Арджуманд. Великая история великой любви - Мурари Тимери Н.. Страница 14

Тридцать семь человек молча стояли в сумерках, ожидая появления правителя на мраморной террасе крепости. Иса стоял поодаль. Вместе с остальными он наблюдал за крошечными фигурками, торопливо сновавшими у реки.

Девушка-невольница расставила свечи в нишах. Лица собравшихся осветило пламя. Они прибыли сюда из разных мест по призыву Великого Могола. Исмаил Афанди, пухлый жизнерадостный турок — зодчий, построивший не один дворец, Казим-хан из Персии — золотых и серебряных дел мастер, перс Амарат-хан, угрюмый человек со слабым зрением, — мастер каллиграфии, Чиранджи Лал из Дели — мозаичист, Мир Абдул Карим, некогда служивший у Джахангира и, как говорят получивший за свои труды щедрое вознаграждение — восемьсот невольников и четыреста лошадей; вместе с еще одним персом, Маркар Ринат-ханом, он был назначен управляющим строительством. Все эти люди были мастерами своего дела, Иса послал за ними по приказу Шах-Джахана, обещая несметные богатства в обмен на их умения.

Макет, вырезанный из дерева, расписанный, но пока окончательно не завершенный, стоял позади них на мраморном полу. Они не смотрели на макет, их взгляды были устремлены за реку, туда, где шла подготовка к строительству. Каждый пытался вообразить гробницу, возвышающуюся над землей, но никому это не удавалось. Пока это была лишь мечта, и как она будет воплощена, никто не знал. В монументе, который им предстояло возводить, опытные мастера угадывали знакомые черты — что-то от Гур-Эмир, гробницы Тамерлана в Самарканде, но лишь самая малость, что-то от усыпальницы Акбара в Сикандре, но линии чище, четче; что-то от могилы Гияз Бека, итимад-уд-даулы, но размеры конечно же не сопоставимы…

Вид усыпальницы явился Шах-Джахану во сне, объяснил Иса, и они поняли его. Будучи творцами, они и сами часто видели во сне формы и очертания, которые потом оживали в камне.

Шах-Джахан день и ночь думал о памятнике, достойном его супруги, и гробница рождалась в его воображении часть за частью, постепенно. Словно одержимый, он переносил все это на бумагу, как мог. Если художникам удавалось уловить его замысел, он осыпал их своими милостями, если нет, мог прогнать и на освободившееся место пригласить новых.

На то, чтобы мечта обрела зримые черты и воплотилась в деревянном макете, стоящем теперь на полу, ушло два года, и все же правитель не был удовлетворен. Мастера вносили одно предложение за другим, но Шах-Джахан всё отвергал. Бессильная ярость искажала его черты: не то, не то, не то — прекрасная Арджуманд достойна лучшего…

Иса рассматривал макет и не видел в нем ни единого изъяна. Гробница возвышалась над мраморным постаментом; по обе стороны от нее — мечети с резным узором на стенах. Ничего лишнего, от будущего мавзолея веяло спокойствием и уединением, и Исе это нравилось.

В мастерских, примыкающих к дворцу, сотни работников день и ночь корпели над чертежами, придумывая все новые и новые узоры для стен. Шах-Джахан, никому не давая спуску, отбраковывал большую часть работы. Ему хотелось, чтобы отделка была совершенной, но при этом его идеи без конца менялись. Подражать всему — и ничему. Это было невыполнимо, как если бы падишах возжелал выразить незыблемость своей власти… в цветах, растущих без оглядки на чью-либо власть.

С одной стороны, Шах-Джахану хотелось подчеркнуть неоспоримое величие правящей династии, но с другой — и это было главным — выразить неостывающую любовь к жене. Алмазные полы и рубиновые стены, изумрудные колонны и балконы из жемчуга… Таким падишаху виделся рай, куда, несомненно, попала Арджуманд, но внезапно он начинал задумываться о том, сколь естественна была красота его супруги: светлая кожа, нежный изгиб щек, прямой нос… За любимыми чертами виделся спокойный, бесконечный простор; все сокровища мира были бы в нем лишними. Понимая это, Шах-Джахан потребовал запечатлеть красоту жены в простых и точных пропорциях здания. Ислам не допускает изображений, но ведь портрет можно создать и иными средствами… Белый цвет — цвет траура, и его творение будет напоминать всему миру о скорби, о том, что боль в его душе так велика, что выносить ее нет сил…

Не взглянув на собравшихся, падишах пересек террасу и подошел к макету. Мастера застыли в приветственном поклоне, несмотря на то что были освобождены от обязанности кланяться при появлении правителя. Тревога была столь велика, что даже дышать было трудно.

