Бесс-фракиец (СИ) - Морозов Алексей. Страница 27

— Эй, Осторий, я с тобой еще не закончил! — прокричал он во мглу и сделал шаг вперед. — Если это — финал нашей войны, то я еще не побежден. Выходи и дерись, как мужчина!

Воин раскачивался на нетвердых ногах — от удара о стену у него ныли кости, перед глазами всё плыло, а бок — там, где его пропороли когти демона, — заливала кровь. Бесс понимал, что время играет не в его пользу, и старался вызвать противника на открытый бой как можно скорее. Демон не отвечал. Бесс навострил слух: в какой-то момент он уловил легкий шорох. Крылья во тьме…

Летучая смерть мгновенно ударила слева. Вонзила клинок в сочленение доспеха. Сбила воина с ног. Увлекая силой полета, сбросила с края стены.

… Бесс был наготове, и потому одновременно с ударом демона вонзил обе сабли в черное жилистое тело. Вой твари соединился с криком воина, и оба полетели над подземным озером, совершая налету кувырки и кульбиты. В воздухе шла ожесточенная борьба насмерть. Последняя схватка — и плевать, что будет потом. Бесс понимал, что тварь была в своей стихии, поэтому пытался по возможности сковать движения летуна и спустить его на землю. Демон же пытался убить человека, нанося множество ранений когтями, из которых, однако, ни одно еще не стало смертельным.

Кружа и сопротивляясь, демон, отягощенный живым грузом, неуклонно снижался к темной воде, бликами отражавшей свет факелов. Его израненные крылья не выдерживали двоих. Монстр принялся вырываться. Отчаянными взмахами крыльев он изо всех сил замедлял падение, всеми когтистыми конечностями старался отбросить фракийца от себя. Воин не успел опомниться, как демон сорвался с его клинков, жутко крича от боли и теряя при этом кровь, разжал когти — и Бесс полетел в воду с проклятием на устах. Подняв столп холодных брызг, воин камнем обрушился в водоем, а крылатая тварь, роняя черные капли, перелетела на другой берег и покинула подземелье через маленький круглый ход на поверхность.

Бесс с трудом осознавал происходящее. Их с демоном полет длился лишь несколько мгновений. И вот теперь его с головой накрывала вода Он не мог вдохнуть. Он захлебывался. Он шел ко дну…

Ощутив под ногами твердую опору, воин что было сил оттолкнулся и поплыл наверх, сквозь толщу воды. Вынырнув на поверхность, он принялся жадно хватать воздух ртом. Сабли пришлось выпустить из рук, чтобы кое-как догрести до берега. Едва выбравшись из воды, Бесс повалился на камни. Силы, как и сознание, стремительно покидали его. Горячка последней схватки и отчаяние от горькой потери опустошили его изнутри. Перед глазами одна за другой возникали страшные картины, отпечатавшиеся в мозгу как в граните: мертвое тело Венари; торжествующий монстр с лицом Остория и глазами Бхагала; раненый монстр, ускользающий от возмездия в последний момент… и снова Венари.

Фракиец разрыдался бы, если б умел. Провалился бы сквозь землю, если б это было возможно. Но вместо этого он только выл и орал от бессильной ярости, разбивая в кровь кулаки о камни. Это не приносило ни толики облегчения. Наконец, закрыв голову руками, Бесс скорчился на полу в позе зародыша. Тело перестало его слушаться совсем, сотрясаясь в жутких спазмах и конвульсиях. Чернота забытья надвигалась на его разум.

Где-то на грани восприятия Бесс отметил, как что-то огромное приблизилось к нему — мощное ребристое тело плавно придвинулось, распахнуло длинную зубастую пасть.

Воину было всё равно: если это конец, то так тому и быть. У него не было ни сил, ни желания сопротивляться.

Пасть захлопнулась совсем рядом с ним, так и не достигнув цели. Туша крокодила вдруг резко дернулась — и мигом позже застыла. Из загривка рептилии выросло длинное древко. Кто-то подошел, оттащил тушу в сторону, выдернул копье, произнеся несколько отрывистых слов.

Но Бесс их уже не слышал: для него, лишь теперь, закончилась эта ночь. Самая долгая и страшная ночь в его жизни. Ночь демона.

