Город вамиров (Вампирская серия) - Феваль Поль. Страница 15

Услышав это, старый Джек разрыдался, а трактирщик и его жена вскричали:

— Ах! Дорогой молодой джентльмен! Да благословит его Бог!

Мальчишка, в свою очередь, сказал:

— Я видел мертвеца.

Пес тихонько взвизгивал голосом больной женщины, глядя на нашу Анну страдальческим взглядом.

Попугай, не переставая расчесывать клювом бороду хозяина, повторял:

— Ты уже обедал, Дукат?

Наша Анна никогда в подробностях не объясняла мне причины, заставившие ее удовольствоваться этими, безусловно, весьма расплывчатыми ответами. Впрочем, и сэр Вальтер Скотт критически отмечал ее привычку оставлять в своих повествованиях лакуны.

Трактирщик предложил ей хорошую комнату и постель; Она согласилась, так как толком не выспалась с тех пор, как покинула коттедж.

Трактирщик с чайным подносом в руках и лысая дама с подсвечником провели ее в комнату. Мальчишка тащил грелку. Шествие замыкал пес. Грей-Джека с ними не было. В ту минуту ей даже не пришло в голову спросить, куда подевался Грей-Джек, ее не блещущий умом, конечно, но верный слуга.

Я с некоторыми колебаниями приступаю к этой части рассказа, ибо наша Анна проявляет здесь в своих поступках известную необдуманность. Стоило ли ей, не получив никаких сведений о Неде, так смело доверяться людям, которые только что у нее на глазах раздвоились и затем вновь слились? Я могу лишь указать, что ее лучший роман, «Удольфские тайны», не свободен от подобной опрометчивости. Она не отличалась хорошей памятью, и очаровательная Эмилия, ее героиня, хоть и одарена необыкновенной проницательностью, подвержена таким же приступам помрачения рассудка. Кроме того, Она до крайности устала, и мы вполне можем предположить, что ум молодой девушки из порядочной и тихой семьи был ужасно расстроен пережитыми приключениями.

Итак, Она легла в мягкую постель. Лысая женщина любезно подоткнула одеяла, трактирщик поставил на ночной столик поднос с чайными принадлежностями, мальчик ловко установил рядом подсвечник с двумя свечами — после чего все удалились, пожелав ей спокойной ночи.

Она осталась одна. Снаружи ключ дважды со скрипом повернулся в замке. Удалявшиеся шаги затихли в длинном коридоре. Тишину нарушал только меланхолический голос ветра, с плачем сотрясавшего оконные переплеты.

Впервые с отъезда из отцовского дома наша Анна оказалась в удобной комнате и теплой постели, навевавшей грезы. Ее мысли вскоре обратились к милым пейзажам Стаффордшира. О, Англия, сладчайшая царица мира, какой прекрасной кажется она, когда взор застилают слезы изгнания!

Пока Она грезила в полутьме, проникнутая смутным умилением, снизу донесся глухой шум: то был скрежет внутреннего механизма часов, предшествующий бою. Когда часы начали бить, на нижнем этаже возобновился концерт диких криков и проклятий в сопровождении громоподобных звуков сражения. Четырнадцать раз пробили часы, и четырнадцать раз тощая птица пропела: «Ку-ку!». После все стихло и только скрипучий голос мальчишки с обручем проговорил:

— Я видел мертвеца.

Наша Анна подскочила, как от удара. Тот мертвец — ведь это был Нед! Как могла она, пусть на минуту, забыть о жестоком горе? Нед, смешливый мальчик, деливший ее первые детские игры; Нед, которого ей, по крайней мере, было позволено любить, как брата!

Мертвец! Нед! Анна вдруг поняла, где находится. Как же она не узнала эту комнату? О ней рассказывал Нед в последнем письме; отсюда он взывал: «Помогите! Спасите!».

В свете двух свечей, чьи длинные фитили источали больше дыма, чем огня, Она увидала занавески с цветными узорами, набор эстампов с изображением битв адмирала Рюйтера и круглое отверстие напротив кровати, в восьми футах от пола, бывший дымоход…

Здесь, на этой кровати, Нед испустил последний вздох.

Фитили удлинились и походили теперь на черные грибы. Их дым наполнял комнату густым зловещим туманом. Не могу сказать, что пряталось в этом тумане, но темнота стенала и рычала.