— Добавьте свету, — приказал Шах-Джахан.

Кое-кто кинулся за факелами, другие повынимали свечи из ниш и поднесли поближе. Теперь макет был ярко освещен, лишь в одном месте на него падала черная тень правителя.

Шах-Джахан не мог не признать, что теперь, после всех доработок, гробница выглядела иначе. Взгляд остановился на небольших — словно в укор Аллаху за Его жестокость — мечетях. Да, все так, но чего-то все же не хватало. Падишах нахмурился; при таком освещении, подумал он, гробница выглядит слишком… заброшенной.

Заложив руки за спину, он подошел к перилам, мастера столпились за его спиной. Внимание Шах-Джахана привлекли крохотные фигурки, копошащиеся на берегу Джамны. Все эти люди работали лишь потому, что ему было угодно отдать такой приказ. Ему хотелось, чтобы усыпальница, его детище, отражалась в воде, и теперь он вглядывался в тихую темную воду, стараясь представить, как будет выглядеть отражение.

Мир Абдул Карим, высокий, степенный, подошел и низко поклонился:

— Падишах, у нас затруднение…

Мастер замер, ожидая разрешения продолжить. Шах-Джахан молча смотрел на него. На лбу Абдул Карима проступила испарина. Он помнил правителя совсем еще юным принцем, своенравным и умеющим добиться своего. С годами Шах-Джахан стал мудрее, но и безжалостней, а «затруднение» — это слишком мягко сказано…

— Дело в реке, — неуверенно начал он, прочистив горло. — Изменение русла приведет к тому, что вода рано или поздно подмоет фундамент и будет просачиваться внутрь гробницы… Земля не удержит вес строения. Нужно перенести гробницу дальше от берега…

— Осушите воду! И не обращайтесь ко мне с подобными мелочами. Строители вы, а не я.

— Слушаюсь, мой повелитель… Будет исполнено… Но… нам не хватает железняка, чтобы предохранить фундамент от дальнейшего просачивания воды.

— Так купите больше, — раздраженно приказал Шах-Джахан. — Почему строительство до сих пор не начато?

Ответом было молчание. Наконец заговорил Иса:

— Макет не вполне закончен, а Коран запрещает привносить изменения после того, как строительство будет начато. Мы ожидаем вашего приказания…

— Все должен делать я сам… — проворчал Шах-Джахан. — Подготовьте чертежи — гробницу нужно сделать сложнее и больше, но при этом не нарушая ее простоты.

Снова вокруг макета загорелись огни. Все смотрели… словно ожидая, что падишах даст подсказку, но он не проронил ни слова. Однако казалось, будто жизнь гробницы уже началось.

— Ступайте и к завтрашнему дню подготовьте свое решение, — наконец сказал правитель. — Иса!

Иса остался. Остальные, тихо перешептываясь, растворились в темноте.

Шах-Джахан отвернулся от перил.

— Какой она была, Иса? — Великий Могол спросил это, как ребенок, который хочет, чтобы ему рассказали хорошо знакомую сказку…

Мурти смотрел с холма вниз. Он сидел на корточках рядом с Гопи, неподалеку играла Савитри. Девочка выжила и росла здоровенькой. Необходимость присматривать за дочкой его раздражала. Не мужское это дело, но, поскольку другого занятия у него не было, Сита оставляла малышку с ним — теперь ей было тяжело таскать ее с собой. Когда подходило время кормления, Мурти нес ее к матери, и та, ненадолго оторвавшись от работы, торопливо давала грудь.

Внизу собралась толпа. Звездочеты вычислили точное время, благоприятное для закладки фундамента. Муллы, похожие на ворон в своих черных облачениях, готовились к проведению обряда. Все работы были приостановлены. Мурти терпеливо ждал. До него доносился дробный стук барабанов и звучание рога; дальше по реке видна была процессия, двигавшаяся от Лал-Килы. Паланкин, в котором несли падишаха, сопровождали солдаты, придворные и чиновники. Чтобы добраться до места, требовалось время.