Офелия (СИ) - Семироль Анна. Страница 54

Заслышав знакомый голос, пикси в коробке под кроватью отозвался пронзительным писком, кубарем вылетел на середину комнаты, рассыпая конфетные фантики, которые он зачем-то тащил с собой. Йонас улыбнулся, присел на корточки, и фиолетовая малявка с рыжим хохолком радостно бросился к нему в ладони.

- Привет, дуралей, - нежно сказал Йонас. – Я тоже скучал.

Лу тыкался макушкой ему в ладонь, ворковал нараспев, потом обхватил лапками запястье и прижался, заставив Йона замереть. Мальчишка расстегнул рубаху и посадил пикси за пазуху.

- Тёплый такой, - смущённо сказал он. – Как камень, нагретый солнцем. Я-то думал, всё, не увижу его больше… Пит, спасибо тебе огромное. Где ты его нашёл?

Питер понял, что смотрит на всё это, растянув рот до ушей. А и пусть! Когда получилось подарить хоть немного счастья, можно позволить себе глупо выглядеть.

- Пойдём в оранжерею, там всё расскажу. И Лу легко спрячется, если взрослые придут.

На широком подоконнике, срытом от посторонних глаз широкими листьями южных растений, было уютно. Мальчишки уселись, Лу свернулся калачиком на коленях Йонаса. И Питер рассказал, как нашёл его в лопухах. Точнее, как Офелия его привела.

- Я и не знал, что они плакать умеют, - завершил свой рассказ он. – И знаешь, Йон… Он плакал, потому что потерял тебя, а я чуть не разревелся, что тебя нашли.

- Хныксы. Пит-Цветочками-Увит и Лу-Жарит-Камбалу, - усмехнулся Йонас, поглаживая рыжий пушистый хохолок пикси. – Мне пришлось его в канаву ссадить, когда понял, что от полицаев не удрать в темноте. Они с собакой были, Пит. Или она нашла бы нас вместе с Лу, или я увёл бы её от него. Я выбрал второе. Чёрт, ребята, то, что вы оба сейчас со мной… Это половина жизни. Когда меня привезли домой, а Лу так и не пришёл, я чуть не рехнулся.

- Он всё это время жрал мои конфеты, - бодро доложил Питер. – И рисунки смотрел. Единственное, ты уж прости, его пришлось Кеву показать. Но он не выдаст.

- Он хороший малый. Хоть и евреистый еврей.

Питер подавил смешок, пощекотал махонькую пятку Лу сорванной травинкой.

- Он про тебя то же самое сказал, забавно.

- Что я еврей? – ухмыльнулся Йонас.

- Не! Что ты хороший, хоть и немец. И я ему ничего о тебе не рассказывал. Я слово держу.

Йон тряхнул светлой чёлкой, поглядел в окно. В стекло билась пчела в ярко-оранжевых чулках из пыльцы. Солнце грело ладонь, птицы выводили в кронах деревьев целые мелодии. Хорошее лето. И грусть таяла под ясным взглядом июля, как мороженое.

- Я всё равно сбегу, - глядя на плывущие над садом облака, произнёс Йонас. – Только продумаю сперва всё. А пока буду с вами. Отрабатывать штраф, который выплатила полиции моя ведьма.

- А как же Офелия? – вырвалось у Питера.

- Я обещаю что-нибудь придумать.

Питер кивнул, не зная, что ответить. Йонас подставил солнцу свежие ссадины на щеке, прикрыл зелёные, как молодая листва, глаза и тихо, твёрдо сказал:

- Какой бы паршивой мне не казалась жизнь, в ней есть ты и Лу. И ближе вас у меня нет больше никого. Ах-ха! - неожиданно весело тряхнул волосами он. - И мы их всех переиграем! Безо всяких пенальти в дополнительное время, Пит! Ты в меня веришь?

- Больше, чем в бога, Йон! – с жаром откликнулся Питер.

Офелия (эпизод тридцатый)

В тот день миссис Донован приехала пораньше. Йонас, Питер и Кевин сидели на мостках у пруда и поедали домашнее мороженое, приготовленное миссис Палмер. Офелия плескалась рядом, играла с пупсом и подаренной ей новой лошадкой – деревянной, с цветастыми боками, покрытой блестящим лаком. Съездить за подарком в Дувр Питеру разрешил отец. Что держать сына взаперти, раз Йонас нашёлся и всё хорошо? Наказание за ночную отлучку Палмер-младший уже получил – и хватит.

- Мороженое – пища богов! – мечтательно сказал Кевин, приканчивая третий шарик с ванилью, посыпанный тёртым шоколадом.

