так я и не писал о том, что ухожу.
Стив прохромал к столу, плеснул в толстостенный прозрачный стакан воды из кувшина.
- Йон, я его не впустил бы. Ты знаешь. - сказал он, не глядя на мальчишек. – Но то, что он сказал – это многого стоит. Поверь. И не бегай хотя бы от него.
- Я знаю, мистер Фрейзер. Спасибо, - глухо отозвался Йонас.
Йон опустил голову, ссутулился. Питер зачем-то посмотрел на его левую руку: от шрамов остались едва заметные тонкие нити. И в том месте на ноге, где Йон поранил себя секатором, чтобы отвлечь Офелию, была ровная гладкая кожа. Питер изумлённо заморгал, встрепенулся, будто Лу цапнул его за палец, и встретился взглядом с Йонасом.
- Да. Нам надо поговорить, - твёрдо сказал Йон, вставая с дивана.
Он натянул мятые шорты, пошарил под столом в поисках кед, обулся и кивнул Питеру на выход. Обернулся на пороге и сказал Стиву:
- Мистер Фрейзер, мы посидим в грузовике.
- Угонишь – найду и пристрелю, - с усмешкой пообещал тот и залпом выпил стакан воды – как пьют очень крепкие напитки, до дна.
Офелия (эпизод двадцать третий)
Дождь барабанил по брезентовому верху грузовика, заливал лобовое стекло. Мальчишки сидели в кузове на перевёрнутых ящиках. Сначала говорил Питер. Долго, сбивчиво, хлюпая носом. Йонас слушал внимательно, молча кивая в знак согласия или хмурясь. И лишь один раз позволил себе перебить Питера:
- Не смей говорить мне, что ты плохой друг. Никогда. Или это значит, что ты совсем себя не уважаешь, или я считаю лучшим другом плохого человека. Ты понимаешь меня?
Когда Питер договорил, воцарилась странная тишина. Не такая, что повисает, когда нечего сказать, а та, что требуется тому, кто готов произнести что-то очень непростое и важное.
Йонас встал, прошёлся взад-вперёд, перешагивая через корзины, ящики и пустые мешки, изобилующие в кузове. Постоял у полога, образованного брезентом, посмотрел на дождь, взъерошил светлые волосы, тяжело вздохнул и вернулся к Питеру. Сел на ящик рядом с другом, достал из кармана шорт спички и мятую пачку сигарет.
- Я закурю. Иначе просто говорить не смогу, - глухо сказал Йонас, не глядя на Питера.
- Ты это давно? – спросил Питер, глядя, как Йон дрожащими пальцами выуживает сигарету.
- Нет. Стив не возражает.
Йонас прикуривал долго, извёл несколько спичек, чертыхаясь и неуклюже затягиваясь. Питер молчал. Когда видишь, что другу плохо, как-то не до морали.
- Слушай, если ты не хочешь – не рассказывай, - предложил он. – Я тебя принимаю таким, какой ты есть. Честное слово.
Лу чихнул, поморщился от сигаретного дыма и заполз в оброненную бейсболку. Угнездился там, посмотрел на мальчишек и заворчал.
- Прости, - обратился к нему Йонас. – Вернёмся в дом – дам тебе что-нибудь пожевать. Он вечно голодный. Представляешь, Пит?
Питер кивнул. Его не оставляло ощущение, что Йонас сейчас готов говорить что угодно. Кроме того, что решался рассказать.
- Ах-ха. Пит-До-Марса-Долетит, только не уговаривай меня вернуться к тётке. Я там задыхаюсь.
- Я и не уговариваю. Я хотел тебя найти, Йон. Тебе решать, что дальше.
«Если ты не вернёшься, мне придётся с этим смириться. И с тем, что мы почти не будем видеться, - подумал Питер тоскливо. – Скорее всего, меня теперь под замок посадят. И велик отберут, и карманные деньги, чтобы я не мог уехать к тебе на автобусе»
- Пит, гляди веселее. Я буду приезжать поздно вечером. Если ты захочешь меня видеть, - подмигнул Йонас, стряхивая пепел с сигареты в мятую жестянку.
- Угу, - выдавил Питер и совсем поник.