Тьма становилась все непроницаемей, свечи все утончались, грибы фитилей чудовищно разрастались; едва видимые эстампы казались прозрачными живыми окнами, горевшими изнутри.

Словно бедное суеверное дитя, сраженное полуночными страхами, Она спрятала голову под одеяло.

Не успела Она занять эту позицию, как раздался громкий и вполне объяснимый звук, похожий на звук шагов человека, обутого в довольно большие и грубые ботинки. Наша Анна услышала этот звук и мигом пришла в себя. Она осторожно приподняла одеяло и прислушалась.

Ошибки быть не могло. Тяжелый каблук царапнул железом по камню в нескольких шагах от нее. Новый и более чем смертельный ужас охватил нашу Анну. Можно бросить вызов погибели, вообразить саму идею бесчестия, какой бы та ни была пугающей; но подбитые железными гвоздями ботинки в спальне молодой благовоспитанной девушки! Наша Анна хотела броситься к окну — бежать, открыть и ринуться вниз головой в вечность!

— Begorrah! — произнес голос. — Ее устроили в комнате его милости! Вы спите, мисс?

Что это, сон? Ей показалось, что она узнала голос Мерри Боунса, но в комнате ничего не было видно.

— Это в самом деле ты, Мерри? — спросила Она.

— О да! — отвечал добрый лакей. — Это я, моя драгоценная. Снимите-ка нагар со свечей, христианин должен видеть ясно.

Нашему бедному Мерри, как вы понимаете, было наплевать на приличия. Она поспешила снять нагар и быстро догадалась, почему до сих пор не заметила бравого ирландца.

Сперва она даже не увидела его, обведя взглядом освещенную комнату. Он стоял в дымоходе, будто на балконе и, просунув в отверстие две длинные и тонкие, как палки, руки, изо всех сил махал ими, а его странное лицо, изможденное, но радостное под громадной шапкой волос, разрезала пополам улыбка пошире сабельной раны.

— Откуда ты взялся, Мерри, мой мальчик? — уже уверенней спросила Анна.

— Ну вот! — отвечал Боунс. — Разве я не сказал вам, мисс? Я ходил за железным гробом.

— И что в том железном гробу? — прошептала Анна.

Ирландец тем временем исчез в глубине дыры и стал передвигать что-то по другую сторону стены.

Через минуту что-то вновь закрыло отверстие, однако это была уже не лохматая голова Мерри Боунса. Предмет, задевая стенки, издавал металлический скрежет. Он еле протиснулся в отверстие — но наконец, последний толчок заставил его преодолеть препятствие, и он с тяжелым грохотом упал на каменные плиты пола.

Лицо Мерри, с радостной ухмылкой, тотчас снова появилось в отверстии в обрамлении взъерошенных волос.

Наша Анна тщетно пыталась понять, что за предмет наделал при падении столько шума. Мерри Боунс, удобно устроившись в печной дыре и высунув обе руки, как картонный черт из табакерки, заметил, что она была озадачена.

— Теперь вы понимаете, какая это тяжелая штука, моя милая, — сказал он. — Во-первых, железо…

— Так это гроб!

— Что же еще? И во-вторых, он совсем не пустой.

— Что там внутри, Бога ради?!

— То, что обычно кладут в гроб, мисс.

— Тело?

— Совершенно верно, мисс Анна.

— Чье тело?

— Тело его милости, черт возьми!

— Тело Эдварда Бартона!

— Совершенно верно!

Она издала душераздирающий крик.

— Musha! — отозвался Мерри Боунс. — Черт побери, что у вас стряслось, мисс?

Наша Анна ничего не слышала, оглушенная собственными рыданиями. Тогда Мерри Боунс воскликнул:

— Я проделал хорошую работу этой ночью, накажи меня Бог! Лучше послушайте, моя драгоценная! Если в этом железном ящике лежит тело, а оно там лежит, это точно — иначе пусть меня прокоптят, как сельдь, и сунут в гнилые зубы всех этих несчастных голландцев — так вот, говорю я, если там лежит тело, то там же и душа, хорошая душа, хотя и английская…

Сперва Она слушала рассеянно, но с последними словами ее рыдания резко оборвались.

— Объяснись, Мерри Боунс! — властно приказала Она. — Ты хочешь сказать, что мистер Бартон еще жив?