- Ах-ха, - согласился Йонас, щурясь на солнце. – Пит, мама у тебя богическая.

- Не «богическая», неуч, а божественная! – блеснул знаниями Кевин.

- Какая разница, смысл и так ясен, - встрял Питер. – Язык каждый год обогащается новыми словами, а старые забываются. Нам на уроках рассказывали про это.

- Кажется, слово «человечность» тоже скоро исчезнет, - сказал Йонас. – Оно слишком длинное и сложное. Его стараются запинать, куда подальше. Заменить, чем попроще.

- Это чем же? – заинтересовался Кевин, расчёсывая укушенное комаром колено.

Йонас вытянулся во весь рост, лёжа на дощатых мостках, прикрыл глаза.

- Ну, смотри. Слово «выгода» короче и понятнее. Оно проще, чем человечность. Выгода – это когда тебе хорошо. А человечность – это когда ты своё «хорошо» транслируешь другим. Иногда себе в ущерб, но после этого ты чувствуешь облегчение.

- Это щедрость, Йон, - уточнил Питер. – Человечность всё же сложнее.

- Это даже для меня сложно, - задумчиво произнёс Кевин. – Человечность из много чего состоит. Щедрость – да. Ещё туда входит доброта.

- Добры бывают и собаки, - фыркнул Йон.

- Ага. Тогда ещё… - Кевин задумался ещё глубже. – Тогда ещё самопожертвование. Ты о нём говорил, верно? Когда отдаёшь то, что нужно самому, но кому-то нужнее. Ещё это бескорыстность. Когда отдал – и не ждёшь, что оно к тебе вернётся. А ещё…

- Умение понимать, - оживился Питер. – Это когда мама приходит к тебе, не чтобы ввалить за разбитое окно, а чтобы понять, зачем ты кинул кирпич в стекло миссис Броуди.

Кевин аж подскочил на месте, затряс кудрями, соглашаясь:

- Да-да! Ты тоже швырял камень в окно этой склочной ведьме?

- Все швыряли, - успокоил его Питер. – Даже мой папа. Такой старой и злобной учительницы мир ещё не знал.

Офелия шумно плеснула у мостков, обдав мальчишек брызгами, отплыла в сторону и высунулась, довольно шевеля ушками и разевая рот.

- Не шали, - строго велел Йонас. – А то полезу к тебе купаться! И все ленточки твои перепутаю!

- Ты её так до смерти перепугаешь. Или она тебе что-нибудь выдающееся откусит, - покачал головой Питер. – Так что не вздумай.

- Ребят, - отставив подальше пустую креманку из-под мороженого, окликнул друзей Кевин. – Вот смотрите, какая фигня выходит: спросить, почему ты разбил стекло миссис Люцифер – это человечно, а швырнуть в окно камень – это бесчеловечно и варварство. Да?

- Человечным будет, если ваша старая ведьма вас в очередной раз за это простит, - сказал Йонас. – А вот если она возьмёт дробовик и сделает из еврейской жопы решето – это будет бесчеловечно.

Кевин возмущённо зашипел, заслышав про «еврейскую жопу», а Питер сказал:

- Выходит, одно из мерил человечности – способность прощать зло, тебе причинённое? И умение не совершать большего зла, так?

- Ах-ха, как-то так.

- Тогда оттудыши более чем человечны, - подытожил Питер.

Кевин перебрался на край, сел рядом с Питером, свесив вниз босые ноги.

- Почему? Они же это… вторженцы. И разума у них нет, я читал.

Йонас совершенно неприлично фыркнул и захохотал.

- Ты бы ещё рулон туалетной бумаги почитал! Не, я помню, что евреи – венец эволюции человека, почти богический ра…

- Божественный! – рявкнул Кевин, обернувшись.

- Отвали. Бо-ги-чес-кий разум, - отмахнулся Йонас, садясь и надевая любимую бейсболку. – Кев, ты какого хрена вообще решил, что человек – это единственный носитель разума на планете? Ты что, совсем слепой?

- Я близорукий, - оскорблённо заявил Кевин, поправляя очки, в которых отражались солнечные блики, пляшущие по поверхности пруда. – И сбавь-ка обороты, фашист.

- А ты дослушай, - в голосе Йонаса скользнул металл. – Так вот. Возьмём пикси. Ибо их ты точно видел. Это животные? По критериям разумности, само собой.

- Животные, - убеждённо ответил Кевин. – Речи нет, творчества нет, а попугайничать-пародировать и обезьяны умеют.

Йонас подсел к ним, заставив обоих подвинуться. Офелия тут же метнулась куда подальше и с безопасного расстояния показала зубы.

- Что ещё ты знаешь о пикси? – спросил Йонас.