12. Философ

Бесс открыл глаза. Первым делом он увидел высокий белый потолок какого-то просторного, молчаливого покоя. Оглядевшись, понял, что лежит на широком мягком ложе, накрытый белоснежной простыней. От попытки привстать невыносимо заныло всё тело. Выдохнув, воин снова откинулся на постель. Раны его, кажется, были чем-то обработаны и туго перевязаны льняными бинтами. Кругом колыхались белые полупрозрачные занавески. Из-за одной из них к нему неслышно вышла молодая смуглая женщина — изящная, темноглазая, с узкогорлым кувшином в руках и с прической из замысловато уложенных на голове черных косиц. Голубом калазирис плотно облегал красивую фигуру. Эта одежда не могла скрыть признаков беременности, хотя девушка сохраняла плавность и грациозность движений: словно умелая танцовщица, бесшумно подошла к столику у ложа больного, наклонила кувшин, стала наполнять стоявшую на столике расписную чашу. Голова ее была отклонена чуть вбок, глаза были печальны.

При взгляде на женщину, Бессу вдруг вспомнилось, что у египтян небесно-голубой цвет одежды — это знак траура. Он подумал о Венари — и зажмурился от боли, которую принесла мысль о том, что больше никогда её не увидит.

Женщина поднесла ему чашу, произнеся по-гречески, с едва заметным, как у всех местных египтян, акцентом:

— Вот. Выпей это, воин. Здесь лекарство. Поверь, тебе от него полегчает.

Бесс быстро перехватил пальцами ее запястье, чуть не расплескав питье из чаши.

— Где я? — едва выговорил он пересохшими губами.

— Среди друзей, — спокойно ответила она, легко высвобождаясь из его ослабевшей руки. — Это — врачебный покой Александрийского Серапейона. Тебя принесли сюда четыре дня назад. Всё это время ты метался в бреду, как безумный, но теперь, кажется, идешь на поправку. Здесь тебе нечего опасаться, Бесс Фракийский. Наш народ благодарен человеку, который избавил Александрию от даймона-убийцы, и лучшие врачеватели поставят тебя на ноги.

Бесс хотел спросить о чем-то еще, но девушка жестом остановила его, сказав:

— Тебе нельзя много говорить. Нужен покой. Пей, Фракиец. Это — раствор сильфия. Он вернет тебе силы.

Почти насильно она влила в него питьё из чаши. Подогретая вода с какой-то горькой примесью. Бесс послушно проглотил снадобье. Девушка забрала чашу, положила свою тонкую ладонь ему на лоб.

— Твоё… имя? — спросил он, чувствуя, как по телу растекается приятная истома и тепло от подействовавшего отвара.

— Нофрет, — услышал он ее голос, как-бы в отдалении, погружаясь в густой плавучий туман. — Вдова вазописца Деметрия.

"Деметрий… я где-то слышал это имя" — успел подумать он. И это было последнее, о чем он подумал перед тем, как уснуть, на время забывая о собственном горе и страданиях.

В этот раз он спал без сновидений.

Когда фракиец вновь очнулся, уже стояла ночь: в покое горело множество лампионов, озаряя помещение приглушенным светом. Сквозь оконные проемы внутрь с темного двора дул легкий ветер, колыхавший занавески над ложем, отчего они превращались в невесомые крылья полночных призраков. В покое не было ни души. Звенящая тишина озадачивала воина. Больничная обстановка и общая слабость в теле действовали угнетающе. Он был весь в бинтах, и опять не мог подняться. Был словно тенью самого себя, нелепо застрявшей меж миром мертвых и живых, не в силах отыскать дорогу ни туда, ни обратно. Выбрать смерть? Да, он хоть сейчас был готов ринуться вслед за Венари в Царство Теней. Но незавершенная месть удерживала его в шаге от этого. Выбрать жизнь? Боги, он должен был найти убийцу и отомстить — ради этого стоило выкарабкаться! Но сейчас он был слабее младенца и, возможно, прежних сил ему никогда уже не вернуть… Воин скрежетнул зубами. Память услужливо подкидывала ему образы калек, на которых он насмотрелся в многочисленных плаваниях. В каждом порту встречались ему ветераны великих битв, получившие тяжкие увечья. Потрепанные жизнью, в прошлом могучие воины, они вынуждены были уповать на милость сильных мира сего, на то, что им воздадут за былые заслуги, а в итоге были обречены доживать свой век в нищете и голоде, выпрашивая монету у прибывавших в порт путешественников и напиваясь дешевым вином в попытке забыться. Остаться калекой на всю жизнь… Эта опасность поджидала любого воина, однако Бесс втайне всегда предпочитал подобной участи мгновенную смерть в бою.