Огонёк сигареты тлел в полумраке. Йонас молчал, глядя под ноги. И Питер молчал тоже. Вся радость от встречи с другом отступила куда-то. Вперёд вышла странная гнетущая тоска. Вроде, и сделал всё правильно, но от этого легче не стало. Как будто лекарство не помогло.
- Я с Офелией помирился, - неуверенно начал Питер. – Подумал над тем, что ты мне сказал, и сходил к ней. Ты был прав. Она не желает мне зла. Она была мне рада. Попросила, чтобы я её погладил. Сама.
- Да ну? И как ощущения? – хмыкнул Йонас.
- Странные. Когда она меня под водой обхватила, мне было противно. Она такая мягкая, как медуза. И холодная. А когда я её по голове погладил, мне было приятно. Будто погладили меня. Руки у неё действительно холодные. Но не медузьи. Просто она мягче, чем мы. Йонас, она может передвигаться по суше?
- Не далеко. Речные русалки очень нежные. Веточки, камни её сильно ранят. И вне воды её собственный вес давит, - отвлечённо отозвался он и выкинул окурок под дождь.
- Расскажи мне ещё о них. А я приеду домой и нарисую комикс.
Йонас усмехнулся тепло, но глаза остались грустными.
- Ах-ха, забились. Только лучше нарисуй не то, что я сейчас рассказывать буду. Ладно?
Питер пожал плечами: как хочешь, конечно. Йон подошёл к краю кузова, вытянул руку. Капли разбивались об его узкую ладонь, и казалось, что это маленькие волшебные существа разбегаются от него, стремясь найти укрытие на земле.
- В одном неведомом нам мире жила-была русалка, - начал рассказывать Йонас, глядя на дождь. – Она была совсем юная, беленькая. Даже уши не окрасились ещё. Ах-ха, она была речной. Неизвестно, где были её мама и сёстры, были ли у неё братья. Важно то, что река, которая служила ей домом, протекала по «пятну междумирья». И однажды пришли люди. Сперва одни: они смотрели на русалку издали, делали какие-то пометки в блокнотах. Её не трогали – и она не боялась. Привыкла. Перестала прятаться. Играла с их детьми, которые тайком от взрослых пробирались смотреть на неё.
- Это была наша Офелия? – насторожился Питер.
- Нет. Это была не она. Но очень похожа. – Йонас помолчал немного и продолжил: - Всё было хорошо. Люди приходили разные, их было много, русалка привыкла даже к тому, что её фотографируют. Дети, не боясь, купались в её реке. Приносили ей сладости, летом – яблоки. А потом пришли другие люди. Незнакомые, в одинаковой одежде. Они выловили русалку сетью, бросили в кузов машины и куда-то повезли. Русалка думала, что умрёт. Всё кругом гремело, тело сохло и болело, дышать с каждым вздохом становилось всё тяжелее. Но она выжила. Её привезли туда, где не было деревьев – только камни, свет и вода. Воды было мало, она не текла, а стояла между каменных белых берегов. День и ночь наступали, когда люди щёлкали какой-то штукой. Солнца не было. Луны и звёзд тоже.
Голос Йонаса звучал монотонно и глухо. Будто он зачитывал историю из книги. Питер слушал, не перебивая.
- А потом люди в одинаковой одежде принесли боль. На русалке резали платье, отхватывали целые ленты, оставляли её голодной, вынимали из воды, заставляли трогать лёд и огонь. Русалка перестала верить. Она забивалась на самое дно в углу бассейна, щёлкала зубами, когда к ней приближались люди в одинаковой одежде. И больше не приплывала, когда приходили другие люди. Она болела, и главной её болезнью были страх и постоянное ожидание боли. По ночам она смотрела в маленький прямоугольник в камне, через который было видно небо. Она мечтала о том, что воды станет больше, и получится выбраться. И там, за камнем, среди которого её содержали, будет река. И всё пройдёт. Но боли с каждым днём становилось больше, а надежды – меньше. Место надежды заняло отчаяние. Знаешь, Пит… Они сложнее нас устроены, оттудыши. И очень сложно словами передать, как и сколько они чувствуют.